ь черной бури, что, как самум, сметает все на своем пути. Глаза младшей сестры Ричарда сияли ласковой голубизной ясного неба.
Принцесса была рада видеть Дика, это чувствовалось. На пир она явилась одетой с особенным тщанием. Она грациозно приняла предложенный кусок и принялась копаться в начинке кончиком небольшого ножа, Ела она на удивление изящно.
— Я рада видеть вас в добром здравии, граф.
— Благодарю вас, принцесса.
— Где вы пропадали? Неужели тоже попали в плен?
— Увы. Прошу вас. — Он подал ей хороший ломоть телятины — как положено, на кончике ножа.
— Вы немногословны, граф. — Она улыбнулась ему уже куда свободнее, чем прежде.
— Я робею, — пошутил он. И уже серьезнее добавил: — Как вы поживаете?
Иоанна вскинула на него смеющиеся глаза:
— Неужели вы волнуетесь из-за меня?
— Мне хотелось бы, чтобы вам повезло.
— О, насколько я понимаю, мой венценосный брат собирается меня за кого-то выдавать, — небрежно сказала принцесса. — За кого-то из французских графов, чтобы обеспечить себе их преданность. Только вот еще не решил, за какого.
— Надеюсь, ваше супружество будет счастливым.
Она слегка пожала плечами:
— Я тоже надеюсь. И хотелось бы, чтобы это оказался кто-нибудь из южных областей Франции.
— Почему, ваше высочество?
— Там теплее, — просто объяснила она. — И земли богаче. Хотя я, — она подняла на него глаза, выражение которых на этот раз было очень серьезным, — предпочла бы остаться в Англии.
В ее взгляде, в самой глубине, по-прежнему дремала тоска. Женщина, которая так долго считала себя несчастной, рада любому поводу посмеяться и насладиться жизнью. Дик чувствовал, что захоти он — и она вспомнит тот разговор в Тире, и между ними может возникнуть что-то вполне серьезное. Принцесса не любила его, но готова была вообразить, что любит, и это чувство, больше подобающее пятнадцатилетней девушке, томящейся неизвестно по кому или по чему, заставляло принцессу дышать полной грудью.
Но Герефорд не хотел превращать ее радость в слезы. А это очень сложно — остаться на тонкой грани между галантностью и соблазнением. Ему не хотелось обижать Иоанну.
Он ухаживал за ней весь вечер, подкладывал то рыбы в сливовом соусе, то свинины с хреном, подливал вина и говорил прелестные комплименты, которые, впрочем, даже на самый придирчивый взгляд пребывали в рамках обычной вежливости, но заставляли женщину поверить, что она способна покорять мужские сердца, если захочет.
Прошло еще несколько дней. Ричард веселился, а между балами и пирами интересовался только состоянием казны. Золото продолжало притекать из разных уголков Англии — нужную сумму выкупа еще не набрали, но сундуки постоянно пополнялись. Кроме того, конечно, поступали и налоги, которые тоже радовали монаршье сердце. Король, не разбираясь, повесил нескольких сборщиков, которые, по его мнению, наворовали больше других (Дик был совершенно согласен с его величеством, поскольку пребывал в уверенности, что воровали все без исключения). Казнь этих надоедливых субъектов, постоянно требующих каких-то денег, порадовала народ еще больше. Зеваки свистели и аплодировали, глядя, как в муке извиваются тела повешенных, и казалось, что вместе со сборщиками умирают и поборы, хотя это было совсем не так.
Зима все тянулась, дорожали продукты. Разговаривая с торговцами, Герефорд узнавал почему. Непомерные налоги разорили множество крестьян. Оставшись без запасов на зиму, они бросали свое хозяйство и подавались в леса — грабить. А что делать? Им неоткуда было взять провизии: сборщики, набирая нужную сумму, сводили со двора последнюю корову, ловили последних кур, выметали из углов семенное зерно.
А в лесу дичь, в лесу болота, на островках посреди которых можно построить хижинку, и тебя никто не найдет. Если нет другого выбора, остается идти на большую дорогу, по которой то и дело ездят те, у кого карман набит деньгами. У бедных, вынужденных считать каждый пенни, волей-неволей возникает ненависть к богатым, тут уж ничего не поделаешь, и вчерашние мирные крестьяне с удовольствием всаживали вилы в живот тому, кому повезло больше.
Но брошенные участки некому обрабатывать — они зарастают травой. Таким образом обезлюдели целые деревни. Зерно, привозимое с материка, все поднималось в пене, дорожали и местные продукты. Шерифы могли сколько угодно ловить и вешать разбойников — их количество не уменьшалось, а только увеличивалось. Чем можно было припугнуть крестьян, чтобы они не уходили в лес? Виселица? Ну это еще когда. А смерть от голода придет очень скоро, если не набивать брюхо мясом и хлебом каждый день.
И обнищание можно было остановить только прекратив всяческие войны. Войны стоят слишком дорого. В уплату наемникам шло полновесное серебро и золото, солдат надо кормить, осадные орудия — строить. Мародеры разоряли села и города, и кто-то должен был платить за восстановление.
Но прекратить войну было нельзя. Сейчас, в дни борьбы за власть, война стала так же естественна, как ругань одного претендента на престол в адрес другого. Хорошо еще, что боевые действия скоро переместятся во Францию, подумал Дик. Бедные французы.
Он вновь заговорил с королем об уходе, но тот лишь отмахнулся.
— О чем ты говоришь, когда Иоанн еще не пойман? — воскликнул он.
— Ваше величество, принц наверняка находится во Франции и попадется вам, когда вы победоносно закончите войну против Филиппа-Августа.
— Несомненно. Но я желаю, чтобы ты был рядом со мной, когда начнется война.
— Ваше величество, война может растянуться на годы.
— Да, я понимаю, на что ты намекаешь. — Король был до изумления серьезен. — Что ж… Вот наберу армию, соберусь переправляться через Ла-Манш — и отпущу тебя.
— Я прошу вас, ваше величество, отпустите меня сейчас. Я вам уже не нужен. Англия изъявила вам покорность, армия готова выступить под вашим началом, так зачем я вам?
— Я сказал — ты слышал.
И Дик понял, что спорить бесполезно.
Его обнадеживало лишь то, насколько Плантагенет рвется на материк. Ричард нисколько не наслаждался пребыванием в Англии — он не видел в ней родину. Его родиной был Лангедок, ну еще немного Нормандия. Туда-то его и влекло после долгого пребывания на чужбине, в Сирии.
И к исходу месяца Львиное Сердце дал своему незаконнорожденному сыну и вассалу разрешение покинуть его.
— Но — временно! — заявил он. — Ты понял? Лишь временно. Я желаю видеть тебя рядом с собой не позже чем через год.
— Да, государь.
— Больше не подводи меня, хорошо?
— Да, государь.
— Когда ты вернешься, Герефорд уже целиком и полностью будет принадлежать тебе. Бывший владелец этих земель имел наглость заявить мне в своем послании, что не только не собирается освобождать отнятое у него графство, но даже и воевать во Францию со мной не поедет! Я этого так не оставлю, можешь быть уверен.
Мысленно Дик пожалел бывшего графа Герефорда: заявлять подобные вещи королю Ричарду не следовало. Но у молодого рыцаря были свои заботы, и о горькой участи предшественника он забыл в тот же миг, как подумал о будущей цели.
Глава 11
В Англии зима была в самом разгаре, а здесь цвели вишни, и аромат влажного мха наполнял воздух. Кружевные папоротники, светло-зеленые, как ростки молодой травы, красовались в тени деревьев, лишь недавно расцвели первоцветы, белоснежными бусинами сверкали мелкие цветки ландыша, по коре сосен катились слезы свежей, еще прозрачной, как вода, смолы, и мир наполняли запахи, от дивного аромата хотелось родиться заново и жить, жить…
Дик понял, что с тех пор, как оказался здесь в прошлый раз, он совсем забыл это место. Нет, конечно, теперь он припомнил эти необхватные стволы вековых деревьев, такие старые, что бархатной зеленью заросли даже нижние ветви, с которых мох свисал длинными бородами. Откуда-то наползал туман. Свет с трудом пробивался сквозь пышную листву; невозможно было определить, какое время суток царит в этом лесу. Но теперь молодой рыцарь чувствовал себя куда лучше, чем в прошлый раз, когда появился здесь, еще ощущая в пальцах тепло сияющего ободка друидической печати. Увереннее.
Ему не составило большого труда найти этот мир. Казалось, браслет, в который почти пять лет назад превратилась печать Большого Круга друидов, запомнил это пространство, куда перенесся в первый раз, и с охотой помог своему владельцу раскрыть пути между мирами. Дик подошел к ближайшему огромному дереву и огладил моховую шкуру. Она была нежной, как мех зимней рыси или волка, в нее хотелось запустить пальцы и прощупать густоту.
Рыцарь-маг больше не испытывал трепета при виде чужого мира. Это в первый раз он всей душой рвался на родину. Теперь вся необъятная вселенная ощущалась им как родные места — так, наверное, бродяга постепенно привыкает к своему образу жизни.
Разумеется, Дик не сразу направился в родной мир Серпианы. Да и мысль эта лишь спустя какое-то время пришла ему в голову. Сперва, конечно, он подумал о том, что нужно разыскать Далхана Рэил и его замок (в том, что сатанист живет в каком-нибудь высоченном мрачном замке, он не сомневался).
— Как ты думаешь, где мне его искать? — спросил он Гвальхира, с которым смог связаться на удивление легко — стоило только войти под зеленые своды ближайшего леса.
Старый друид нахмурил брови. Он размышлял.
— Сказать по правде, мне неизвестно, где находится гнездо служителей сатаны. Тем более что тебе оно и не нужно. Там всего лишь их главный храм и место жертвоприношений.
— Храм?
— Конечно. Они же как попугаи — не могут изобрести ничего нового. Только повторяют. Делают это, естественно, глупо и примитивно.
— А… жертвоприношения?
— Как? Ты не знаешь! — На мгновение Гвальхир показался Дику совсем молодым. — Я думал, слухи об этом уже распространились по селениям всех миров. Человеческие жертвоприношения, которые устраивают слуги сатаны.
— Какая мерзость…
— Согласен. Тем более что Богу, каков бы он ни был, человеческие жертвоприношения пи к чему.