При взгляде с Земли Марс не был чем-то реальным, а всего лишь абстрактной пустыней, сухие описания которой можно было найти в книгах. Люинь сумела найти такие книги только в библиотеке, куда никто не ходил. Бродя вдоль высоких стеллажей, она разыскала книги, в которых Марс был одной из многих тем, типа Большого взрыва, Римской империи, автомобилей на паровой тяге и так далее. В одной книге посреди плотной стены текста был помещен геологический срез планеты. Ее внутренние слои были помечены номерами, а к наружным кратерам тянулись стрелочки. Казалось, что видишь перед собой вскрытый труп, на котором видны все раны.
Перед Люинь лежали открытые страницы. В пространствах между стеллажами исчезало время, люди и народы мигрировали, словно дикие гуси. Бряцало оружие, вращались моторы, кипели битвы, предательства, вспыхивала слава, земля мешалась с кровью. Между строчек ревела история и в тихой, залитой солнцем библиотеке превращалась в хрупкую пыль – слабую, темную, нетронутую. Мелкий шрифт сокращал мир до чисел, абстракций, бесплотных иллюзий. Среди них находился и Марс Люинь. Она выросла в его объятиях, а в этих книгах он выглядел карикатурным шариком из пыли.
Тут было и поклонение объективному, холодной и дерзкой разновидности объективности. Бесстрастным тоном голос высказывал свое суждение, не оставляя места ни для возражений со стороны Люинь, ни даже для озадаченности. «Смотри, – говорил голос, – это твой мир, простое и пустынное место, уродливый кусок грязи».
Мало кто обращал внимание на такие повествования. А Люинь обращала. Она была человеком, искавшим историю.
В углу безлюдного дворца Люинь сидела в инвалидной коляске, словно птица, присевшая отдохнуть на величественную стену замка.
В каком-то смысле Люинь была принцессой Марса, но, в отличие от принцесс древних цивилизаций, у нее не было свиты. Она не жаловалась, как Амитис[17], на то, как скучна жизнь в пустыне, она не изнемогала, как Бао Си[18], наложница Джоу, от гор золота и жемчуга. Никто не создавал для нее прекрасный мир, никто не зажигал огонь на маячных башнях пограничных стен, не призывал полчища разъяренных принцев только ради того, чтобы она улыбнулась. Она была одинокой принцессой.
Ее брат и дед были поглощены жаркими дебатами в Совете по поводу инженерной политики, а друзья и подруги приспосабливались к жестким обстоятельствам существования в мастерских.
В древние времена она бы восседала в каком-нибудь залитом солнце розовом саду и с безмятежной улыбкой рассказывала бы своим верным рыцарям о чудесах, которые повидала за время своих путешествий. Но она жила не в легендарном прошлом. Она жила на Марсе, на весьма осязаемом и реальном Марсе. Перед ней блестел мелководный бассейн на больничной обзорной площадке. Площадка была замощена многоугольниками из гладкого, матового, бежевого и белого стекла. Большой стеклянный купол поддерживала толстая, три метра в диаметре, колонна. У подножия стены располагалась светильники. Люинь приходилось самостоятельно управлять яркостью освещения и температурой.
Рядом с ней не было никаких рыцарей. Время от времени ее навещал доктор Рейни. Каждый вечер Люинь добиралась сюда, чтобы полюбоваться закатом, и, если Рейни не нужно было заботиться о других пациентах, он присоединялся к Люинь.
Привычку любования закатом Люинь приобрела на Земле. Закаты на Марсе выглядели гораздо проще: ярко-белое солнце опускалось за линию горизонта на фоне темного неба. Здесь не было ни облаков, ни постепенного исчезновения красок в зависимости от температуры. Всё просто-напросто погружалось во тьму, а далекие горы превращались в черные силуэты. Да, зрелище сильно отличалось от земного, но всё же Люинь наслаждалась им. Наблюдая закат, она становилась спокойнее. Даже ее воспоминания приобретали более мирный характер.
Когда Рейни садился на пол рядом с ней и прижимался спиной к стеклянной стене, он слушал, как Люинь медленно и немного растерянно пересказывает ему свои воспоминания.
– Когда я впервые услышала, как на Земле дедушку назвали диктатором, я испытала шок и гнев. И это было не просто естественное инстинктивное желание защитить кого-то любимого. Главным для меня было то, что дедушка – герой Марса. Я могла понять, что земляне видят в нем врага, но что его считают хладнокровным тираном – это было непостижимо. Вот в чем разница: враг землян мог при этом оставаться героем для марсиан, но тиран и для марсиан мог быть врагом.
– И во что же ты веришь?
– Не знаю. С тех самых пор я размышляла об этом, но никого не смела об этом спросить.
– Почему?
– Боялась и стыдилась. Звучит глупо, но я боялась, что мне скажут правду, которую мне слышать не захочется. Я не могла этого отрицать, но не хотела признавать. Я опасалась собственной реакции.
– Это вовсе не звучит глупо, – сказал Рейни.
Люинь посмотрела на врача и благодарно улыбнулась. Она не очень хорошо его знала, но ей было легко и просто рассказывать ему об этих своих переживаниях, потому что она чувствовала, что он очень добрый человек. От него исходило глубокое спокойствие, которое ей самой хотелось бы обрести в один прекрасный день. Доктор Рейни крайне редко выказывал нетерпение и всё объяснял Люинь очень спокойно. Время от времени она страдала от приступов тоски или злости, и тогда Рейни старался объяснять ей причины тех или иных событий, и тогда у нее появлялась возможность направить свои эмоции в русло истории и времени. Его объяснения звучали спокойно и бесстрастно. Они походили на деревья на склоне заснеженной горы, не боящиеся бури.
Люинь он казался не обычным врачом, а скорее, писателем. Она часто видела его что-то пишущим за письменным столом у окна. На столе не было ничего, кроме блокнота и лампы. Рейни сидел, подперев голову одной рукой, глубоко задумавшись над каким-нибудь особенно сложным вопросом. Время от времени он смотрел за окно, и в его круглых очках отражались далекие огни. Люинь чувствовала, что только доктор Рейни может терпеть ее сомнения. Когда ей хотелось с кем-то пооткровенничать, она так и представляла себе своего идеального слушателя – человека глубокого и не вспыльчивого. Такого, кто, быть может, и не дал бы ей полезных советов, но не стал бы ее судить.
– Когда я находилась на Земле второй месяц, меня кое-что по-настоящему потрясло. – Люинь немного помолчала. Да, самый первый год на Земле для нее оказался особенно трудным. – Работа в танцевальном ансамбле помогла мне оплачивать комнату в апартаментах на девятнадцатом этаже небоскреба-пирамиды. Квартира была просторная и удобная. Хозяйка, пожилая женщина, жила одна и была элегантной и обеспеченной. Поскольку она стала моей первой квартирной хозяйкой, я была особо внимательна к себе в том, что касалось хороших манер, и относилась к этой даме с величайшим уважением. Первый месяц нашей совместной жизни прошел без происшествий.
Начался второй месяц, и как-то раз за ужином я упомянула что-то о своей жизни на Марсе. Мою квартирную хозяйку словно громом ударило.
«Ты с Марса?»
«Да, – ответила я. – Я думала, вы знаете».
«Понятия не имела, – сказала женщина. – Я знаю, что ты танцуешь в ансамбле, но я никогда не лезу в дела своих постояльцев».
– Потом она сделала нечто странное. Она взяла меня за руку, и я увидела в ее глазах сострадание и жалость. Она стала меня очень подробно расспрашивать о моей жизни. А раньше она никогда не была такой участливой.
С этого вечера она стала особенно обо мне заботиться. Порой она крепко меня обнимала, словно я была ее ребенком, часто покупала для меня всякие вкусности. Она даже несколько раз водила меня по городу и показывала достопримечательности. Не знаю, почему она вдруг стала так внимательна ко мне, но это меня очень трогало. Я стала гордиться тем, что меня, марсианку, так тепло принимают.
Но в один прекрасный день моя квартирная хозяйка сказала кое-что такое, что раскрыло для меня истинные причины ее такого поведения. Она посмотрела на меня и негромко пробормотала:
«Такая чудесная девочка. И как только ее угораздило родиться на Марсе?»
Я удивленно спросила: «Почему вы так говорите?»
Ее взгляд был полон сострадания.
«Ваши власти заставляют детей работать с десяти лет».
У меня в то мгновение кровь похолодела. Я поняла, чем была вызвана ее забота обо мне. Она смотрела на меня, как на сиротку или попрошайку, она сострадала моей жуткой судьбе и бессознательно считала себя выше меня. Я не знала, что сказать. Я тринадцать лет росла на Марсе и всегда верила, что цивилизация на моей планете более совершенна, более развита, более красива, чем цивилизация на Земле. Но эта женщина считала, что меня надо утешать и баловать. А я не понимала, в чем кроется ошибка.
Потом я съехала оттуда. Доброта моей квартирной хозяйки была невыносима. Я понимала, что она не желает мне зла, и я старалась выказывать ей благодарность. Но жить рядом с ее жалостью я просто не могла.
Люинь посмотрела на свои руки. Когда она была помладше, она боялась, что ее будут ненавидеть или не любить, а потом обнаружила, что гораздо меньше ей нравится, когда ее жалеют.
Рейни внимательно слушал Люинь и не прерывал ее. Когда она закончила рассказ, он спросил:
– Она, видимо, имела в виду факультативную интернатуру, верно?
Люинь кивнула:
– Я это поняла только тогда, когда начался мой третий год пребывания на Земле. Я подумала – может быть, стоит разыскать эту женщину и всё ей объяснить, но в это время я жила на другом краю земного шара, так что мы с ней больше никогда не увиделись.
– Наверное, она обо всем этом забыла.
– Да. И почти наверняка это больше волновало ее, чем меня. – Немного помолчав, Люинь продолжила рассказ: – На самом деле, я не очень уверена, что смогла бы всё верно объяснить. Я понимаю, почему она сказала то, что сказала, но судить ее за это я не берусь. Мне ее слова не нравятся, но с ее точки зрения в этом был смысл.