В это мгновение и появилась Люинь.
Они одновременно остановились. Довольно долго они смотрели друг на друга, не зная, что сказать и как быть.
– Почему ты здесь?
– А ты почему здесь?
Эко решил ответить честно.
– Я попал сюда по ссылке из персонального пространства моего учителя.
– Твоего учителя?
– Восемнадцать лет назад мой учитель прибыл на Марс и прожил здесь восемь лет. Я познакомился с женщиной, которую он любил.
– Восемнадцать лет назад?
– Да, ответил Эко. – Думаю, он был в первой группе землян, оказавшихся на Марсе после войны.
Люинь широко раскрыла глаза и прикусила нижнюю губу. Она была потрясена и смущена.
– Что это за место? – спросил у нее Эко.
– Я не знаю.
– А как ты сюда попала?
– Из личного пространства моей матери, – ошеломленно глядя на Эко, ответила Люинь. – Моя мама… тоже упомянула о каком-то учителе.
– Как звали твою маму?
– Адель Слоун.
Эко покачал головой. Это имя было ему незнакомо.
– А ты знаешь Джанет Брук? – спросил он.
– Конечно, – ответила Люинь. – Она лучшая подруга моей мамы.
– Она и есть та женщина, которую любил мой учитель. Она дала мне пароль, чтобы я мог войти в его пространство.
Если Джанет и Адель были подругами, то, скорее всего, учитель, упомянутый Адель Слоун, был Артуром Давоски. Однако, учитывая то, какой потрясенной и озадаченной выглядела Люинь, Эко и сам засомневался – не было ли тут какой-то более запутанной истории с участием этих троих. Он осторожно спросил:
– А в какой мастерской работает твоя мать?
– Она работала в Третьей гидроэлектрической мастерской, – сдавленно ответила Люинь. – Но в последние два года ее жизни она не была зарегистрирована ни в какой мастерской.
– О. Прости, пожалуйста. Я не знал, что она умерла.
– И отец и мать погибли. Мой отец работал в Первой оптико-электрической мастерской.
– Погоди! – Тут настал черед Эко удивиться. – Он работал в Первой оптико-электрической мастерской?
– Да, до того, как его наказали.
– Что за наказание?
– Его сослали шахтером на Деймос.
– За что?
– Я не знаю.
У Эко пересохло горло.
– Твои родители погибли из-за этого наказания?
Люинь кивнула:
– Да. Произошла авария на буровом катере.
От шока Эко лишился дара речи. Люинь спросила у него, в чем дело, а у него в сознании началось что-то вроде снежной бури. Первая оптико-электрическая мастерская. Наказание. Гибель.
Он не знал, связаны ли между собой смерть Давоски и родителей Люинь. Он не знал, вызвана ли эта трагедия крошечным чипом. Глубочайшее сожаление зародилось в его сердце. Если поступок Артура Давоски привел к наказанию родителей этой девушки, Эко не знал, как смотреть ей в глаза.
Она казалась такой хрупкой и выросла сиротой в тени смерти. Стараясь держать чувства в узде, Эко стал рассказывать ей о том, зачем он сам прилетел на Марс и что тут обнаружил.
– Артур Давоски отбыл на Землю с планами и разработками вашего центрального архива, – сказал он под конец.
Люинь обомлела. Не сразу он смогла пробормотать:
– Так вот что случилось…
– Я не знаю, что сказать, – проговорил Эко. – Понимаю, что это бесполезно, но я должен извиниться за своего учителя.
Люинь его не слушала.
– Так вот что случилось… – повторила она, совершенно убитая горем.
– С тобой всё хорошо?
Люинь помотала головой. Ее лицо исказила гримаса отчаяния, но Эко не мог понять, плачет ли она. Виртуальная реальность могла имитировать выражение лица пользователя, а слезы – нет. Эко хотелось утешить девушку, но он чувствовал себя таким же беспомощным, как при разговоре с Джанет Брук. Он подошел и положил руку на плечо Люинь.
– Почему? Почему? – бормотала она.
«И правда – почему? – подумал охваченный тоской Эко. – Почему на двух планетах нет нигде места для друзей, объединенных идеалами?»
– Добро пожаловать, друзья мои!
Громкий голос заставил Эко и Люинь вздрогнуть.
– Вы тут впервые?
Люинь и Эко поискали глазами источник голоса и обнаружили, что звук исходит из узкого прохода между зданиями. С того места, где они стояли, площадь по очертаниям напоминала рыбу, а выход с нее находился там, где у рыбы располагался бы рот. За этим выходом тянулся длинный проулок, где торчали выступы, похожие на зубы. Вдали сиял яркий свет. Это словно бы был океан – такой блестящий, что внутри него вряд ли что-то могло находиться. Оттуда, из этого проулка, к Эко и Люинь шел человек – высокий, седовласый старик с красноватым, словно бы обветренным, лицом. Он улыбался, а звук его голоса эхом разносился по пустой площади. Приближаясь к Люинь и Эко, он широко раскинул сильные большие руки.
– Дедушка Ронен! – воскликнула Люинь и побежала к нему навстречу.
Эко поспешил за ней. Но старик, похоже, не узнал Люинь.
– Друзья мои, добро пожаловать! Простите меня, я пока еще не всех вас узнаю. Я ведь здесь всего лишь только второй день. Но не сомневайтесь: вскоре я сумею узнавать каждого из вас, и никого не забуду, даже если вы побываете тут всего один раз.
– Дедушка Ронен? – повторила Люинь.
Она явно не понимала, что происходит.
– Я здесь хранитель. Я оберегаю башню. Вы здесь для того, чтобы осмотреть башню?
– Башню?
– Наша башня! Это моя работа – показать вам дорогу.
Люинь не отступалась:
– Дедушка Ронен, почему ты здесь?
– Почему я здесь? – Старик улыбнулся. – Со дня моей смерти мои воспоминания живут здесь.
Эко не верил собственным ушам.
– Что? Вы…
– Всё верно. – Старик весело усмехнулся. – Я мертв. Не спрашивайте меня, откуда я знаю, что я умер, – я этого не понимаю точно так же, как вы. Вы говорите со мной, но при этом вы со мной не говорите. Я – мем-тело. И хотя мое мем-тело вас не понимает, оно способно общаться с вами так же, как мог бы общаться я. И, хотя я мертв, я смогу исполнять свои обязанности хранителя еще много лет.
– Дедушка Ронен, вы меня больше не узнаете? Я Люинь!
– Не кричите, барышня! Не надо кричать! Что стряслось?
Старик продолжал по-доброму улыбаться Люинь, но при этом явно ее не узнавал. Эко восхищался веселой улыбкой на лице мем-тела, аккуратно подстриженными седыми волосами. Голос старика был гулким и округлым, как его животик.
Эко был охвачен и восторгом, и испугом. Он не был уверен в том, как обходиться с этой говорящей фигурой. Он разговаривал с душой, которая уже отлетела от тела и наблюдала за умиротворением мертвых, соединяющихся со смехом живых. Мем-тело было подобно холодному трупу, воля упокоившегося владельца которого была настолько сильна, что превозмогла смерть и сохранилась среди воспоминаний, циркулирующих по кремниевым контурам. Электроны были холодными и бесчувственными, но улыбка старика была теплой на веки вечные.
Эко с этим стариком знаком не был, но мог сочувствовать печали Люинь. А электронные конструкции, с другой стороны, были способны вызвать теплые чувства у человека, общавшегося с ними в виртуальной реальности, но понимать людей они не могли, не могли даже по-настоящему слушать.
– Спасибо вам, – проговорил Эко. – Мы хотели бы посетить башню. Но поскольку нас сюда отправили без объяснений, пожалуйста, простите нас, если вам покажется, что мы не знаем, как быть, как себя вести.
– Не волнуйтесь, молодой человек. Не волнуйтесь. В пространстве перед башней нет никаких особых правил.
Старик повел Люинь и Эко к выходу с площади. Эко заметил, что Люинь немного успокоилась и робко следует за стариком.
– Вы хотели бы узнать больше о башне?
Люинь молчала, не спуская глаз со старика. Инициативу на себя взял Эко.
– Да, мы бы очень этого хотели.
– Башня – сердце собрания идеалов. Она – интеграция обобщенного языка.
– Обобщенного языка?
– Именно так. – Голос старика звучал ровно и уверенно. Он бросил взгляд на спутников. – Любая форма выразительности – это язык: восприятие, логика, живопись, наука, сны, поговорки, политические теории, страсть, психоанализ – всё это способы артикулировать, произносить мир. Пока мы всё еще заботимся о форме мира, мы должны заботиться и обо всех языках. Язык – это зеркало мира.
Язык – зеркало Света.
Эко вдруг вспомнил последние слова Артура Давоски. Он сделал глубокий вдох. Была какая-то загадочная связь между этой башней и смертью его учителя.
А старик продолжал:
– Каждый язык – это зеркало, а каждое зеркало отражает что-то отдельное. Каждое отражение верно, но любое отражение при этом неполно. Вам понятен конфликт между индивидуализмом и коллективизмом? Вам понятен спор между логосом и пафосом? Вы понимаете, до какой степени все они выражают правду? Как они отражают различные образы одного и того же единства? Таково Утверждение об Отражениях. Оно почитает любой образ в любом зеркале, но ни одному образу не поклоняется. Оно пытается переключаться с языка на язык, чтобы реконструировать истинную форму мира через посредство отражений.
«Отражения… – подумал Эко. – Язык – зеркало Света».
– Вы находите источник света по отражениям? – спросил он.
– Верно. Но предпосылкой является вера в то, что существует истина. Неполные отражения можно соединить и составить из них истину.
Не забывай о Свете, когда находишь фокус в зеркале.
Эко кивнул.
Они подошли к выходу с площади. За узким проулком сиял океан белого света. Притом что некоторые части стен ближайших зданий всё еще можно было разглядеть, вдали они сливались с сиянием. Белый свет был подобен облаку, в котором время от времени сверкали яркие вспышки, и из-за этого проулок был похож на клубящуюся галактику.
Старик улыбнулся и указал в сторону выхода. Он поднял вверх три пальца.
– У каждой эпохи свои болезни. В мое время таких болезней было три. Первая такая: то, чем невозможно было поделиться, мешало тому, чем было можно поделиться. Вторая такая: материя, которую следовало побороть, сковывала свободу и свободный обмен духом. Третья такая: образы, отражаемые разными зеркалами, были разделены на фрагменты и расколоты, осколки нельзя было собрать воедино и извлечь из них цельный смысл. Люди позабыли о мире. Они помнили только отражения, но пренебрегали предметами, расположенными перед зеркалами. Гордые и нетерпеливые, мы делились на племена, и каждое племя заявляло о своих правах на тот или иной фрагмент, и мы изолировались друг от друга. Вот почему нам потребовалась башня.