В такие моменты родина всегда была чем-то гладким и теплым. Казалась ли она слишком большой или слишком малой, у нее никогда не было острых углов, шипов и колючек. Ни при каких обстоятельствах родина не содрала бы с Люинь кожу и мышцы до костей. Она всегда могла спокойно погрузиться в понятие родины – и телом и душой.
Но когда она возвратилась домой издалека, после долгой разлуки, все недостатки, все несоответствия вылезли наружу. Тогда все трещины на поверхности стали заметны, ощутимы и так ясны, как расстояние от одного человека до другого. А сама она уподобилась кусочку головоломки, выпавшему из общей картины родины и полагавшему, что после жизни на другой планете он снова сумеет встать на свое место. Но сразу же после возвращения Люинь осознала, что на родине для нее не осталось места. Ее очертания не совпадали с очертаниями отверстия в головоломке, откуда она выпала при отъезде на Землю. Вот в это самое мгновение она в самом деле утратила родину.
Люинь и ее друзьям не суждено было возвратиться на родину. Корабль, в котором они летели, нерешительно завис в точке Лагранжа[27] между двумя мирами. Нерешительная остановка означала, что ты никому и ничему не принадлежишь, что находишься нигде. Им суждено было стать космическими скитальцами.
Руди
Настало время перерыва на кофе.
Двери Зала Совета открылись. Руди вышел оттуда первым. Он подошел к стене, нажал на панель, получил стакан, наполнил холодной водой из питьевого фонтанчика и осушил залпом.
«Зал слишком мал, – думал он, сидя на диванчике. – Там так душно и тесно. И о чем только думали, когда его строили? Недостает естественного освещения и хорошей вентиляции. Стулья жесткие, как камень. Просидишь на таком стуле всё утро – и настроение жутко испортится. Этим зданием пользуются уже тридцать пять лет как минимум, да? Почему его не перестраивают? Считают его историческим мемориалом? Но это же просто бюрократическая дребедень. Чтобы сохранить историческую память, лучше всего было бы превратить это место в музей и выстроить новый Капитолий. Вечно старики противятся переменам. Как посмотришь по сторонам – кругом старье. Старые дома, старый фонтанчик с водой, устаревшая аудио– и видеосистема… От всего пахнет плесенью».
Последняя мысль ему очень понравилась.
«Запихнуть столько народа в такое тесное место – отличный способ замедлить мысли. В затхлом воздухе любой начнет мыслить как старик. Все дядюшки и тетушки одинаковы: они всегда осторожны, медлительны, нерешительны, никогда не могут ни на что решиться. Сейчас всё складывается в пользу Марса, а они всё еще в растерянности! Если все будут такими консерваторами, будут так сопротивляться переменам, мы ни к чему не придем. Как мы сумеем при таком отношении исследовать глубины Вселенной? Надо мне было более резко вести себя раньше. Я всё еще слишком уступчив».
Холодная вода помогла Руди. Всё его тело освежилось, даже пылающие мочки ушей остыли. Руди встал и облегченно выдохнул.
Законодатели по одному и по двое выходили из палаты Зала Совета. Подходя к длинному столу с закусками и напитками, они перекусывали, пили кофе и переговаривались. Для них перерывы на кофе порой были более продуктивны, чем заседания. Именно в это время формировались альянсы, предпринимались попытки поторговаться за голоса. Мимо Руди прошли законодатели Чакра и Ричардсон. Даже не глянув на него, они направились к нише в другом конце вестибюля, по пути перешептываясь. Темно-золотые прожилки на полу напоминали рисунок на ковре. Чакра и Ричардсон вскоре скрылись из виду.
Руди проводил их взглядом, гадая, не слишком ли дерзко он повел себя чуть раньше в палате. Когда Ричардсон попытался заговорить с ним, он отвернулся и сделал вид, будто бы внимательно слушает Соузу. Возможно, он перестарался и обидел Ричардсона. В тот момент он так повел себя почти бессознательно и не намеревался нарочно оскорбить человека. Но теперь, по трезвом размышлении, Руди понимал, что повел себя чересчур неуважительно. Ему не нравился Ричардсон – этакий упрямый Землекоп, которому недоставало ни благоразумия, ни гибкости для того, чтобы оценить важность покорения природы. Он посмеивался над энтузиазмом и радикализмом Руди, а Руди таких оскорблений никогда не забывал.
«Я потом с ним всё улажу, – подумал Руди. – В конце концов, он старше меня. Я совершил ошибку, демонстративно отвернувшись от него при людях». Не так сильно Руди опасался обиды и осуждения со стороны Ричардсона, как переживал за собственную несдержанность. Ричардсон сам по себе был просто одним человеком, а вот вспыльчивость могла стоить Руди поддержки многих людей. «Улыбайся даже во время драки», – напомнил он себе мысленно.
Он выпил еще стакан воды и почти совсем успокоился.
Рядом с ним остановился законодатель Франц, улыбнулся и поздоровался. Лысый толстяк, за пятьдесят, Франц, похоже, ладил со всеми. Но Руди знал, как ловок этот человек в политике. Не выражая явной поддержки ни Скалолазам, ни Землекопам, он добивался того, что за его голос шла борьба обеих сторон. Руди слегка занервничал.
– Что скажешь о дискуссии? – спросил Франц.
Руди постарался ответить осторожно.
– Гм… Думаю, на это можно взглянуть по-разному. Будь я оптимистом, я бы сказал, что обе стороны… хорошо поняли позицию друг друга и недопонимания нет. Будь я пессимистом, я бы сказал, что обеим сторонам давным-давно хорошо известна позиция друг друга, даже слишком хорошо.
Франц усмехнулся:
– Давно ты в Совете?
– Примерно два с половиной года.
– Я слушал твое новое предложение. Интересно. Очень интересно.
У Руди учащенно забилось сердце, но его голос прозвучал спокойно.
– Благодарю вас. Рад это слышать.
– Могу я тебе задать несколько вопросов?
– Конечно. Буду рад ответить.
Франц перестал улыбаться:
– Смысл твоего предложения в том, чтобы облегчить движение по вертикали, верно?
– Да. Самый большой недостаток плана Скалолазов в том, как передвигаться между возвышенностями.
– И ты полагаешь, что решение лежит в области применения магнитных туннельных машин.
– Машины будут использовать магнитное поле для подъема, но никаких туннелей не будет.
– А каково принципиальное отличие твоего плана от прежних предложений?
– Ну, во-первых, нет нужды рыть туннели. Это, пожалуй, самое главное отличие. В чем-то это схоже с полной автономией наших домов. Машины тоже будут передвигаться автономно. Построить пути для их передвижения и управлять ими будет намного проще.
– Но, если я верно понимаю, твой план требует создания мощного наземного магнитного поля. Это будет недешево.
– Я это предусмотрел. Оказывается, горы на Марсе имеют сильные магнитные поля. После проведения горных разработок, если нам удастся отрегулировать поля с помощью каких-то электрических схем, этот материал станет идеальной основой для постройки того, что требуется для системы транспорта. Трудно сказать, что порождает магнитное поле – может быть, это как-то связано с тем, как именно формировались горы. Как бы то ни было, именно поэтому я поддерживаю Скалолазов: мы имеем возможность сильно сэкономить, используя материалы, имеющиеся в недрах гор.
– Но как твой план соотносится с лифтами? Наверняка самые обычные пути вверх и вниз наиболее эффективны.
– Для установки лифтов потребуется создание множества шахт, каждая из которых должна иметь глубину в несколько сотен метров. Бурение твердых горных пород – это не шутка.
Руди подвел Франца к терминалу и вошел в систему. Оказавшись в своем личном пространстве, он вывел на экран несколько рисунков, сделанных от руки. На этих рисунках был изображен высокий горный склон в разных ракурсах. Вдоль склона цепочками располагались пещеры, каждая из которых была оборудована стенами и дверями, как существующие в городе дома. Впечатление создавалось такое, словно город приподняли вверх и погрузили в склон горы. От пещеры к пещере – или, иначе говоря, от жилища к жилищу пролегала целая сеть рельсов, покрывавшая гору от подножия до вершины. Полусферические вагоны, висящие над рельсами, словно кабинки горнолыжной канатной дороги, скользили от жилища к жилищу, как жемчужинки по ниткам бус.
Это была иллюстрация к основному плану Скалолазов. Скалолазы хотели выбрать кратер поблизости от экватора и заново обустроить те пещеры, в которых люди обитали до войны. Дно кратера предполагалось сделать озером, а люди должны были поселиться на склонах. Вода внутри кратера должна была образовать замкнутый цикл дождей и потоков, а склонам предстояло покрыться пышной зеленью для образования полной экосистемы. Рисунки Руди делали картину очень наглядной и создавали почву для воображения. К примеру, каждое жилище можно было мысленно окружить садом, и тогда магнитные вагоны могли бы ездить буквально через джунгли.
Комментируя рисунки, Руди поглядывал на Франца, но по лицу того ни о чем невозможно было догадаться. На самом деле отсутствие какой бы то ни было реакции Руди счел хорошим знаком. Франц был одним из немногих людей, вызывавших у Руди восхищение. Будучи автором многочисленных политических эссе, Франц был человеком влиятельным, хотя и относительно молодым. Сам Руди, являясь младшим законодателем в Совете, имел мало возможностей выступать с речами или влиять на принятие важных политических решений. Между тем он подробно изучил досье всех ста шестидесяти с лишним членов Совета. Заручиться поддержкой тяжеловеса вроде Франца – это могло бы очень помочь в продвижении плана Скалолазов.
Руди листал на экране листы с детальным изложением проекта. Франц молчал.
Руди смотрел на него. Его мысли бешено метались. Он прекрасно знал, что на данный момент соперничество между Скалолазами и Землекопами уже перестало быть вопросом различных философских подходов и теорий. Теперь их соревнование сосредоточилось на практических проблемах – схемах распределения энергии, перевозке грузов, обустройстве окрестностей, детализированном бюджете для всех стадий строительства. Технические преимущества и эффективность использования ресурсов были куда более убедительны, чем любые ценности и принципы. Когда обе стороны утверждали, что их план принесет наибольшие выгоды для максимального числа людей, убедить могли только цифры. Руди понимал, что любая возможность показать, как именно его технология помогает плану, – это возможность для плана помочь ему.