Они были уже недалеко от больницы. Ослепительно-белые стены, минималистичный дизайн. Больница была наполовину скрыта за полосой невысоких сосен с конической формой кроны. Всё это вместе производило впечатление строгости, чистоты и легкости. Девушки остановились. Чанья смотрела на здание больницы и пыталась разыскать взглядом небольшое окно ближе к крыше. Там находилось помещение, о котором ей говорила Люинь.
– А доктор Рейни знает про наш план? – спросила Чанья.
– Не думаю. Я ему ничего не говорила.
– Я по-прежнему думаю, что нашего маленького подарка недостаточно. Нужно раздобыть что-то более практичное.
– Но ты же сама увидела, что мы ничего не можем поделать, – со вздохом проговорила Люинь.
Чанья собралась что-то ответить, но в это мгновение они увидели, как с верхнего этажа больницы что-то упало… Это был человек.
В полном шоке девушки смотрели на его падение. Они даже вскрикнуть были не в силах. У обеих бешено колотилось сердце. Секунда – и упавший человек пропал за деревьями. Звук глухого удара показался подругам похожим на землетрясение. Они опомниться не успели, а человек рухнул на землю, словно чем-то набитый мешок.
У Чаньи до боли сдавило сердце. Она не могла дышать. Вся дрожа, она посмотрела на Люинь. У той от ужаса побелели губы. Чанья поняла, что они вспомнили об одном и том же.
Девушки сорвались с места и помчались к упавшему человеку. Из больницы выбегали люди, они спешили туда же. Увидев окровавленное тело, скрюченные ноги и руки, Люинь замерла. Она прошептала Чанье, что видела этого мужчину раньше. Это был тот самый психически больной, который выбежал на обзорную площадку, когда Люинь там была, – тот самый, который колотил кулаками по стеклянной стене.
Рейни
Шел двести семьдесят второй день сорокового года Марсианской Республики. Наступил тридцать третий день рождения Рейни.
Этим утром Рейни, по обыкновению, встал рано. Закончив уборку с пылесосом в Хранилище Досье, он остановился у окна в читальном зале на втором этаже. Помимо большого зала, где хранились файлы, это было его самое любимое место в Хранилище. Окна выходили на лужайку позади здания, вид был успокаивающим. Рейни стоял между длинными рядами стеллажей с книгами. За окном ярко светило солнце. Он не стал отключать функцию прозрачности стекла. Декоративные колонны купались в ясном свете раннего утра. Рейни любил это время, этот свет – он напоминал ему, что жизнь всё еще способна быть яркой.
Работу в Хранилище Рейни выбрал сам. Он столько лет писал исторические труды, что знал это место как свои пять пальцев. Главный Регистратор, Лаак, был человеком, достойным уважения. Старику был нужен помощник помоложе, а Рейни нуждался в душевном покое.
Окна в читальном зале были высокими и узкими, со ставнями, которые можно было опускать и поднимать. На окнах висели свернутые в рулоны шторы из ткани – большая редкость на Марсе. Зеленая ткань была собрана в складки, ее цвет словно бы эхом отражал зелень лужайки. Итак, у Рейни был день рождения. Он погрузился в воспоминания и простоял у окна дольше, чем обычно. Память волнами пригоняла к нему образы и события. Он не заметил, что в зал кто-то вошел.
– Доктор Рейни, – прозвучал тихий голос.
Рейни обернулся и увидел Люинь. Она была в черном платье и оттого казалась еще более бледной.
– Вот это сюрприз! – улыбнулся Рейни.
– Я пришла поздравить вас с днем рождения, – сказала Люинь и подошла к окну.
– Спасибо. Не думал, что ты помнишь.
Рейни был искренне благодарен своей бывшей пациентке. Его давно никто не поздравлял с днем рождения. Он просто не представлял, кто, кроме Люинь, мог бы его навестить. Его знакомые из разных клубов предпочитали проводить свободное время дома, в кругу семьи. Никто не навещал закоренелого холостяка. Устраивать вечеринки Рейни был не любитель, да и негде ему было принимать гостей. Он давно проводил свой день рождения в одиночестве, и его очень тронуло то, что кто-то вспомнил о нем.
– Как ты поживаешь? – спросил он у Люинь.
– Неплохо.
– Чем-то занята?
– Очень занята. Большим проектом. – Люинь умолкла и какое-то время ничего не говорила – похоже, хотела прибавить своим словам таинственности. Ее взгляд стал немного лукавым и гордым. А потом она спросила: – Доктор Рейни, будь у вас шанс вернуться в мастерскую, вы бы предпочли больницу или научно-исследовательский институт?
Рейни удивился:
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что мы пытаемся найти для вас мастерскую. Есть надежда.
– Найти мастерскую для меня?
– Да. На прошлой неделе мы ходили в две больницы. В районе Галилео и в районе Уотсон. Вчера мы разговаривали с группой исследователей из Системы Землепользования и вкратце рассказали им о вашей технологии. Похоже, они всерьез заинтересовались.
Рейни сильно смутился:
– Спасибо вам за все ваши старания… но, боюсь, нет никакой возможности мне устроиться никуда.
– Почему?
– Потому что мое досье заморожено. Мне не позволят сменить место работы.
– Но когда мы разговаривали с людьми из всех этих мастерских, они проявляли большой интерес. Ваша технология может принести им известность и большее финансирование из бюджета. Если они согласятся взять вас на работу, почему же ничего не получится?
Рейни покачал головой:
– Всё не так просто. Притом что мое досье заморожено, у меня нет возможности нигде зарегистрироваться, пользоваться тамошним оборудованием и подавать заявки на финансирование.
– А если я попрошу дедушку разморозить ваше досье?
– Он консул, – сказал Рейни с улыбкой. – Если он даст обратный ход всего через месяц после того, как дал приказ меня наказать, люди утратят веру в него.
Люинь не желала сдаваться. Она словно бы ожидала от Рейни именно таких ответов.
– А если мы начнем движение за отмену системы досье и мастерских?
– Что? – в шоке спросил Рейни.
– Мы уже какое-то время думаем об этом. Система бездумно закрепляет людей на одном месте. Если кто-то хочет перейти из одной мастерской в другую, нужно сначала получить одобрение системы на перенос досье. Без этого ничего сделать нельзя. Это дает руководителям системы и главам мастерских слишком много власти, и все обязаны им повиноваться. И поскольку финансирование, выделяемое конкретной мастерской, часто зависит от того, участвует ли эта мастерская в крупном инженерном проекте, в результате каждый зависит от своего непосредственного начальства, которое вносит тех или иных сотрудников в списки участников крупных проектов. И это становится проблемой для всей республики. Общество костенеет, теряет инициативу и живость. Всем правит технобюрократизм.
Рейни внимательно слушал. Люинь говорила четкими, ясными фразами и была очень серьезна. Она сильно отличалась от той, какой была всего два месяца назад, когда только возвратилась с Земли. Тогда она была скорее смущена, чем решительна, и говорила растерянно. Теперь же она стала гораздо более целеустремленной, и в ее глазах горел свет убежденности. Она, похоже, похудела, стала бледнее. Возможно, это было следствием перенесенной травмы и времени, проведенного под домашним арестом. Но сияющие глаза говорили о воодушевлении. Люинь говорила неторопливо и четко, и при этом не самые знакомые слова слетали с ее губ естественно, беспрепятственно. Рейни не мог сказать, откуда взялись у Люинь эти теории, но он понял, что молодые люди быстро учатся и постигают окружающий мир.
– Значит, вы пытаетесь изменить систему? – спросил Рейни, когда Люинь умолкла.
– Пожалуй, да.
– А вы не задумывались о том, что любая система существует по каким-то особым причинам?
– Какие причины вы имеете в виду?
– Исторические, а также такие, которые обусловлены природной средой. Всегда существуют пределы справедливого распределения ресурсов.
– Это мы понимаем. Но мы не считаем, что должны мириться с недостатками системы из-за этих причин.
– Идеальную систему создать невозможно.
– Но у нашей системы есть серьезнейшие недостатки. Она требует от человека покорности, а те, кто с этим не согласен, не могут выжить. Бунтарей сажают за решетку. Не исключено, что они сходят с ума и ищут выхода в гибели. Пару дней назад я сама видела, как человек выпрыгнул из окна и разбился насмерть.
– Я ничего не слышал об этом. Где это случилось?
– Об этом не сообщали, – ответила Люинь. – Но с самоубийцей вы встречались. Это тот самый человек, которого мы с вами видели на обзорной площадке в больнице. Он словно бы бился о стенку стеклянной клетки.
– Он! – воскликнул Рейни.
– Вы его знаете?
– Да, я его давно знаю.
– Если так, то, может быть, вы знаете, что с ним произошло? Мы пытались выяснить, но нам никто ничего не сказал. Мы пришли к выводу, что он пытался избавиться от всех оков, которые связывали его по рукам и ногам.
Рейни ничего не сказал, он глубоко задумался. От этой новости у него опустело сердце. Все испытания и несчастья прошедших лет мгновенно поднялись к поверхности его сознания, и он ощутил всю силу непредсказуемости судьбы. Смерть этого человека стала для него неожиданностью. Предсказать чью-то удачу или неудачу всегда трудно. Более того, невозможно с уверенностью судить, чем считать то или иное событие – удачей или несчастьем. Но в сравнении со смертью все мыслительные страдания большинства людей просто меркли.
Рейни вздохнул:
– Я очень благодарен всем вам, но, пожалуйста, не надо больше беспокоиться обо мне. Ваша дружба мне очень нужна, но больше ничего не нужно. Я доволен тем, что у меня есть.
Люинь расстроилась, ей не хотелось сдаваться. Она неохотно кивнула и сказала:
– Я уважаю ваше решение, но всё же прошу вас подумать. Я знаю, что вы безразличны к славе и выгоде, но это не то же самое, что взять и полностью сдаться. Вы хороший человек и заслуживаете лучшего.
– Благодарю, – отозвался Рейни с улыбкой. – Я подумаю над тем, что ты сказала.
Люинь опустила глаза.