Руди встретился взглядом с Чаньей:
– Что именно ты пытаешься сказать?
– Я просто хочу подчеркнуть, что вам хотелось одного: чтобы мы все прыгали выше. А ты подумал о страданиях Люинь? О том, что ей довелось перенести? Чтобы достичь желаемой для тебя высоты, другие должны страдать, терпеть боль?
Люинь сидела на кровати и не спускала глаз с лица Чаньи. Ее сердце бешено колотилось. Вид у Чаньи был холодный и печальный. Она стояла на полу уверенно, чуть расставив ноги, выпрямив спину и шею, от чего стала похожей на одинокого журавля.
Волна самых разных эмоций захлестнула Люинь. Она понимала, что теперь это уже не просто спор о несчастном случае и даже не о ней. На самом деле даже без вмешательства Руди рано или поздно она должна была перестать танцевать. Она и другие танцовщики из группы «Меркурий» бесконечно изматывали свое тело для того, чтобы адаптироваться к силе притяжения на Земле, и тендосиновит у нее уже достиг запущенной формы – это было следствием длительного растяжения связок. В первое время ее и других танцовщиков подгоняло ощущение особой миссии и надежды. Они посвятили себя достижению еще больших высот, чтобы не разочаровать тех, кто остался дома. Но к тому времени, когда они начали сомневаться в значении своей миссии, их тела уже были необратимо повреждены.
Люинь понимала, что Чанья спорит с Руди не о происшествии, а о более важных вопросах. «И не делай вид, Руди, что ты этого не знал. Человеку нужно прыгать ровно настолько высоко, насколько может прыгнуть человек».
Атмосфера в палате стала гнетущей и тяжкой. Чанья сдерживала гордость. Джиэль усмиряла разочарованное сердце. Руди пытался совладать с ощущением провала. Напряженность буквально витала в воздухе. Люинь не знала, что делать. Они сражались из-за нее, а ей совсем не хотелось, чтобы они сражались.
В палату вошел доктор Рейни. Он кивнул и улыбнулся молодым людям. Увидев его, Люинь ощутила появление надежного источника силы. Худое лицо Рейни, чисто выбритый подбородок, сильные руки, круглые очки без оправы – весь его облик символизировал сейчас для Люинь источник помощи.
– Доктор Рейни, я готова к выписке? – спросила она поспешно.
– Конечно, – с улыбкой ответил Рейни.
– Но разве вам не нужно меня еще раз осмотреть?
– В этом нет необходимости. Я видел результаты сканирования утром. Процесс заживления идет хорошо. Теперь тебе нужно только являться на регулярные осмотры.
– Хорошо. Спасибо вам. Пожалуй, мы пойдем.
Люинь встала, надела пальто и в последний раз обвела палату взглядом – не забыла ли она что-то из своих вещей. Все остальные тоже встали, некоторые помогли Люинь с вещами, а другие стали наводить порядок в палате.
Напряженная атмосфера сразу сменилась деловитой. Все нашли себе работу. Зазвучали вопросы типа: «Это твоя чашка?» Вскоре всё было закончено, и компания потянулась к выходу из палаты. Первым шел Руди, сразу следом за ним – Джиэль, а за ней – Пьер. Еще четверо вышли из палаты после них, а Люинь замкнула процессию.
Как только все вышли из палаты, Анка оказался рядом с Люинь, обнял ее за плечи и тут же опустил руку. Этого никто не заметил. Она бросила взгляд на него, но он смотрел вперед и улыбался. Неожиданно на Люинь снизошло чувство покоя.
– Сегодня после полудня… – шепнул ей Анка.
– На третьей станции, в два часа.
– Хорошо.
Они разошлись в стороны. Анка пошел рядом с Мирой, а Люинь – ближе к Руди. Из палаты вышел Рейни. По взгляду Люинь он понял, что между молодыми людьми что-то произошло, но ничего не сказал и проводил всех взглядом. Однако он догнал Люинь и протянул ей конверт.
– Это для тебя.
Конверт был запечатан металлизированной пленкой с красными значками. Это была персональная идентификационная печать – нечто вроде восковой печати из той эпохи, когда писали гусиными перьями. Такой печатью пользовались только для самых официальных и важных документов, таких как назначение кого-либо доверенным лицом.
Люинь благодарно посмотрела на врача:
– Спасибо вам.
Рейни кивнул:
– Будь осторожна.
Он остановился на лестничной площадке и проводил взглядом компанию, спускавшуюся по ступеням. Люинь обернулась и помахала Рейни рукой. Он помахал ей в ответ.
Люинь в последний раз посмотрела на дверь палаты, которая была для нее домом двадцать с лишним дней. Ей не хотелось уходить. Она знала, что за стенами больницы находится мир, полный бурной жизни и разных требований, и что ей уже никогда не суждено насладиться затворнической жизнью отшельницы. Дни, проведенные в больнице, были такими мирными, и ей казалось, что последние десять лет ее жизни растворились, превратились в иллюзию. Словно осела пыль, присмирели водовороты событий. Люинь не знала, какая судьба ее ожидает, но понимала, что будет тосковать по этому месту. Она еще долго стояла в нерешительности и не спускалась вниз по ступеням.
Проводив взглядом Люинь, Рейни вернулся в свой кабинет и принялся за новый проект. Он писал историю города – города как идеи. Город начал свое существование как поселение, но зачастую его будут вспоминать исключительно как веху в истории. Мало кто обращал внимание на историю самого города.
Виктор Гюго когда-то сказал, что до появления печатного станка человечество самовыражалось через постройки. На взгляд Рейни, после изобретения космической ракеты человечество вновь стало выражать себя через архитектуру.
Большая часть обитаемой территории Земли была уже неоднократно покрыта зданиями, и новым постройкам приходилось находить местечки между существующими небоскребами, словно иглам в игольной подушечке. Даже если обширные кварталы в городах сносили для нового строительства, это означало, что новые дома будут окружены призраками старых. Точно так же, как одно поколение новорожденных людей отпечатывалось на другом, так прошлое мало-помалу приручало всё новое. Начать что-то совершенно иное с новой страницы было попросту невозможно. Строительство, оплаченное разрушением прошлого, с самого начала всегда было запятнано запахом смерти и по завершении не становилось чистым и свежим.
С другой стороны, архитектура на Земле всё больше отрывалась от почвы, на которой стояла. На новые здания со всех сторон давили уже существующие постройки, и при этом они в буквальном смысле слова отрывались от земли. Большую часть ресурсов добывали из почвы, многократно перевозили по всей планете, они оказывались во всех уголках всех континентов, они взлетали и падали в цене вместе с валютой и биржевыми акциями, и уже не походили на плавные очертания гор и долин. Большая часть построек на Земле стремилась к единому глобализованному стилю: в крупных городах возводили небоскребы, дома на окраинах окружали аккуратно подстриженными лужайками. И всё это было начисто лишено каких-либо национальных черт, в какой бы части земного шара ты ни оказался. Здания носили черты классовой, а не географической принадлежности.
А космос был чистым вакуумом, и здесь создание любых конструкций нужно было начинать с нуля. За двести пятьдесят лет с тех пор, как человечество впервые шагнуло в космос, в темных просторах космоса родилось невероятное число фантастических проектов – к примеру, появились немыслимые для Земли летучие сады. Их многомерные переменчивые формы отражали сложные и непрерывно меняющиеся принципы управления.
Тем не менее эти структуры были привязаны к небу и земле. Они дышали воздухом небес и впитывали силу из почвы. Поскольку ресурсы космоса пока что были крайне ограничены, то здания представляли собой колодцы, высверленные в глубинах природы. Любые постройки зависели от местного сырья и опирались на местную географию. Всё диктовала окружающая среда. Кольцевидные города, вращающиеся на геосинхронной орбите, города-пауки на Луне, хрустальный город и поселения в кратерах на Марсе – все они были неотделимы от окружающей среды, как растения, адаптировавшиеся к своей экологической нише.
После периода религиозного поклонения природным тотемам и почитания промышленного идеала покорения природы человечество вступило в третью стадию коэволюции мышления и архитектуры: это была космическая дорога гармонического соединения с природой. «Здания – это цветы, растущие на песке» – такой была одна из самых знаменитых цитат молодого Галимана.
Марс-Сити стал изделием из песка. Железо, стекло и кремниевые чипы – всё это в изобилии давала красная почва Марса. Железо формировало скелет, стекло служило плотью, а кремний был душой. Весь город был выстроен из песка. Грубая наружная поверхность была отполирована, и хрустальная сущность города стояла гордо, словно волна, возникшая глубоко под землей и хлынувшая на поверхность, пробив жесткую кору. Так пробивается из почвы родник.
Стекло сопровождало человека на всех этапах его существования. Финикийцы находили в песке блестящие бусины. Древние египтяне и китайцы изготавливали стеклянные сосуды за несколько тысячелетий до Рождества Христова. В Средние века многоцветные витражи служили подношением Богу, а современный промышленный век увидел всю Вселенную через стекло. Начиная с Ле Корбюзье, вся архитектурная мода двадцатого века развивала и оттачивала различные свойства стекла как строительного материала. Поэтому не стоило утверждать, что на Марсе был создан новый рай. Точнее было бы сказать, что марсианское строительство стало продолжением давней традиции человеческой цивилизации.
Тем не менее в применении стекла на Марсе имелись определенные отличия. Здесь строительство велось с использованием скудных ресурсов Красной планеты, где условия добычи строительного сырья были крайне суровы. Марсианская атмосфера была разреженной и холодной, поэтому сооружение зданий производилось путем выдувания форм из стекла. В полужидкий материал вдувался воздух, после чего получившимся пузырям давали остыть в разреженной атмосфере. Стеклянные пузыри застывали почти мгновенно, не нуждаясь ни в каких опорах. Затем добавлялись детали путем резки, гравировки, сцепления слоев и полировки. Могли применяться любые технологии изготовления стекла, чтобы сохранять воздух и жизнь внутри него, а холод и вакуум оставлять снаружи.