На полу, между тумбочкой и шкафом, сидела молодая женщина. Она скребла голыми ступнями по полу, отчаянно пытаясь вжаться в стену. Встретившись взглядом с глазами Лира, тонким голосом завыла:
– Пожалуйста, не…
Больше она ничего не успела произнести, Лир убил ее быстро.
Когда он вышел из комнаты, увидел крепкого коренастого мужчину, который, лихо орудуя табуретом, отмахивался от четверых карликов, пятый, полуоглушенный, с отвисшей челюстью, ползал по полу. Здоровяк орал:
– Прочь пошли, суки! – он отступал, мышцы на руках вздулись от напряжения, щека нервно дергалась.
Лир в очередной раз выругался, судорожно пытаясь сообразить, как справиться с этим «героем». Сейчас каждая минута была на счету, ведь, возможно, кто-то уже успел позвонить в полицию.
Один из карликов юркнул влево, метнулся к мужчине, но тот был начеку: с диким ревом взмахнул табуретом и впечатал уродца в стену, а затем вбежал в комнату и попытался закрыть дверь, крича кому-то:
– Двигайте сюда диван, живо!
Карлики давили на дверь с другой стороны, не давая ей закрыться. Лир поспешил им на помощь: еще не хватало, чтобы пешки забаррикадировались! Он слышал, как в комнате с той стороны рыдают дети, какая-то женщина кричала:
– Господи, да что же это, Господи!..
Орал мужчина:
– Да помогите же мне, мать вашу! – его хриплый голос срывался на истеричный вопль.
Лир ударил плечом в дверь, и та распахнулась. Мужчина едва не упал, табурет отлетел в сторону. Карлики, яростно шипя, ворвались в комнату. Один из уродцев сразу же бросился на здоровяка, но реакция того не подвела и в этот раз: поймал на лету карлика – челюсти клацнули в сантиметре от лица, – резко развернулся, и с такой силой швырнул его в окно, что стекло разлетелось вдребезги, а сам уродец, вереща и размахивая лапами, пролетел с десяток метров, прежде чем грохнулся на землю.
На лице мужчины сквозь страх проступило торжество, и оно не исчезло даже тогда, когда Лир вонзил ему нож в бок. Здоровяк громко охнул, но этот звук больше походил на боевой клич.
Лир выдернул нож, сделал замах… и в тот же миг получил мощный удар кулаком в голову, прямиком в залепленную пластырем рану. Он отлетел к стене и рухнул на пол. Боль вспыхнула как сверхновая. Сквозь красную пелену Лир видел нависшего над ним здоровяка. Задыхаясь от боли, пополз вдоль стены, а мужчина, ударив ногой в грудь подступившему близко карлику, схватил табурет за ножку и обрушил его на Лира.
– На, сволочь!
Лир завыл, почувствовав, как хрустнуло ребро.
– На!
Следующий удар пришелся по руке.
Два карлика одновременно прыгнули на спину мужчине. Челюсти сомкнулись на его шее. Здоровяк закружился на месте, пытаясь сбросить чудовищ, но те держались крепко. Зубы яростно разрывали плоть, мужчина терял силы, из его широко раскрытого рта вырывались хрипы, на лице отражались отчаяние и обида. Пальцы разжались, табурет упал на пол.
Кряхтя и морщась, Лир поднялся. Голова кружилась, ноги едва держали. В руке пульсировала боль, но каким-то чудом нож не выпал из немеющей ладони.
Здоровяк рухнул на колени. Карлики рвали его на части, но он больше не пытался сопротивляться. Лир, шатаясь как пьяный, подошел к нему и наотмашь полоснул ножом по горлу. Захлебываясь кровью, мужчина завалился на бок, а потом нашел в себе силы, чтобы протянуть трясущуюся руку в последней попытке дотянуться до Лира.
Карлики, фыркая и отдуваясь, отошли от него. Здоровяк дернулся пару раз и затих. Лир только сейчас заметил на руке этого человека вытатуированную эмблему «ВДВ»: так вот, оказывается, с кем пришлось дело иметь. Десантник в рядах сектантов. Однако!
И жизнь свою он продал не дешево.
Возле двери лежал карлик с проломленной грудью – плоть слезала с его костей, превращаясь в мутную пузырящуюся жижу, да и сами кости размягчались и таяли.
Другой карлик сидел на полу, скулил и пускал слюни, обхватив голову лапами. Серебристый блеск в его глазах померк, сменился мутной свинцовой дымкой.
Лир застонал, прижал ладонь к сломанному ребру, каждый вздох давался с болью. Белая полоса оказалась минным полем, улыбка удачи превратилась в оскал. «Но не все еще потеряно» – эта мысль немного воодушевила Лира, придала сил.
Он только сейчас заметил, что комната была огромной, с тремя рядами коек. И пахло здесь как в том чертовом зале в Доме культуры, где проходило собрание сектантов.
В противоположном конце комнаты толпились перепуганные дети, самому младшему было лет семь, а старшему не больше двенадцати. Перед ними стояла хрупкая пожилая женщина. Она подслеповато щурила глаза и крепко прижимала к себе дрожащую заплаканную девочку.
Дети не рыдали больше, а выли, некоторые прикрывали лица ладошками, не желая видеть весь этот кошмар.
Лир обошел труп здоровяка, проследовал мимо кроватей. Вдруг услышал вой сирены полицейской машины – кровь отхлынула от его лица, сердце подскочило к горлу… Но нет, показалось, это всего лишь выли дети. И как же ему хотелось, чтобы они заткнулись, сейчас каждый звук вызывал боль.
Он встретился взглядом с глазами женщины. Она произнесла тихо:
– Прошу вас… что вы… – голос завибрировал как струна, и она больше не смогла вымолвить ни слова.
Лир посмотрел на детей и тут же зажмурился. То, что он увидел, потрясло его, в голове зазвенел колокол – запоздалый сигнал тревоги: рядом твари! Те, на кого он всегда охотился, сейчас стояли перед ним, тьма скрывалась в этих детях. Не во всех, но в большинстве.
А колокол звучал все громче, скоро звон достиг такой мощи, что Лир едва не лишился чувств. Он распахнул глаза, попятился, ощущая себя зверем, угодившим в ловушку. Ему казалось, сама вселенная ополчилась на него, заманила в капкан. Раньше в присутствии одной такой твари он чувствовал себя плохо, а сейчас… сейчас будто сам Ад пробудился в голове, и это было невыносимо. Лир и представить себе не мог, что когда-нибудь окажется в логове этих тварей.
Его взгляд метался с одного лица на другое. Лиру хотелось броситься на первую попавшуюся под руку тварь и пустить в ход нож, лишь бы скорее добраться до сердца. О да, тогда все прекратится, страх пройдет, колокол стихнет. Каждое вырезанное сердце сулило покой, и, возможно, в одном из них пряталась тайна!..
Но он сдержался. Боль заставила вспомнить про съеденное ухо. Неизвестно, как ангел расценит убийство этих псевдодетей, а наступать на те же грабли ох как не хотелось. К тому же он сознавал: на вырезание сердец нет времени, нужно уносить ноги, и как можно скорее.
Ткнул пальцем в трех «нормальных» мальчишек постарше.
– Этот, этот и этот.
Карлики отреагировали тут же: отпихнули вставшую было на защиту детей женщину, схватили за руки мальчишек и выволокли их из толпы.
Лир развернулся, зашагал к выходу. Он чувствовал: еще минута в этой чертовой комнате, и страх задушит его или колокольный звон разорвет голову на части. Минное поле оказалось шире, чем он думал, и что самое плохое – оно еще не пройдено. Больше всего на свете Лиру хотелось сейчас оказаться подальше от этого особняка.
Женщина зарыдала, крикнула ему вслед:
– Прошу вас, оставьте их! – но с места не сдвинулась.
– Пошла ты! – зло процедил Лир, выходя из комнаты.
Одно его радовало: уже через несколько часов никто из выживших в этом особняке не вспомнит ни его, ни карликов – спасибо ангелу.
Выйдя на улицу, он почувствовал, что колокольный звон начал стихать, да и страх притупился. Зато обострилась боль. Дышать было ужасно трудно, давало о себе знать сломанное ребро. Лир подозревал, что и в руке кость по меньшей мере треснула. Но хуже всего дело обстояло с раной на голове – в нее будто напихали раскаленных углей. «Только бы дойти до убежища! – твердил он себе. – Только бы дойти!»
Пока двигались к воротам, к ним присоединился карлик, которого здоровяк выбросил из окна. Он хромал, все тело было в порезах, из некоторых ран торчали осколки стекла.
Мальчишки ревели и упирались, уродцам приходилось их едва ли не по земле волочь. Возле ворот Лир не выдержал, рявкнул, брызжа слюной:
– Заткнитесь! Если не заткнетесь, сверну ваши тупые бошки!
Угроза сработала, дети перестали реветь. И в тот же миг, теперь уже наяву, Лир услышал сирену полицейской машины.
Он выскочил за ворота, заметил на окрестных деревьях синие и красные отблески и, превозмогая боль, рванул вправо, к лесу. Бежал пригнувшись, с полухрипом-полустоном выдыхая ставший вдруг горячим воздух. Лир больше не ощущал себя всемогущим великаном, которому все по плечу. Какое там. Больной старик, готовый наложить в штаны от страха. Лишь забежав в густые заросли крапивы, он осмелился оглянуться: карлики были рядом, не отставали и мальчишек с собой тащили.
Полицейская сирена разрывала тишину ночи. Лиру казалось, она звучит отовсюду, с неба, из леса, из-под земли. Синие и красные отблески отражались на заборе особняка, на железных полуоткрытых воротах.
Разгребая здоровой рукой крапиву перед собой, Лир двинулся дальше. Бежать больше не было сил. Мелькнула паническая мысль: «Только бы уродцы мальчишек не упустили! Ангел не простит!»
Вот и деревья. Тяжело дыша, Лир опустился на землю, нужно было срочно перевести дух. Минута отдыха, не больше. Сирена перестала выть, и он услышал стук своего сердца – будто кто-то яростно бил в барабан.
Лир взглянул на запыхавшихся карликов, на дрожащих детей и осмелился подумать, что вот теперь-то минное поле закончилось. Но расслабляться не стоило.
Со стороны особняка раздались громкие голоса, и в голове Лира снова прозвучал тревожный сигнал, заставивший его подняться с земли. Ковыляя по темному лесу, он проклинал себя за то, что не догадался прихватить с собой упаковку темпалгина. Боль просто с ума сводила.
До убежища добрались ранним утром, когда землю застелила туманная дымка, а на востоке только-только начал расползаться по небу бледный рассветный ореол.
К этому времени Лир совершенно обессилел. Мысли путались, подскочила температура. В полубреду он спустился в бункер, запер мальчишек в комнате и принял несколько таблеток темпалгина. А потом улегся на кушетку, думая, что это была самая хреновая ночь в его жизни. И что неплохо бы обработать чертову рану. И что он самый несчастный человек на свете.