Глава Двенадцатая
Лара лежала в постели, глядя в окно на ночное небо. Она раздвинула шторы и нашла веревочки, которые приподнимали пластиковые планки, позволяя оранжевому свету уличных фонарей проникать внутрь, и выключила свет в спальне. Это было то же самое небо, которое она видела всю свою жизнь, но отсюда оно казалось незнакомым.
Она не была уверена, как долго пролежала так, в какой-то момент глаза закрылись.
Какой-то звук вырвал ее из сна. Разум затуманился, она подняла голову и сморгнула расплывчатость с глаз. Дверь медленно открылась. В коридоре было темно, но свет из окна падал на Ронина, чья широкоплечая фигура заполняла дверной проем.
Приподнявшись на локтях, Лара нахмурилась.
— Ронин?
На нем были только брюки, которые свободно висели на бедрах. Его тело было совершенством, рельефные мышцы подчеркивались мягким светом и глубокими тенями. Она невольно окинула его взглядом, наслаждаясь его квадратной челюстью, широкой грудью, точеным прессом и линиями, сужающимися от бедер к тазу.
Она с трудом сглотнула, и ее тело отозвалось, сжавшись от глубокой боли в животе. Она сжала одеяло в руках.
Ронин не пошевелился.
— Что-то не так? — она заставила себя посмотреть ему в глаза.
— Нет, — наконец сказал он и шагнул к ней. Он не остановился, пока не встал рядом с кроватью, глядя на нее сверху вниз, его глаза были невероятно зелеными, несмотря на темноту.
Он сдернул одеяло с Лары. Рубашка, в которой она ложилась спать, задралась до бедер, оставив ее обнаженной. Она наклонилась, чтобы прикрыться, но Ронин схватил ее за запястья прежде, чем она успела это сделать. Голый металл его рук был теплым.
— Что ты делаешь? — спросила она, широко раскрыв глаза, когда он забрался на кровать и навис над ней, устраиваясь между ее бедер. Деревянный каркас застонал под его весом.
Он повел ее запястья вверх, закрепив их у нее над головой. Прохладный воздух прошептал над ее ложбинкой, контрастируя с жаром ее тела. Влага собралась в ее сердцевине.
Ронин просунул руку ей под рубашку и прижал ладонь к животу. Он был твердым и гладким. Он медленно провел ладонью вверх. Ее кожа задрожала под его прикосновением. Когда его рука обхватила ее грудь, она выгнулась, и сосок уперся в его ладонь.
— Ронин, — прохрипела она, прерывисто дыша.
Хотя выражение его лица было пустым, его напряженный взгляд опустился к ее рту. Он отпустил ее запястья и наклонился, прижимаясь грудью к ее груди, и их рты соединились.
Лара обхватила его руками, закрыв глаза. Его губы были мягкими, прижимаясь к ее губам, но под ними чувствовалась твердость. Он отстранился, проведя по ее подбородку, шее. Одна из его рук скользнула между ее бедер, лаская ее лоно. Она застонала.
Он откинулся назад, положил руки ей на колени и широко раздвинул ноги. Она почувствовала головку его члена у своего входа. Глядя ей в глаза, он отстранился и вошел в нее.
Она проснулась, тяжело дыша, и села. Мягкий свет с улицы проникал сквозь оконные решетки. Дверь была закрыта, а одеяло сбито в кучу в изножье кровати. Ее голые ноги были раздвинуты, колени подняты, холодный воздух касался ее обнаженного лона. Было достаточно влажно, чтобы намочить простыни.
— О Боже, — она сжала бедра, борясь с болью. Ее груди были тяжелыми, соски чувствительными, когда они касались ткани рубашки. Она смахнула волосы с лица.
— Нет. О нет, нет, нет, — Лара вскочила с кровати, одергивая подол рубашки. Она вцепилась в волосы, едва ощущая острую боль на голове, пока расхаживала в темноте. — Этого не может быть. Этого не может быть!
Как это было возможно после того, через что она прошла? Ронин, без сомнения, был привлекательным, но он был ботом! Разве она не усвоила урок о них?
Это было потому, что она танцевала для него. Когда он остановил ее в первый раз и сказал, что хочет не этого, она восприняла это как вызов. Она хотела вывести его из себя. Возбудить его, если это вообще возможно. Помучить его в рамках их соглашения, потому что ему не разрешалось прикасаться к ней.
Она не ожидала, что танец для него так возбудит ее.
Все это время у него было непроницаемое выражение лица, и он не сдвинулся ни на дюйм. Он оказался непоколебимым, как гора. Но его взгляд был тяжелым, и она чувствовала это все время.
В конце концов, ему это даже не понравилось. Ее реакцией, естественно, был гнев.
Так почему же он ей снился? Почему она была так возбуждена, когда должна была отвергать саму мысль о его прикосновении?
Потому что он был другим.
— Черт возьми, нет! — она опустилась на край кровати, уперев кулаки в бедра, и застонала. — Нет.
Ей нужно забыть об этом. Неизвестно, как долго он сохранит к ней интерес, но ей придется танцевать для него, если она хочет еды и крова. Если она хочет, чтобы он помог найти Табиту. Но единственный способ отвлечь ее мысли от Ронина — это зациклиться на темноте своего прошлого… и она отказывалась делать это, даже после того, как ее предало собственное тело и ее мозг.
Забросив ноги на кровать, она схватила скомканное одеяло и, накинув его на себя, легла обратно, подоткнув его под зад, чтобы не чувствовать мокрого пятна на простынях. Она не нуждалась в напоминании о своей слабости.
Лара закрыла глаза. Время шло, а сон не приходил.
Скрип шагов над головой заставил ее вздрогнуть. Она уставилась в затененный потолок и прислушалась к его движениям, удивительно тихим для его веса. Почему он вернулся туда? Жаждал ли он ответов так же сильно, как и Лара? Было очевидно, что он никогда не поднимался в ту комнату; все внутри было нетронуто, покрыто многолетним слоем пыли.
У нее был соблазн натянуть какие-нибудь штаны и подняться туда с ним, но призрак ее сна пронесся в ее сознании. Она не могла быть рядом с ним прямо сейчас. Нет, пока она не была уверена в том, как отреагирует.
Не сейчас, когда в ее памяти еще свежи воспоминания о том, как он входит в нее.

Ронин стоял, заложив руки за спину, и смотрел на дневник, лежащий на сундуке. Он лежал среди инструментов, выделяясь среди них, несмотря на то, что был таким же старым и изношенным. Электроды на кончиках его пальцев сработали, вызвав судорогу в пальцах.
Просто сбой.
Он слишком долго пробыл в Пыли во время последней вылазки, износился больше обычного. Это и стало причиной небольшого, мимолетного сбоя в его руке. И вовсе не потому, что желание взять книгу и почитать боролось с опасениями за то, что он обнаружит внутри.
Дневник не мог причинить никакого вреда. Это были просто чернила на бумаге. Все слова в мире, все мысли ничего не могли сделать без действия. И какие бы действия ни были описаны на этих страницах, они завершились много лет назад.
Он подошел к сундуку и, наклонившись, поднял книгу с места. Бумага и чернила. Ее вес едва уловимо отразился на нем, такой же воздушный и бессмысленный, как и содержащаяся в ней информация.
Если бы только он в это верил.
Держа дневник на ладони, он открыл его на первой странице.
Эти твари сегодня убили людей. Вошли маршем в город и просто начали убивать людей. Я наблюдал из окна, как людей тащили в парк и казнили.
Когда Ронин в последний раз осматривал парк, он был мирным, залитым вечерним солнцем. Деревья и трава покачивались на ветру, а по поверхности пруда пробегала блестящая рябь.
Хотя он мог бы полностью прочитать страницу за то время, которое потребовалось, чтобы взглянуть на нее, он заставил себя замедлиться, чтобы проанализировать каждое слово.
Не похоже, что они пока ходят из дома в дом, и это, наверное, единственная причина, по которой я все еще здесь и пишу это. Почти уверен, что Джонсы и Ортеги были там. Больше никого знакомого я не заметил, но я не собирался прижиматься лицом к стеклу и показывать им, где я прячусь.
Ночь уже наступила, но на другой стороне улицы все еще светло. Костер все еще горит. Хорошо, что ветер дует с запада, иначе мне пришлось бы чувствовать их запах.
На этом страница заканчивалась, нижняя половина была пустой. Ронин перешел к следующей.
Ранее этим утром Мэнди Вайс узнала, что дерьмовое шоу в парке устроили потому, что ОНИ хотели очистить часть города. Сказали, что это ИХ право — населять эту часть Шайенна, поскольку именно их вид поддерживает ее в рабочем состоянии. Люди здесь были напуганы годами — задолго до конца этого проклятого мира — и за пределами города нет ничего, кроме пыли и радиации. Куда, черт возьми, должны были пойти эти люди?
Она сказала мне, что лидер ботов дал людям день, чтобы собрать вещи и покинуть свои дома. Большинство осталось. Когда прошло 24 часа — буквально 24 часа, блядь, до секунды — эти жестяные ублюдки начали заходить в здания и вытаскивать людей.
Это только вопрос времени, когда они начнут расчищать еще больше таких домов. Мне придется держать ухо востро.
Брови Ронина нахмурились. Он бывал в местах, где люди и боты жили отдельно друг от друга, но разделение обычно казалось вопросом комфорта и практичности. У плоти и костей были иные потребности, чем у металла и электроники. Он не мог припомнить, чтобы раньше слышал о такой открытой, широкомасштабной вражде между ними.
По крайней мере, запись дала ему вероятные временные рамки. Люди здесь были напуганы годами — задолго до конца этого проклятого мира. Это, должно быть, относилось к «Отключению».
Я понял, что никогда с этим не встречался. Хотя, думаю, это не имеет особого значения. Вероятно, через десятилетие или два, с той скоростью, с которой мы движемся, не останется никого, кто прочтет это. Боже, мы совершали ошибки, но действительно ли мы заслужили все это?
Прошло три дня с тех пор, как они сожгли тела. В основном все было тихо, хотя Мэнди сказала мне, что было несколько драк среди других людей, оставшихся в городе. В воздухе витает сильное напряжение. Я спустился в бар на 19