Башня росла. Корявая, несуразная, но пока держалась. Еще кусочек. И еще…
Неожиданно вспомнил, что во сне кричал: «Та-айна! Та-айна!..» Орал точно псих какой-то. Смешно даже. Усмехнулся, рыгнул и снова стал мрачный.
Еще кусочек…
Стройматериала было достаточно. На столе лежали три пачки сахара, а сколько еще на складе… целый город можно построить. Построить, а потом съесть его. Дом за домом, кирпич за кирпичиком, пока ничего не останется. Лиру эта мысль понравилась, и он принялся смаковать ее, словно редкий деликатес. Сладкий город, сахарный Кер-Ис. Красивый, но обреченный на погибель. Его судьба предрешена. Легендарный Ис сгинул в морской пучине, а сахарный растворит желудочный сок. Быть переваренным не так романтично, как исчезнуть среди бушующих волн, но зато во рту останется сладкий вкус. Тоже неплохо.
Еще кусочек…
Башня пошатнулась – у Лира екнуло в груди, – но устояла.
Он услышал, как открылась дверь в убежище, и ему захотелось стать крошечным, как микроб. Увидел спускающегося по ступеням ангела. Чувствуя восторг и страх одновременно, Лир поднялся из-за стола.
– Рад видеть, – промямлил, переминаясь с ноги на ногу. – Очень рад.
– Серьезно? – Ангел с изяществом прошелся по комнате.
Лир заметил возле лестницы карлика. И откуда взялся? По ступеням вроде бы не спускался. Уродец уселся прямо на пол, сверкая единственным глазом.
Ангел подошел к столу.
– Чем занимаемся? Домики из сахара строим?
– Да вот, – замялся Лир, – время коротаю.
– Скучно тебе небось здесь. Одиноко.
– Я ж привычный.
Ангел взял кусок сахара и кинул карлику. Тот ловко поймал его, быстро, будто опасаясь, что отнимут, сунул в пасть и жадно зачавкал.
– Привычный, говоришь? Ну-ну… А может, тебе велотренажер здесь поставить? Будешь педали накручивать. Кто спортом занимается, тот силы набирается. В здоровом теле – здоровый дух. А то сидишь себе, домики из сахара строишь… так и разжиреть недолго. Станешь толстым и ленивым, что мне тогда прикажешь с тобой делать, а?
Лир не знал, куда деть руки – то в карманы ладони совал, то сцеплял за спиной. Нервничал сильно. Видел, что ангел издевается, и правильней было бы стоять и слушать молча эту ахинею про спорт, но подобострастие выпихнуло слова из глотки помимо воли, причем голос прозвучал жалобно:
– Я это… зарядку делаю. И сегодня тоже делал. – Чувствовал себя глупо, но продолжал говорить: – У меня гирьки здесь есть килограммовые…
– И ты думаешь, мне это интересно? – перебил его ангел.
Лир потупил взгляд.
– Я… не…
– Да на тебе лица нет. Может, случилось что? – спросил ангел с притворной озабоченностью. – Я тут о каких-то велотренажерах болтаю, а у тебя, похоже, камень на душе… Здоровенная такая каменюка. Не хочешь душу облегчить?
Лир скривился. Заметил, как карлик, крадучись, подобрался к столу, осторожно взял кусочек сахара и тут же метнулся в тень, зачавкал.
– Не держи все в себе, дружище, – с издевкой подначивал ангел. – Так ведь никаких нервов не хватит. Говори как на духу.
– Тут такое дело… – выдавил Лир и улыбнулся кисло, совсем как умирающий, который узнал, что проживет лишнюю минуту.
– Ну-ну, я слушаю внимательно.
И Лир сказал прямо, на выдохе:
– Я облажался.
– Да что ж вы, Андрей Петрович, такие некультурные слова-то подбираете! – возмутился ангел, всплеснув тонкими красивыми руками. – «Облажался». Фу! Фу!.. А еще Уильяма нашего Шекспира почитаете. Негоже, негоже! – Повернулся на месте, разминая плечи. – Ну да хер бы с ней, с культурой-то. Облажался так облажался.
– Понимаю, что виноват.
Карлик снова подкрался к столу. Ангел молниеносно схватил его за складки на шее и с легкостью поднял. Уродец кряхтел, бешено вращал глазом, но вырваться не пытался. Ангел указал пальцем в его пустую глазницу:
– И это ты называешь «облажался», да? – Повысил голос: – Серьезно, мать твою?! Ты только посмотри на беднягу, он и так был урод уродом, а теперь… какой-то долбаный циклоп! – Ангел отшвырнул карлика прочь, как грязную тряпку. – Ты, старый мудозвон, еще не знаешь, что с другим крысенышем случилось… А он, между прочим, кони двинул! Да-да, бедолага сдох, девчонка камнем бошку ему проломила! Хрясь – и нет мелкого крысеныша! И знаешь, что я тебе скажу, чумаходина… Я не буду ей мстить. Более того, помогу, если помощь понадобится. Она как никто достойна жить. Я ею восхищаюсь. А вот тобой… черт, даже не знаю, что с тобой делать-то!
Лир весь съежился, взгляд растерянно шарил по полу.
– Я ведь никогда раньше не подводил.
Ангел резким движением смел недостроенную башню со стола, едва не зацепив керосиновую лампу. Куски сахара разлетелись по полу.
– Но сейчас подвел! – закричал ангел, и Лир отступил к шершавой стене. – Подвел! Ты что, рожа маньячная, с мальчишкой сделал, а? Больной мудозвон, ты был воскрешен не для того, чтобы делать что вздумается! Вот скажи мне, какого черта?
– Он… он… не был мальчишкой, – залепетал Лир. – Я ж видел…
– Сто-оп! Больше слышать не желаю эту хрень про неправильных тварей, наслушался! – ангел ударил кулаком по столу. – Это был нормальный мальчик, и ты его распотрошил! Что я тебе говорил насчет бессмысленных смертей, помнишь?
Лир лихорадочно думал о том, что его никто не понимает, даже этот могущественный оборотень, скрывающийся под личиной ангела. Было обидно, да так, что кричать хотелось: «Это правда! Я их вижу, чувствую, всю жизнь видел и чувствовал, всю жизнь колокол подавал сигналы: бам-бам-бам!» Но как доказать, как? Все бы отдал, лишь бы ангел поверил. Все, кроме жизни.
– Но я же видел его, – простонал, опустив голову. – Он не был ребенком… не был.
– Ты не понял меня, мразина? Повторить? – ангел навис над столом. – Не желаю слышать эту хрень! – покачал головой, прошелся по комнате, скрестив руки на груди. – И что, скажи на милость, мне теперь с тобой делать, а?
– Уыть, уыть, уыть! – визгливо заверещал карлик, тараща из полумрака серебристый глаз.
– Убить? – Ангел провел ладонью по своему безликому лицу. – Нет, крысеныш, убивать мы его не станем. А вот наказать – накажем.
Как бы Лиру хотелось повернуть время вспять. Не намного, всего на какой-то десяток часов назад, когда притворяющаяся мальчишкой тварь была еще жива. Он помнил, как мучился, пытаясь сделать правильный выбор. И теперь понимал: ошибся! Поддался слабости и выбрал из двух зол худшее. Нужно было тащить тварь в бункер, и плевать на страх и боль, плевать на колокол! Лучше страдать несколько дней, чем стоять перед разгневанным ангелом в ожидании своей участи. Облажался по полной. А ведь мечтал добиться расположения ангела, идиот. Мечтал о поощрении от Скитальца. Но теперь… нет-нет, он еще нужен – нужен, как охотник! Есть еще время показать себя, доказать, что достоин!
Опустился на колени.
– Прости… Прошу, прости, – протянул дрожащую руку, словно выпрашивая милостыню. – Клянусь, больше не подведу.
Карлик издал каркающий звук, отдаленно похожий на смех, а ангел молча вернулся к столу, уперся в него руками.
– Знаешь, Чикатило херов, как-то мне довелось прочитать одну книжицу… Роман так себе, даже не помню, кто автор, но мне все же кое-что в нем понравилось… То, как женщина наказала двух ублюдков, таких же маньяков, как и ты. С фантазией у меня не очень, так что идею с твоим наказанием я позаимствую из этого романа. А начала та женщина вот с чего…
– Пожалуйста, – просипел Лир. – Больше не подведу.
Ангел побарабанил пальцами по столу.
– Дай мне бумагу и карандаш. И спички. Есть у тебя бумага и карандаш?
– Да, конечно! – оживился Лир. Вскочил, метнулся к столу, выдвинул верхний ящик. – Сейчас, сейчас, где-то здесь. – Тетрадь в клетку, наполовину изрисованную набросками, обнаружил быстро, а карандаш отыскал спустя минуту в другом ящике. – Вот, пожалуйста! – Он смотрел на ангела с мольбой, как на судью, который, возможно, сжалится и вынесет мягкий приговор.
Ангел вырвал из тетради лист и принялся рисовать на нем мелкие знаки и цифры: спираль, крестик, единица, треугольник, тридцать три, круг с точкой внутри, знак бесконечности, слово «имитация», семь крестиков подряд, знак, похожий на японский иероглиф…
Лир глядел на эти художества с тоской и страхом. Он не раз видел исписанные подобными колдовскими формулами бумажные полоски в руках ангела. И знал, на что они были способны. Безобидные, казалось бы, крестики, треугольники и цифры, расставленные в определенном порядке, могли сотворить удивительные, а порой и страшные вещи. Чем больше на листе становилось знаков, тем сильнее Лир ощущал себя жертвой у эшафота.
А карлик тем временем, словно бледный паук, ползал по полу, собирал рассыпанные кусочки сахара и пихал их в пасть. Хрустел и чавкал, пуская слюни. В какой-то момент уродец зыркнул на Лира, поймал его унылый взгляд, прошипел «штаый удак!» и показал средний палец. Лир вздохнул и подумал, что с радостью вспорол бы его бледное брюхо.
Когда ангел положил карандаш, тетрадный лист был исписан на треть.
– Вот твое наказание, – помахал листком перед лицом Лира. – Прямо скажу: наказание легкое. В следующий раз, если напортачишь, будет в сто раз жестче.
– Не напортачу, клянусь! – выпалил Лир. От слов «мягкое наказание» в его голове вспыхнул праздничный салют.
– Плюнь, – приказал ангел.
– Что?
– Плюнь на листок!
Лир глупо улыбнулся и плюнул, отчаянно желая, чтобы весь этот «спектакль» скорее закончился. Ему хотелось снова остаться одному, если, конечно, не считать детей в «темнице». Хотелось сидеть в полной тишине и строить башню.
Ангел скомкал лист, с минуту держал его между ладонями, после чего положил на стол и поджег. За считаные секунды лист превратился в пепел.
– Ну что же, Андрей Петрович Чудинов, готов к экзекуции?
Не дожидаясь ответа, ангел, как веером, махнул ладонью над столом. Чешуйки пепла взметнулись, закружились в воздухе.
– А теперь слушай меня внимательно, маньяк херов! Я – это ты, а ты – это я! Чего хочу я – хочешь и ты! – говорил четко, громко. – А я сейчас хочу увидеть нож, которым ты убил того мальчишку.