Рейни выключил компьютерный дисплей, вышел из туннельного поезда и медленно зашагал в сторону дома Ганса Слоуна. Он только что просмотрел одну видеозапись, и у него возникло много вопросов.
Ганс попросил Рейни внимательно просмотреть это видео и высказать несколько предложений. Это был анимационный фильм, в котором реки Земли сочетались с марсианскими горами. И хотя Ганс ничего не объяснил, Рейни понял, зачем тот попросил его посмотреть этот фильм.
По пути он размышлял, что скажет Гансу, и мысли ложились перед ним, словно дорожка, по которой он шагал.
Гансу была свойственна ностальгия. Рейни об этом знал. Ганс на всю жизнь запомнил свои детские мечты и идеалы близкого друга. Рейни знал мало таких людей. Чаще всего они были безмолвны, как камень, но были столь же крепки и непоколебимы. Из всех своих ровесников только Ганс всё еще трудился. Все его старые товарищи либо умерли, либо были прикованы к постели. Он один оставался на своем посту и с самым серьезным выражением лица выслушивал советы друзей. Он продолжал работать, потому что много лет ему давали силу убеждения, которые он хранил глубоко в сердце.
Из ближайших друзей Ганса только Галиман стоял рядом с ним в его борьбе. Во время войны они служили в одной эскадре, а после войны вместе восстанавливали Марс. В эти трудные годы Ронен улетал далеко от дома, а Гарсиа не сходил с борта «Марземли». На протяжении сорока лет только Галиман оставался рядом с Гансом и дарил ему свою силу рыкающего льва. Если сравнить Ганса с Диоклетианом, то Галиман был его Максимианом, но только у этого Августа не было тайных планов порвать с консулом и вырастить нового Цезаря. На протяжении нескольких десятков лет они с Гансом плечом к плечу сражались за этот город на таком поле боя, где не было ни лазеров, ни ракет, а был только вой ветра над песками. Если бы они не поддерживали друг друга, ни тот, ни другой не протянули бы так долго.
Ганс и другие его ровесники стали основателями Марсианской Республики. Марс родился, когда им было по тридцать лет, и потом еще сорок лет младенец подрастал дюйм за дюймом. Галиман был архитектором, он отвечал за планировку города. Когда ему было двадцать два года, он придумал проект первого стеклянного дома, в котором были заложены все главные структурные принципы всех марсианских зданий. Этот проект лег в основание городской инфраструктуры. Город рос и расширялся благодаря этому проекту, и вокруг сердцевины выносливых фундаментальных технологий возникало бесконечное разнообразие внешних форм и деталей. Это был город, порожденный идеалами. Галиман мысленно начертал хрустальный сад в воздухе и вывел свой народ из долины, окутанной мраком войны.
Из всех убеждений Ганса план города, выполненный Галиманом, был одним из самых важных. Ганс участвовал в осуществлении этого плана на всех этапах его выполнения. Из молодого пилота, который летал повсюду в поисках сырья, Ганс превратился в старого консула, возглавлявшего исполнение одного плана за другим. Он вложил в Марс-Сити себя не меньше, чем Галиман. За этот город он сражался, он посвятил свою жизнь его защите.
Рейни понимал, что для Ганса нет решения более трудного, чем решение отказаться от этого города – особенно сейчас, когда после двух сроков на посту консула он собирался сложить свои полномочия и уйти на пенсию. Этот выбор был тяжелейшей дилеммой.
Когда Рейни вошел в кабинет Ганса, тот как раз заканчивал просмотр видеозаписи, когда-то сделанной Галиманом. Рейни застал самый конец этой записи сорокалетней давности. Галиман тогда был импульсивным молодым человеком. Неудержимая страсть оживляла мягкие черты его лица и согревала воздух в просторном кабинете, словно пламя камина.
Солнце садилось. На фоне заката четко вырисовывался силуэт Ганса, сидевшего спиной к двери.
Рейни негромко кашлянул. Ганс обернулся, увидел его и кивнул. Он налил Рейни чашку чая, поставил ее на стол и нажал на стену в нескольких местах. Через несколько минут лифт доставил бутылку спиртного и несколько пиал с закусками. Ганс открыл небольшую дверцу, достал поднос и отнес всё это на стол.
– Я посмотрел видео, – сказал Рейни.
Ганс молча налил ему вина.
– Кроме того, я посмотрел компьютерную имитацию плана города.
– И что ты думаешь?
– Я думаю, что есть две главные сложности: температура воды и температура воздуха.
Ганс кивнул и стал ждать от Рейни продолжения. Его взгляд вроде бы был спокоен, но Рейни видел в глазах Ганса ожидание – так ждут хирурга, который должен вот-вот выйти из операционной.
– Возможно, первая проблема – самая сложная, – сказал Рейни. – В миллион раз сложнее сохранить воздух в открытой среде, чем в замкнутой.
– Тебя заботит давление воздуха?
– Да, но главное не это. Главное – состав воздуха. Организм человека фактически представляет собой надувной шар, находящийся в равновесии с окружающей атмосферой, и любые изменения в атмосфере мгновенно отражаются в организме. Головной мозг очень чувствителен к недостатку кислорода. Большую часть остальных сложностей можно решить за счет некоторых инертных газов, чтобы предотвратить нарушения в реакциях организма. Поскольку наиболее распространен азот, на нем и следует остановиться. Добавлять слишком много двуокиси углерода нельзя, потому что люди могут задохнуться. Количество водяного пара тоже следует держать под контролем, поскольку люди чувствительны к влажности. И наконец, мы должны в значительной степени воспроизвести атмосферу Земли, что является колоссальным техническим вызовом на планете с такой низкой скоростью убегания.
Рейни говорил и словно бы видел тысячи щупалец, тянущихся из его тела и стремящихся присосаться к окружающему его воздуху. Он уподобился растению, выдернутому из почвы и раскинувшему хитросплетение корней. Он всегда был осторожен относительно пафосных фантазий, рисовавших присутствие людей во всех уголках Вселенной, поскольку представлял себе человека не как некую независимую скульптуру, а как мембрану с воздухом по обе стороны от нее. Для выживания человеческому организму требовались определенные условия, а при отсутствии подходящей окружающей среды человек не смог бы оставаться человеком – как медуза не смогла бы оставаться медузой без воды.
Черты лица Ганса немного смягчились, словно именно такого ответа он и ждал.
– А как насчет температуры воды?
– Это вторая проблема, – ответил Рейни. – Если мы не сумеем сохранять воду в жидком состоянии и создать подлинный круговорот воды, то идея создания экосистемы под открытым небом бессмысленна. Где бы мы ни выбрали место для этого эксперимента, ночная температура будет опускаться ниже точки замерзания воды. Реки будут целиком промерзать, а днем даже не будут успевать полностью оттаивать. Для искусственного подогрева воды потребуются немыслимые энергетические затраты, а конечный результат будет не лучше города под колпаком.
– Иначе говоря, ты не веришь в данный план развития.
– Я не могу напрочь исключить возможность успеха, но это будет невероятно сложно.
– Понимаю.
– Безусловно, в основе моих заключений – только самые приблизительные подсчеты, – сказал Рейни. – Детальных расчетов я не делал.
– Ничего страшного, – кивнул Ганс. – Для меня главным было уловить общий смысл. Окончательный результат зависит не только от меня.
Рейни растерялся:
– И далеко ли… продвинулась разработка проекта?
– Пока это всего лишь предложение, которое подвергается оценке. В данное время усилия сосредоточены на обновлении технических подробностей для анализа вероятности успеха. Пока что проект еще не передан в Совет для дебатов.
– Это будет решение Совета или потребуется всеобщий плебисцит?
– Этот вопрос пока не решен.
– А вы лично к чему склоняетесь?
– Тоже пока не решил. – Ганс немного помолчал и добавил: – Мне в этом вопросе надо проявить всемерную осторожность. Пожалуй, это всё, что я могу сделать.
В голосе Ганса прозвучала нотка встревоженности, и это тронуло Рейни. Повисла пауза. Он кивнул:
– Понимаю.
Он осознавал, с чем борется Ганс. Ему хотелось остаться в городе, но вряд ли он сможет увидеть, исполнится ли его воля.
Теперь Ганс уже не был воином. Он был консулом. Воин мог бы горячо приветствовать идеалы своих товарищей, а консул такой свободы не имел. Консул не имел права диктовать политику. Скорее, он был похож на судью во время процесса. Его работа состояла в обеспечении справедливости процесса политических дебатов и в выборе наиболее эффективного способа ведения дискуссий. Самому ему же не позволялось самолично принимать решение об исходе дебатов. Его интерес к техническим принципам, заложенным в данный проект, был подобен интересу судьи к фактам рассматриваемого дела.
За последние несколько дней дебаты разгорелись не на шутку. С тех пор как Церера водворилась на орбите Марса, планирование будущего города стало частью программы Совета. По мере прогресса в переговорах с Землей планы эксплуатации ресурсов Цереры перешли от чисто концептуальной стадии к подробным сообщениям. Согласно протоколу деятельности Совета, все поступающие предложения должны были сначала быть раскрыты в политическом разделе центрального архива вместе с сопроводительными результатами научных исследований и полученными данными. Затем начинались раунды открытых дебатов. Они продолжались вплоть до принятия решения Советом или плебисцитом.
Два предложения, привлекшие наибольшее внимание в данный момент, были обозначены как «миграция» и «продолжение». Первое предложение предусматривало переселение всех марсиан в кратер и создание экосистемы под открытым небом, а второе настаивало на том, чтобы марсиане оставались жить под стеклянными колпаками Марс-Сити, притом что воду с Цереры следовало превратить в реку, текущую вокруг города. У обоих предложений имелись преимущества и сложности. Оба требовали примерно одинаковых вложений. На дебатах председательствовал Ганс, и если бы народ решил-таки покинуть город и перебраться в другое место, у консула не было бы иного выбора, как исполнить волю народа.