– Только любопытно?
– Только любопытно.
– А почему вам было любопытно?
Прежде чем Эко сумел ответить, краснолицый коротышка, стоявший рядом со Слоуном, прокричал:
– Не трать зря время! Ждешь, что шпион скажет тебе правду? Я тебе сразу говорил: он здесь, чтобы сорвать голосование!
– Хуан! Не спеши с выводами, – сказал Ганс.
Эко растерялся:
– Я ничего не знаю ни о каком голосовании.
– Ой, хватит! – Физиономия Хуана стала еще краснее. – Наслушался я уже вашего вранья. Вы отлично знаете, что народ Марса не согласится передать вам технологию управляемого ядерного синтеза, поэтому вы и хотели манипулировать голосованием, внедрившись в центральный архив. Вы все лицемеры!
– Вовсе нет! – вмешался Беверли, лучисто улыбаясь всем. – Это явное недоразумение. У нас нет никаких намерений вмешиваться в ваши политические процессы. Эко действовал сам по себе. Нам ничего не известно о его планах, мы не давали ему никаких приказов.
Эко видел, что Беверли пытается сказать, что ему всё равно, что Марс собирается сделать с Эко, лишь бы он не потянул с собой его и остальных делегатов с Земли. Но сейчас Эко был настолько поглощен происходящим, что у него не было сил сердиться на Беверли. Он знал о том, что управляемый ядерный синтез – часть переговоров, но сейчас, когда эти слова звенели в воздухе, он услышал за ними безумное намерение.
Ганс поднял руку:
– Успокойся, Хуан. Все его действия в центральном архиве записаны.
Он перевел взгляд на Карлсона. Тот кивнул и протянул консулу электронный блокнот своего напарника. Ганс быстро пролистал странички и передал блокнот Хуану. Хуан прочел записи и неохотно кивнул. Ганс сохранил самообладание.
– Беру назад свои слова, – пробурчал Хуан, но его взгляд остался недоверчивым. – Хотя на сайт голосования вы не заходили, я не могу исключить вероятность, что таковое намерение у вас имелось. Предлагаю вам немедленно рассказать нам всё. Раздувать дело у меня желания нет. Но если вы будете всё отрицать и продолжать хранить свои тайны, мы, так или иначе, узнаем правду, и вы будете сурово наказаны. Позвольте еще раз задать вам вопрос: вы намеревались похитить одну из наших технологий?
– Нет, – ответил Эко. – Меня не интересует приобретение никакой технологии.
– Даже если у вас такого интереса нет, он вполне может быть у кого-то другого из делегации землян. Поскольку вы не сумели ничего добиться за столом переговоров, вы решили украсть то, чего вы хотите. Разве это не так?
– Мне не нравится, что меня обвиняют в чем бы то ни было при отсутствии доказательств.
– Вы отправляли какие-либо сведения на Землю?
– Нет.
– А в системе зафиксировано, что вы загрузили большой объем данных.
– Я загружал фильмы! – с трудом сдерживаясь, ответил Эко. – Можете проверить записи! Вы ведь проследили за всеми моими действиями, не так ли? Ну так просмотрите на моем аккаунте всё, что я загрузил, и увидите, что там только кинофильмы – кинофильмы, снятые моим учителем, Артуром Давоски. Это вовсе не преступление – загрузка работ моего учителя, моего героя в искусстве.
Бесконечный допрос доконал Эко, он перестал владеть собой. То, что он встал на защиту фильмов Давоски, было вполне естественно. Они не были политическим инструментом, хотя по своей сути были не лишены политики. В голове Эко бушевала хаотическая смесь слов – «технология», «переговоры», «обмен» и «синтез». Насыщенный напряженностью и подозрениями, взрывоопасный воздух вокруг него яснее ясного говорил о силе конфликта между двумя планетами. Эко вспомнил слова Люинь: «Проблема не в том, должен или не должен кто-то получать прибыль. Проблема в Марсе и Земле».
Наконец он осознал настроение Люинь и ее тревоги. Он задумался о последних двадцати с лишним днях, и в его сознании воцарился хаос. Поэтому он не заметил, что Ганс подозвал Руди и что-то ему шепнул.
На Хуана вспышка эмоций Эко никакого впечатления не произвела. Словно осторожный колючий еж, он прошелся вокруг Эко.
– Мы непременно отследим все ваши действия, в этом можете не сомневаться. Но давайте перейдем к следующему вопросу. Что вы делали около башни?
– Мне было любопытно – я уже говорил. Меня туда привело любопытство.
– Вам известно местонахождение башни?
– Не сказал бы.
– О-хо! Какой скромный, какой стеснительный молодой шпион! «Не сказал бы», вот как? А как же тогда вы сумели столь беспрепятственно добраться до башни? Готов побиться об заклад: вы готовились к этому походу несколько дней. Совершенно ясно, что у вас имелся план – и, возможно, вами руководил кто-то другой, – а план состоял во внедрении в самую сердцевину нашего центрального архива с целью саботажа. Я прав?
– Вы сочиняете параноидальные фантазии. Ничто из сказанного вами не является правдой.
– Так зачем же тогда вы туда отправились? Скажите мне!
Крики Хуана действовали на Эко, словно удары грома. У него пересохла глотка и онемели губы.
Уподобившись огненному шару, Хуан приблизил свою красную физиономию вплотную к лицу Эко. Они едва не соприкоснулись носами.
– И вы ходили туда дважды! В первый раз, как вы говорите, вами двигало любопытство. А как насчет второго раза?
Эко не знал, как объяснить. Он никому не рассказывал о тайне своего учителя, кроме Люинь и Джанет. Второй раз он отправился к башне, чтобы исполнить последнюю волю Артура Давоски, и Джанет Брук пошла вместе с ним. При объяснении подробностей своих действий он обязательно должен был упомянуть в первую очередь Джанет, которая дала ему неавторизованный доступ к центральному архиву. Помня о том, что случилось с родителями Люинь, Эко боялся назвать ее имя и навлечь на нее беду.
Он посмотрел на Ганса. Тот глядел на него. Не было никаких сомнений в том, что консула очень интересует ответ Эко на этот вопрос. Казалось, воздух в больничной палате замерз. Все молча ждали ответа. Эко был окружен взглядами, полными недоверия. Теон отошел в сторону и молчал. Беверли стоял рядом с Гансом, нахмурив брови. Горящие глаза Хуана пылали пламенем в холодной комнате.
И снова открылась дверь.
Все взгляды устремились к Люинь, возникшей в дверном проеме. Она сидела на правом плече доктора. Девушка была в белой больничной сорочке. Она осунулась и побледнела. Спину и голову она держала прямо. Хотя она казалась хрупкой, в то самое мгновение, как только она появилась, от нее словно бы распространилась такая сила, какую никто из находящихся в палате не смог не заметить. На правую ногу Люинь был надет металлический ботинок, а левая нога была босая. Врач бережно придерживал ее щиколотки.
– Это я велела ему пойти туда, – сказала Люинь. Ее голос прозвучал негромко, но уверенно.
– Ты? – ахнул Руди.
– Да, я. Я пригласила Эко в свое личное пространство, и я дала ему ссылку для пути к башне.
– Зачем?
– Были причины.
– Люинь, ты понимаешь, о чем говоришь? – Голос Руди был полон подозрений. – Это очень серьезное дело.
– Понимаю, – ответила Люинь, не глядя ни на Эко, ни на Руди. Она смотрела на Хуана. – И я не шучу.
Ее голос пронзил воздух, словно игла. Все не спускали глаз с нее. Кроме Эко, никто не знал, как себя вести. Они ждали от Люинь объяснений.
Обзорная площадка
Люинь услышала разговор на повышенных тонах внутри своей палаты. Доктор Рейни вез ее в инвалидной коляске. Люинь остановила его и прислушалась. Вскоре она поняла, в чем суть спора. Голоса в палате для нее были подобны молоткам, ударявшим по ее груди. Коридор около палаты был длинным и темным. Сухой прохладный воздух вызывал у девушки дрожь.
Она догадалась, что дядя Хуан пытается вызнать подробности, что он нападает на Эко и других землян, чтобы смутить их, заставить признаться в каком-то заговоре и найти оправдание для того, чтобы ввести военное положение. Хуан никогда полностью не отказывался от мыслей о войне, но не мог начать атаку без провокации, без какой-то причины, которая сделала бы мир невозможным.
Подробности можно было бы преобразить в причины. Когда кто-то намеревался спровоцировать войну, требовалось очень хорошо, безукоризненно, дедуктивно продумать каждый шаг. Крошечная ошибка, совершенная отдельным человеком, могла стать первым звеном в цепи событий, ведущих к войне, и не имело никакого значения, кем был этот человек и что-то он сделал. К счастью, Эко не отправлял никаких сведений на Землю – пока что, – иначе впечатление о заговоре против Марса было бы полным.
Люинь ухватилась за подлокотники инвалидной коляски. Она еще была слаба после операции, и ее рукам не хватало силы. При каждом обвинении со стороны Хуана плечи Люинь содрогались. Ей казалось, что слова Хуана летят в нее, словно пули, пронзая дверь палаты.
Она не знала, что делать. Ей нестерпимо было слышать, как Эко обвиняют безо всяких оснований – и не только потому, что его учитель был и учителем ее матери, но потому что она вообще не могла спокойно смотреть, как человека в чем-то обвиняют несправедливо.
На ее плечо легла рука – теплая и сильная. Люинь немного успокоилась и благодарно запрокинула голову. Доктор Рейни дружелюбно смотрел на нее. И тут у Люинь возникла идея.
– Доктор Рейни, – сказала она. – Мне нужна ваша помощь.
– Конечно, – отозвался врач добрым сильным голосом.
– Вы могли бы меня внести в палату? Поднимите меня повыше, чтобы все увидели меня.
Врач согласно кивнул – даже не стал спрашивать, зачем девушке это нужно. Он наклонился, поднял Люинь из коляски и усадил себе на правое плечо. Крепко обхватив руками ноги Люинь ниже коленей, Рейни выпрямился. Его руки были крепкими, и Люинь успокоилась.
Доктор Рейни был не слишком высок ростом, но у него были широкие плечи и сильные руки. Когда он выпрямился, Люинь не было страшно. После смерти отца ее никто не носил вот так. Ее правая ступня всё еще была онемевшей после операции, а левая просто замерзла.
Люинь осторожно толкнула створку двери, борясь с возникшим чувством паники. Все, кто находился в гостиной, с изумлением уставились на нее. Люинь боялась пошевелиться. Она затаила дыхание и постаралась обрести спокойствие. Люди смотрели на нее по-разному: сочувственно, удивленно, испытующе.