Она сказала то, что собиралась сказать, и, как следовало ожидать, ее слова породили еще больше вопросов.
– Я понимаю, – ответила Люинь на вопрос брата. – Я говорю совершенно серьезно.
– Какие у тебя могли быть причины? – нахмурив брови, спросил Руди. – Разве ты раньше знала Эко?
– Да, я его знала, – покраснев, ответила Люинь – будто бы вопрос брата ее смутил. – Я знаю Эко, и… и он мне нравится. Он мне сразу понравился, когда мы познакомились на Земле. Мне нравятся его фильмы и то, как он пишет. Поэтому… как только мы прилетели на Марс, я пригласила его в свое личное пространство и повела его к башне. Моя мама водила меня к башне, когда я была маленькая, и мне всегда хотелось отвести туда кого-то, кто мне понравится. И вот это произошло. Можете проверить протоколы системы. Я была около башни вместе с ним, и я туда пошла из личного пространства моей мамы. Вот и вся история.
Все, кто находился в палате, стали неловко переглядываться. В тишине зашуршала одежда. Люинь намеренно говорила в сверхсерьезном тоне, чтобы скрыть куда более серьезную правду. Она выдумала рассказ о девичьей страсти, чтобы избавиться от возможного вреда, который могло принести человеку вымышленное преступление. Люди в палате молчали – не знали, как быть с девушкой, влюбленной в своего кумира. Обветренная физиономия Хуана просто-таки побагровела. Он никак не мог оправиться от этой внезапной перемены в течении разговора. Люинь с ожиданием смотрела на него. Она точно знала, что порой она для Хуана – маленькая девочка, перед щенячьим взглядом которой он не в силах устоять.
Хуан прокашлялся, пробормотал что-то насчет того, что – да, в системе всё есть, поэтому нет нужды делать поспешные выводы.
Поскольку именно он с особым рвением отстаивал утверждение о том, что Эко – шпион, его отступление позволило и остальным пойти на попятную. Один за другим компания выдающихся представителей обеих планет покинула больничную палату. Вид у всех был смущенный. Ганс и Руди хотели остаться с Люинь, но она пожаловалась на усталость и попросила деда и брата навестить ее на следующий день. Эко промолчал, но на прощание благодарно посмотрел на Люинь.
А она всё еще, не шевелясь, сидела на плече у доктора Рейни. Только тогда, когда все наконец вышли из палаты, Люинь вдруг ослабела и обмякла. У нее было такое чувство, что с ее плеч спала тяжкая ноша. Доктор Рейни подхватил ее и заботливо опустил на пол.
Коридор был длинный и пустой, окутанный приятным сумраком. В конце коридора находилась выпуклая стеклянная стена, сквозь которую были видны далекие огни. Доктор Рейни толкал перед собой инвалидную коляску, в которой сидела Люинь. Она сказала, что спать ей не хочется, поэтому они решили вместе прогуляться. Колеса негромко поскрипывали в темном коридоре.
– Спасибо вам, – сказала Люинь.
– Не за что, – отозвался врач. – Куда ты хочешь прогуляться?
– Не имеет значения. Куда угодно.
Он подкатил коляску к лифту, и они поднялись наверх, а потом – еще выше на другом лифте. Рейни не задал Люинь ни одного вопроса. Они миновали изогнутый по дуге коридор, проехали мимо комнаты отдыха и кладовой с устройствами, похожими на диковинных чудовищ, и наконец остановились перед дверью под аркой.
Рейни открыл дверь и провез коляску с Люинь через проем.
В первое мгновение у девушки возникло впечатление, что она вернулась на борт «Марземли». Она оказалась под звездами в бесконечном гостеприимном пространстве.
Это была широкая обзорная площадка, над полом которой возвышался стеклянный купол, поднимавшийся над панелями солнечных батарей. Здесь было полное впечатление, что ты находился под открытым небом. Больница располагалась ближе к границе города, а обзорная площадка разместилась высоко – так, что соседние здания не мешали любоваться небом и окрестностями. За невысокими постройками до самого горизонта простирались обширные марсианские пустоши. Песчаной бури сейчас не было, и далекие горные хребты походили на спящих зверей. Обзорная площадка была ровной и открытой. У самых колес коляски плескался мелководный бассейн. Люинь посмотрела на звезды и глубоко вдохнула. Она никак не ожидала оказаться в таком месте, будучи в больнице.
– Мы находимся в самой южной точке города, – сказал доктор Рейни. – Отсюда, строго на юге, можно увидеть Большую Скалу.
Голос Рейни звучал неторопливо и мягко. Его звучание очень подходило для такой ночи. Люинь смотрела сквозь стеклянную стену и долго ничего не говорила. Далекая Большая Скала была похожа на черный меч. Ночь окутывала всё вокруг, и мало-помалу Люинь успокоилась. Она словно бы вернулась на танцевальную сцену. Небо над ней было подобно потолку Большого Театра, а звезды… звезды были настоящие. В одной стороне была видна голубовато-зеленая Земля, на другой – красно-оранжевый Марс. Если смотреть на них издалека, планеты располагались так близко друг к другу, но в остальном были так далеки. Повсюду сияли звезды. Они были яркими, но при этом темными, и она танцевала одна посреди космоса.
Люинь зажмурилась и позволила своим страхам раствориться в ночи. Она прижалась головой к доктору Рейни, стоявшему рядом с коляской. Она совсем забыла об этом чувстве – находиться рядом с тем, кто относился к тебе, как отец или мать. Врач был похож на осеннее дерево – облетевшее, но всё еще сильное и могучее. Его движения всегда были уверенными и поддерживающими. Его можно было сравнить с хорошо заточенным ножом для резки бумаги.
Наконец Люинь заговорила. Ее голос был подобен робкому огоньку свечи на фоне простора обзорной площадки.
– Доктор Рейни, мне тут придется долго пробыть?
– Я так не думаю, – с уверенностью ответил врач. – Сломанные кости скоро срастутся.
– И я смогу ходить?
– Конечно.
– А как насчет танцев? – поспешила спросить Люинь, пока у нее хватало смелости. Она заметила, что доктор Рейни немного замешкался перед ответом.
– Пока еще рано судить. Нужно будет понаблюдать за твоим выздоровлением.
– А что конкретно вы имеете в виду?
И снова минутная растерянность.
– Я не так переживаю за переломы, как за наличие тендосиновита[15]. Воспаление довольно сильное. Возможно, ты перенапрягла связки, готовясь к выступлению. Что касается танцев… вероятно, ты сможешь продолжать ими заниматься. Но я бы предложил тебе отказаться от этого, чтобы это не привело к необратимым нарушениям в будущем.
У Люинь сердце ушло в пятки. Рейни пытался смягчить удар и вовсе не пытался вести себя так, как если бы он был ее отцом, но смысл был яснее ясного. Как только Люинь услышала слово «тендосиновит», она поняла, каков ответ. Она никогда не поправится окончательно. Для танцовщицы, полагающейся на безукоризненную работу суставов, такое заболевание было страшным сном. Если она не хотела оказаться полным инвалидом, ей следовало прекратить танцевать.
Диагноз Рейни упал в сердце Люинь, как тяжелый свинцовый шарик на дно пруда. То, что она ощутила, нельзя было назвать шоком. Скорее, это было похоже на то, как оседает пыль, когда утих ветер.
На Земле у нее были проблемы с прыжками. В условиях силы притяжения в три раза выше, чем на Марсе, у нее было такое чувство, что к щиколоткам привязаны мешки с песком. Люинь то и дело гадала, настанет ли такой день, когда она забудет о сражении с гравитацией. Ей виделись два выхода. В первом случае ей следовало отказаться от танцев до возвращения домой, а во втором – продолжать бороться с трудностями, чтобы, вернувшись на Марс, порхать, как птичка. Но такого исхода она, конечно, себе и представить не могла. Она вернулась домой, но танцевать больше не могла. Она рассталась с планетой с большей силой тяжести и только-только начала привыкать к ощущению полета, и вот теперь ей предстояло прекратить танцы. Движимая надеждой, она стискивала зубы и терпела трудности, а теперь никогда не насладится плодами своего труда. Занавес опущен, ее выступление окончено. Между звездами на несколько мгновений вспыхнули искры, но угасли. Остались только темнота и безмолвие. Люинь попыталась преодолеть расстояние, лишенное переправы, но в итоге потерпела неудачу. Она никогда не долетит до неба, никогда не прикоснется к обеим планетам одновременно, даже если постарается изо всех сил. И вот наконец она упала, и ей придется сдаться. Силу притяжения преодолеть невозможно, невозможно побороть расстояние.
У нее даже не было возможности более или менее красиво закончить свое выступление, сделать поклон. Люинь смотрела на Млечный Путь. «Я бы приняла любой исход, но ты даже не позволил мне закончить…» По ее щекам, по неподвижно застывшей шее потекли теплые слезы. «Теперь мне не за что бороться», – подумала она.
Рейни опустился на колени рядом с ней. Он смотрел на Люинь через круглые очки, и его взгляд был полон сострадания. Он приподнял травмированную ногу Люинь, провел пальцами по ботинку, сплетенному из тонких металлических волокон.
– Этот ботинок не только фиксирует твою ступню. Он содержит датчики и электроды, которые декодируют нейронные импульсы, посылаемые мозгом в ногу, и это позволяет тебе ходить. В течение ближайших дней тебе предстоит привыкнуть к ботинку. Будь осторожна.
Люинь приподняла правую ногу и попыталась повернуть в лодыжке. Она ничего не почувствовала, но заметила, что ботинок сморщился и повернулся, словно бы исполняя ее волю.
– Какие ощущения? – спросил Рейни.
– Да, я могу управлять ногой в ботинке.
– Хорошо. Большинство людей привыкает к этому дольше.
Люинь горько улыбнулась. Кто знал, что жесткий тренинг танцовщицы даст ей такое преимущество? Для занятий танцами главным было владение своим телом, а не только натренированность мышц. Важно было встать на цыпочки, держа ступню под верным углом в правильный момент, важно было управлять любой мышцей так, чтобы она не была ни чересчур напряжена, ни чересчур расслаблена. Люинь смотрела на облегающий ступню ботинок. Она чувствовала, как металлические волокна обхватывают кожу и мышцы, как они послушно передают каждый нервный импульс и преобразуют в движение. Рейни всё еще стоял на коленях рядом с ней, не торопил ее и не задавал вопросов.