К нему прикоснулась сила жизни, которую он не ощущал очень давно.
Рейни родился в седьмом году по марсианскому календарю. Это был год разделений. Теперь ему было тридцать три, и всякий раз, когда он оглядывался на раскол, случившийся тридцать три года назад, то ощущал сожаление и печаль. Он знал, что Гансу Слоуну за время карьеры продолжительностью в несколько десятков лет не раз приходилось делать выбор, но тот выбор, который ему пришлось совершить в седьмом году, во время раскола, стал для него самым сложным.
Марс не всегда представлял собой кристаллизованный мир. Основатели республики избрали основой центральный архив, не остановившись ни на какой специфической социальной структуре. Обуреваемые идеалистическим пылом, они рисовали себе совершенно свободный мир, в котором каждый имел право заниматься наукой, делать открытия, мог свободно делиться своими открытиями в центральном архиве, свободно пользоваться творениями других людей и получать субсидии. Однако в седьмом году после основания республики установленный порядок подтолкнул отцов-основателей к другой крайности, и это привело к созданию структуры, которая приветствовала приоритет стабильности, регулярности и эффективности.
Обычно, в случае оптимизации какой-либо машины и улучшения ее конструкции, термальное движение внутри системы становится большим источником шума и пустой траты энергии. То же самое происходит с обществом. Мир, в котором все свободны поступать так, как пожелают, в теории выглядит просто чудесно, но на практике это приводит к разбазариванию огромной доли ресурсов. И вот, в том самом году система кристаллизовалась в создании Марс-Сити, и всякие хаотичные движения, вызываемые свободой, были сведены к минимуму. Друг на друга начали накладываться слои надзора. Департаменты и административные органы связывались между собой в цепочки. Система перестраивалась и реформировалась. Иными словами, она бюрократизировалась.
Решение было принято не путем всеобщего голосования, а в Совете. Какие вопросы выносить на всеобщее голосование – это всегда было делом тонким, непростым, и первый консул Марса, Ричард Слоун, решил, что голосование пройдет только в Совете. Ганс и его друзья, законодатели, горячо спорили между собой. Некоторые соратники Ганса противились самой идее пожертвовать свободой во имя эффективности системы. Громче всех звучали голоса Гарсиа и Ронена. Ганс и Галиман, с другой стороны, утверждали, что идеалы должны идти на компромисс с реальностью.
Поскольку Совет состоял из представителей от каждой системы, наиболее преданных строительству нового мира и формированию тактики действий – то есть из прирожденных сторонников консолидации системы, была уверенность, что поддержка реформ будет почти единогласной. Однако результат голосования оказался неожиданным. Сторонники бюрократизации выиграли за счет буквально нескольких голосов. Система, создаваемая по образу и подобию электрической схемы, в которой отдельными элементами являлись мастерские, обещала большие удобства в плане управления и общего планирования. Какова была роль Ганса и его друзей в том давнем голосовании, никто сказать не мог.
Перед лицом столь важного выбора очень резко обозначились характеры людей. Разные люди выбрали разные миры. Одни вошли в систему, другие ушли от нее.
Гансу систематизация не нравилась. Он предпочитал устройство мира на Марсе до консолидации, когда люди свободно объединялись в небольшие группы для проведения междисциплинарных исследований. Однако он понимал, что сочетание специализации, департаментализации и управления процессами – самый надежный способ повысить эффективность системы в любую эпоху. В итоге он проголосовал за систему, остался частицей системы, специализируясь в полетах, и завоевал доверие старших опытом, полученным во время войны и при изучении дальних районов космоса. Десять лет спустя он получил повышение и стал архонтом Системы Полетов.
Галиман, разработчик строительства на Марсе, за время войны стал известным изобретателем, его хорошо знал народ. После реформы он не ушел из системы. Он стал трудиться в мастерской, занимавшейся исследованиями свойств стекла и относившейся к Системе Землепользования. Он занимался не только наукой, но и политикой, и отвечал за превращение своей мастерской в лучший научно-исследовательский институт планеты. Со временем он стал архонтом Системы Землепользования.
Ронен и Гарсиа, с другой стороны, отказались безропотно принять перемены. Ронену, в частности, совсем не нравились новые школы, в которых стало принято специализировать учащихся в зависимости от их талантов. Он был закоренелым специалистом широкого профиля, и для него в новой системе места не нашлось. Он напрочь отказался от любого руководства и политической ответственности и проводил время, странствуя между Марсом и малыми планетами, уделяя наибольшее внимание Церере.
Гарсиа на протяжении двух лет пытался трудиться в рамках новой системы и думал, что научится сотрудничать с бюрократами, однако из этого ничего не вышло. Он не смог существовать внутри системы, а система его отторгала. Поэтому он попросил, чтобы ему поручили миссию налаживания дипломатических отношений с Землей – задачу, которую в то время больше никто не был готов на себя взвалить.
Эти события в конце концов привели к результатам, которых никто не ожидал. Ганс стал Консулом Марса, но распределение власти в системе привело к тому, что его сын создал оппозицию, и Ганс был вынужден его наказать. Скитания Ронена превратились в постоянную ссылку. На родной планете не осталось уголка, способного вместить его гордую фигуру. Системе Галимана требовалась Церера, поэтому он позволил Ронену унести все его истории с собой в могилу посреди звезд. Гарсиа поселился на борту «Марземли», и его нога не ступала на поверхность Марса. Он открыл для Марса окно к Земле, но принес сыну Ганса мятежный дух из другого мира, что привело к его гибели. Гарсиа увел внучку Ганса в духовное странствие, сделал ее вечным скитальцем.
То решение изменило и жизнь Рейни. После того как Гарсиа наконец распахнул дверь, ведущую к Земле, и установил дипломатические отношения с этой планетой, первым требованием землян стало освобождение узников войны. Мать Рейни сразу вернулась на Землю. Она была так рада возможности покинуть Марс, что бросила трехлетнего сына и ушла, не оглядываясь.
Работая со старинными досье, Рейни порой читал отрывочные сведения о той бурной эпохе. Тогда он устремлял взгляд за окно и со вздохом думал о том, как одно-единственное мгновение способно безвозвратно изменить ход всех других мгновений в течении реки времени. Перед ним простирался хрустальный город – хрупкий и сияющий. Фигуры людей, застывшие во времени, превращались в силуэты с распахнутыми руками и застывшими выражениями лица. Они шаг за шагом шли по дорогам непредсказуемой судьбы.
Рейни вышел из Хранилища Досье и сел в туннельный поезд, чтобы доехать до киноархива имени Тарковского.
В вагоне поезда он обернулся и посмотрел на здание Хранилища Досье, гадая, правильно ли решил, выбрав работу здесь. И решил, что поступил верно. Порой Рейни казалось, что ему лучше среди людей и событий прошлого: они неизменно присутствовали в его жизни. Мощеные улицы древней Земли, озаренные тусклым светом фонарей и усыпанные мусором, старинные мосты и площади Лондона со множеством бронзовых статуй… Хотя это были воспоминания о другой планете, они казались ему столь же реальными, как маленькие круглые красные столики в уголках залов Хранилища Досье, и даже более знакомыми, чем виды и звуки его собственной жизни. Мудрость прошлого не покидала его, она дарила ему веру в то, что безмолвные и вечные чувства не ошибаются.
Рейни очень давно не бывал в киноархиве. Раньше он туда заходил два раза в год, но потом перестал. Достойных памяти так часто не поминали. Дорога до архива между тем накрепко засела в его сознании, и пусть раньше он туда добирался с другой станции, всё равно и в этот раз очень быстро доехал до архива на поезде. Он заранее позвонил, поэтому Джанет ждала его в своей мастерской.
Рейни не знал, как начать разговор с ней: каждый год, когда они виделись, он сначала не понимал, что сказать. Джанет была на двенадцать лет старше него, но их между собой связывало несколько человек. Они никогда не говорили об источнике своей дружбы. В этом не было нужды, когда связь была прочной, как сама земля под ногами.
Рейни ни разу не сказал Люинь о том, что когда-то учился у ее матери, Адель. Три с половиной года она обучала его искусству скульптуры в общественной студии. Это были самые важные годы в его жизни.
Когда Рейни увидел Джанет, ему стало жаль ее. Когда молодой человек с Земли сообщил ей о смерти Артура, она словно бы за ночь состарилась на десять лет. Вера поддерживала ее дух, а дух давал силы телу. Десять лет Джанет жила верой и надеждой, а теперь эти силы покинули ее.
Тем не менее она очень старалась вести себя гостеприимно, хотя и не скрывала своей печали. Она провела Рейни в свою мастерскую, налила ему чая. Он сразу перешел к делу и рассказал о замысле Люинь и ее друзей начать революцию.
Как и ожидал Рейни, Джанет встретила эту новость задумчивым молчанием. Она долго стояла у окна и смотрела вдаль.
– Десять лет миновало, – проговорил Рейни.
– Да, – кивнула Джанет.
– Порой мне кажется, что история повторяется.
Джанет промолчала.
– Их пыл и жажда справедливости… так знакомы.
Джанет вернулась к столу, села и залпом допила чай. Она пристально посмотрела на Рейни.
– Уж если тебе кажется, что история повторяется, то как ты думаешь, что чувствую я?
Люинь
Когда у них на глазах на землю падала смерть, Люинь и Чанья вспоминали одно и то же. На Земле это стало для них страшным мгновением, оно надолго запечатлелось в их, тогда еще детских, сердцах.
Был праздничный день, всеобщий выходной. Большинство жителей отправилось на пляж. В городе остались немногие. Около десяти человек из группы «Меркурий» со всей планеты слетелись в Бангкок. Там они арендовали дешевый грузовой дирижабль и ради развлечения кружили над городом. Дирижабль оказался очень медленным и плоховато слушался управления, но зато в гондоле хватило места для всех. Друзья уселись кружком и играли в карты. Другие шутили и смеялись во время игры, а Люинь стояла на корме и смотрела по сторонам. За бортом го