И как только Люинь взяла в руки компьютерный экран и стала придумывать новый ответ на послание Эко, как ей пришло новое письмо.
Люинь!
Сообщи мне, когда будешь готова выписаться из больницы. Я попросил отгул на целый день. Я смогу пойти с тобой в Хранилище Досье.
Береги себя и постарайся полностью поправиться.
Неожиданно к Люинь пришло чувство покоя. Спокойные слова на экране озарили палату теплым светом. Далеко-далеко улетели все тревоги, заговоры, революции, истории и абстрактные дебаты. Остались только спокойные теплые слова.
Люинь ощутила сильнейшую усталость.
Перегородка
В то утро, когда Люинь должны были выписать из больницы, она навестила другого пациента.
Дедушку Пьера лечили в этой же больнице, поскольку он жил в одном районе с Люинь. Она отправилась в реанимационное отделение на втором этаже – одно из лучших по технической оснащенности подразделений больницы. На дверях палат, где царила тишина, висели таблички в форме зеленых листьев. Дверь в палату, которую искала Люинь, была открыта. Стены здесь были настроены на полную прозрачность. В воздухе витали приятные цветочные ароматы. Царил покой, как на дне океана. Тут было почти возможно забыть о гнетущей реальности.
Пьер тихо сидел возле кровати деда. Солнце освещало его в профиль. Длинные вьющиеся пряди свесились на лоб. Кончики волос и брови казались почти прозрачными. Пьер сидел неподвижно, будто статуя, и не сразу заметил Люинь. Он торопливо встал и, не говоря ни слова, подвинул к ней стул. Люинь села. Они вместе стали смотреть на старика, лежавшего на кровати и пребывавшего в коме.
Серебристые волосы деда Пьера были разбросаны на подушке, они обрамляли его спокойное лицо. Морщины разгладились, поскольку старика не мучили боль и напряжение. Люинь ничего не знала о его состоянии и не решилась спросить об этом Пьера. Она просто молча сидела рядом с другом и смотрела на крошечные приспособления, прикрепленные к изголовью кровати. Линии, показывающие результаты измерения активности головного мозга и прочих аспектов жизнедеятельности, медленно ползли по табло. Показатели никогда не были тождественны жизни, но они всё же говорили о том, что жизнь идет.
– Про твоего дедушку мне сказала Джиэль, – проговорила Люинь.
– Джиэль… – механически повторил Пьер, словно бы эхом отозвавшись на слова Люинь.
– Ты и себя береги, – сказала Люинь. – И не переживай за Творческую Ярмарку.
– Творческую Ярмарку? – рассеянно переспросил Пьер. – Ну да. Творческая Ярмарка.
Люинь посмотрела на Пьера, и у нее заныло сердце от сочувствия. Она знала, что Пьера вырастил дед, что у них двоих больше никого не было. У Пьера не было братьев и сестер. Умрет дед – и он останется один-одинешенек. Люинь вспоминала, каким Пьер был в детстве – худеньким, стеснительным, вспыльчивым. При виде любой опасности он хватался за руку деда. Пьер не играл с другими детьми, но, если видел, что кого-то обижают на игровой площадке, стремительно мчался на помощь, будто ежик-подросток, нахохлившийся и выставивший все свои иголки. Бежал, размахивая кулаками. Пьер всегда был упрямцем. Даже сейчас он смотрел на деда с упрямством, от которого у Люинь разрывалось сердце. Пьер сидел, ссутулившись, спрятав внутри себя все чувства.
Со дня возвращения на Марс Люинь только один раз видела Пьера. Все ее воспоминания о нем остались далеко, на расстоянии пятилетней давности, когда он был меньше ростом, чем сейчас. Люинь слышала, что Пьер превосходно учился, что в последние пару лет он защитил несколько успешных научных проектов – а это было превосходным достижением для столь молодого человека.
Немного погодя Пьер вдруг повернулся к Люинь и сказал:
– Прости, мне надо было бы раньше навестить тебя.
– Ничего страшного. Мне уже намного лучше. Я знала, что ты занят.
– Мне тут почти нечего делать, – покачал головой Пьер. – Скажи Джиэль, что через пару дней я к вам присоединюсь. Мне надо лично проследить за вакуумным опрыскиванием. Больше этого никто не сумеет сделать.
Люинь была готова сказать Пьеру, что ему не стоит из-за этого переживать и лучше оставаться рядом с дедушкой, но она увидела серьезный взгляд друга и понимающе кивнула.
– Хорошо. Я ей скажу.
Пьер повернулся к кровати и забормотал, словно бы говорит с самим собой:
– Больше никто в этом ничего не понимает. Наноэлектронные мембраны на основе кремния, кремниевые квантовые точки, пористые кремниевые интегрированные микросхемы, суперрешетки из окиси кремния – люди знают эти словечки, но сути не понимают. Наше освещение, наше электричество… все знают, как этим пользоваться, но никто в этом не разбирается.
Люинь не могла догадаться, к чему клонит Пьер. Она растерянно спросила:
– Джиэль мне говорила, что ты изобрел какую-то новую пленку.
Пьер улыбнулся ей, но в его глазах застыла тоска.
– Не такую уж новую. Я давно уже думаю о придании фотоэлектрических свойств тончайшим, более гибким материалам.
Люинь кивнула. Она еще какое-то время посидела рядом с Пьером, гадая, что бы могла для него сделать, но потом встала и попрощалась.
Пьер поднялся.
– Когда тебя выписывают?
– Сегодня, чуть позже. На самом деле, я уже ухожу.
– Уже? – удивился Пьер. – Тогда я провожу тебя.
– Не надо, я сама.
– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.
– О чем?
Пьер растерялся:
– Давай повременим. Я потом зайду к тебе домой.
Люинь кивнула. На пороге она обернулась и посмотрела на сгорбленную спину Пьера и обвела взглядом залитую голубым светом реанимационную палату. Пьер снова тихо сидел около деда, наклонившись вперед и поставив ноги на перекладину между ножками стула. Он сидел совершенно неподвижно, но было заметно, как напряжены все его мышцы. В палате царила непроницаемая тишина.
Когда Люинь вошла в свою палату, было еще довольно рано. Солнце заливало комнату. Безмятежно белели лилии в вазе. Сумки Люинь были упакованы. Они лежали на прибранной кровати. Люинь села возле окна, чтобы позавтракать.
Первым пришел Анка.
Он остановился на пороге и негромко постучал в створку открытой двери. Ветряные колокольчики над дверью зазвенели. Люинь обернулась. Когда она увидела Анку, ее рука с ложкой замерла. Анка молча улыбнулся. Яркое солнце озаряло его волосы, и весь его силуэт сиял. Он был не в строгой форме, а в просторной футболке с длинными рукавами, однако его мощные мускулы были заметны и под футболкой. Люинь не знала, что сказать. Оба молчали и смотрели друг на друга, озаренные мирным светом солнца.
Позади Анки появились Мира, Чанья и Сорин. Безмятежность нарушилась.
– Ну, как ты? – с улыбкой осведомилась Чанья. – Отдыхаешь на всю катушку?
– Неплохо, – ответила Люинь, очнувшись от забытья. – Теперь уже хорошо. Я даже могу сама ходить.
Чтобы доказать это, она встала и прошлась по палате. Улыбаясь, она показала друзьям свой металлический ботинок и рассказала, как он действует. Шагая по палате, Люинь старалась почаще поворачиваться к друзьям спиной. Ей не хотелось, чтобы они заметили, как она покраснела от смущения, увидев Анку. А с ним она пыталась не встречаться взглядом.
Как только Люинь села на кровать, с ней рядом тут же села Чанья. Парни встали около окна и принялись болтать о том о сем. Чанья стала расспрашивать Люинь о переломе, о лечении. Она интересовалась, есть ли у Люинь боли и дискомфорт при ходьбе. Она сравнивала состояние Люинь со своим. Продолжая разговор, Чанья приподняла брючину на левой ноге и показала Люинь толстую повязку на лодыжке. Люинь посочувствовала подружке и положила руку ей на плечо. Она знала, что Чанья до сих пор каждый день старательно упражняется. В следующем месяце ей предстояло отчетное выступление по результатам поездки на Землю.
Люинь спросила у друзей, чем они занимаются. Они переглянулись и ответили одинаково. Оказалось, что они пишут отчеты о пребывании на Земле. Сказали они об этом с одинаковыми выражениями лица – насмешливо, но немножко беспомощно.
– О, написать-то есть о чем, – сказал Мира. – Но формат… гр-р-р-р-р. Я три дня напролет спорил с бабушкой Асалой о ключевых словах для моего отчета. Она мне твердила, что я выбрал нестандартные ключевые слова, и поэтому в дальнейшем ученым будет сложно разыскать мой отчет в центральном архиве.
– Но почему? Разве наши отчеты будут считать строго научными работами? – спросила Люинь.
Мира пожал плечами:
– Ага. Все наши отчеты должны быть выполнены в формате обычной научной работы.
– А я думала, что нам просто надо будет описать свои ощущения и воспоминания.
– Да и я так думал, – хмыкнул Мира. – Но ты не забывай: все считают, что мы привезли с собой уйму полезных знаний. Мы были инвестицией, а инвестиции просто обязаны приносить доход.
А Люинь потеряла всякий интерес даже к помощи другим ученикам в танцевальной школе, она ни с кем не занималась ни хореографией, ни воспитательной работой. Если она не вернется в школу, никто не придет и не потребует от нее отчета. Те, кто отправился на Землю поодиночке, оказались самыми свободными. Мира обаятельно улыбался, его смуглое лицо сияло. В школе он всегда был весельчаком и озорником и больше любил играть, чем трудиться. А еще он всюду спал, как медведь, впадающий в спячку. Люинь всегда думала, что Мира вряд ли когда-нибудь будет хоть к чему-то относиться серьезно, но сейчас он не шутил. Их мир изменился. Пока что они были более или менее свободны, могли проявлять свою волю, но при всём том они были бессильны перед требованиями, которые им предъявляла жизнь.
– О, кстати, я вспомнила… – проговорила Люинь. – Что скажете насчет того, что мы обсуждали в групповой переписке?
Чанья улыбнулась. В ее глазах Люинь увидела гордую смесь волнения, бунтарства и презрения ко всему, что диктуется правилами. С ноткой таинственности в голосе она ответила: