ндолы один за другим проплывали небоскребы. Дирижабль летел довольно низко, так что некоторые небоскребы были выше него.
Безмятежный послеполуденный отдых в одно мгновение разлетелся на части. Люинь заметила, как из окна небоскреба выпал человек. Увидели это и некоторые из ее друзей и сразу прекратили игру. Мужчина, раскинув руки, стремительно пролетел мимо гондолы. Ветер раздувал его одежду, искаженные черты лица застыли в жуткой гримасе, забыть которую было невозможно. Люинь бросилась к иллюминатору, но увидела только бездонный провал. С верхних этажей высоток на Земле невозможно было увидеть землю внизу, а снизу невозможно было разглядеть верхушки небоскребов. Люинь так испугалась, что Сорину пришлось обнять ее, чтобы она не упала, и закрыть ей глаза ладонями.
Несколько минут спустя из выпусков новостей в Интернете они узнали, что самоубийство совершил химик-фармаколог, который изобрел экспериментальное лекарство от вируса KW32. Инвесторы, надеясь на сокрушительный успех, подняли цену акций до стратосферного уровня. При этом изобретатель то и дело не укладывался в крайние сроки, и, хотя большая часть фондов была истрачена, результата всё не было. Двумя днями раньше акции рухнули, и многие инвесторы пострадали. Изобретателя начали осаждать рассвирепевшие акционеры, и он не смог вынести стресса. Вместе с новостью о его смерти в новостях автоматически появлялось предупреждение для инвесторов с призывом с осторожностью вкладывать деньги в экспериментальные исследования. Была вероятность потерять всё.
Люинь и ее друзья не спали всю ночь. Они сидели в маленьком баре до полуночи, а потом бродили по пустынным темным улицам. Рунге снял куртку и набросил на плечи Люинь. Ближе к рассвету, усталые и проголодавшиеся, друзья набрели на круглосуточный ресторанчик и с волчьим аппетитом набросились на завтрак. Другие посетители ресторана, явно жители не самых презентабельных районов города, смотрели на молодежь подозрительно. Люинь и ее товарищи не говорили о случившемся, но надо всей компанией словно бы нависла туча депрессии. Они поняли, как именно движутся научные исследования на Земле.
Тут многое зависело от удачи. Не было никакой гарантии возвращения вложенных средств. Юные марсиане не могли понять, как можно рассчитывать, что исследование принесет результаты согласно четко спланированной схеме. А если нет? Как тогда выжить ученому?
В эти мгновения все они ужасно затосковали по дому. Там наука и разработка природных ресурсов никогда не подвергались такому нечеловеческому давлению. Молодые люди верили, что на Марсе ни за что не случилось бы ничего подобного. Но они ошибались.
Эти воспоминания вернулись к Люинь совершенно неожиданно. Она еще не успела толком разобраться в своем прошлом, а реальность столкнулась с памятью, насильно выдернула из них страшное мгновение и наделило его новым смыслом.
Во что верила Люинь, думая о своей родине? Она никогда не считала Марс цветущим и богатым, как Эдемский сад, где было полным-полно плодов, меда и молока. Она знала, что это бедная планета, где обитаемое пространство крайне ограничено, где на каждом шагу подстерегают опасности, где каждый день все жили на грани гибели, где нужно было старательно беречь драгоценные скудные ресурсы. Всё это Люинь знала, но всё же держалась за фантазию, представляя себе родину морем спокойствия, местом, где царил мир и не властвовал стресс. Она помнила, что дома никому не нужно переживать из-за нехватки еды, одежды или крыши над головой. Все были свободны в осуществлении своих интересов и мечтаний. Не было работодателей, эксплуатировавших каждое мгновение твоей работы, а свободное время ты имел право проводить как пожелаешь. Тогда, живя на Земле, каким свободным и беззаботным она вспоминала Марс!
Но теперь в ее недавние воспоминания вмешалась нынешняя реальность. Родина перестала быть для нее простой и спокойной. Здесь было полным-полно конкуренции, невидимых ограничений, угнетения, которому приходилось покоряться. Система пригвождала каждого человека к месту, словно компоненты к микросхеме. Внутри системы происходили смерти, борьба за власть, лишение радости жизни тех, кого осуждали по ложным обвинениям. Что же это был за мир? Почему здесь было так же трудно выжить, как на другой планете?
«Доктор Рейни сказал, что хочет быть человеком, который может видеть другого человека, – подумала Люинь. – А я? Чего хочу я?»
Доктор Рейни не был активистом, не был деятельным человеком. Люинь не знала, хочет ли она стать активисткой. Она пребывала в растерянности – стоит ли примыкать к движению революционеров. Это было важное решение. Поначалу ей не хотелось в это ввязываться, но потом она передумала. Она даже реквизит для себя приготовила. А после разговора с Рейни ей снова захотелось ни во что не вмешиваться.
Люинь сидела у окна, смотрела на небо и гадала, как быть. Смерть самоубийцы, свидетелем которой она стала, уподобилась ножу, рассекшему покров ее жизни и ткань мешка с воспоминаниями. Мгновения бурным потоком полились наружу. Люинь смотрела со стороны на свою растерянность, и ей казалось, что ее сознание отделилось от мира.
Она вспоминала то, как она в последний раз участвовала в коллективном движении. Это было на Земле, где она подружилась с ревизионистами – фанатичными сторонниками охраны окружающей среды, жаждавшими, чтобы мир вернулся к архаичному образу жизни и отказался от современных мегаполисов. В двадцать втором столетии, когда все аутентичные, так называемые первобытные стили жизни были отвергнуты и забыты, устремления ревизионистов, безусловно, выглядели весьма и весьма экзотично. И чем более недостижимо было то, к чему они призывали, тем фанатичнее они в это верили. Все они были очень молоды, и они распространили свое движение сопротивления по всей планете, пытаясь остановить непобедимый поток глобальной урбанизации. В то время города на Земле всё еще разрастались и поглощали оставшиеся островки сельской местности. Концентрация населения на Земле была следствием роста стоимости энергии и способом понизить степень воздействия человека на окружающую среду. Но ревизионистов это не устраивало.
«Это просто безграничная алчность! – кричали они. – Нам не нужны большие города!»
Они сидели около палаток в горах, вокруг костра. Люинь слушала их речи.
«Ты можешь себе представить, сколько энергии нужно для постройки супермегаполиса? – спросил у Люинь парень постарше нее наставническим тоном. – А сколько стоит энергия, потребная для поддержания брошенной земли? В прежние времена люди жили в маленьких городках, разбросанных по стране, и это было самое лучшее! Некоторые утверждают, что жизнь в маленьких городах была плохая и что именно поэтому все при первой возможности стремились уехать в большой город. Ложь! Сплошная ложь! Всем этим двигала алчность. Желание – это упадок человечества. Земля сначала была раем, но мы пришли к упадку из-за неуправляемых желаний. Посмотри, в какой ад мы превратили нашу планету!»
Люинь кивала, не совсем понимая, о чем говорит этот человек.
«Мы должны бороться против всех экстравагантных желаний, разрушать мечты о роскоши, пока в наших жилах еще течет кровь чистоты!»
Похоже, эти люди всегда произносили фразы с восклицательной интонацией.
«Мы должны протестовать, устраивать марши, демонстрации! Мы должны растерзать эти здания и вернуться к природе! Мы должны кричать о своем возмущении и добиваться, чтобы наши голоса были услышаны!»
Люинь тогда задумалась и спросила:
«А почему бы вам просто не поговорить с властями?»
«Да как можно доверять властям?»
Все рассмеялись.
«Ты – внучка диктатора, – сказал кто-то. – Ты можешь верить властям, а мы – нет».
В то время, когда Люинь задавала эти вопросы, ее не слишком интересовали ответы. Она много дней странствовала с ревизионистами, и наконец они добрались до необитаемого плато. Там они готовили еду на костре, а вокруг простирались заснеженные поля, по которым давным-давно никто не ходил. Там можно было видеть небо и смотреть на звезды, которые в ярком сиянии земных городов чаще всего были не видны. Люинь не совсем понимала, каковы цели этих людей, но радостно выкрикивала их лозунги и размахивала их знаменами. Она была похожа на ребенка, который пришел повеселиться, и ей было всё равно, куда идти и зачем. Просто было весело и радостно.
Теперь, вспоминая то время, Люинь думала о том, как счастлива была тогда. Полностью погруженная в жизнь, она не испытывала нужды в раздумьях. Она попросту шла следом за своими решительными и страстными друзьями на демонстрации и марши протеста, кричала и размахивала рукой, сжатой в кулак – о какая же то была ничем не замутненная радость!
В итоге их арестовали по обвинению в причинении повреждений аэропорту на плато. После трех дней заключения в тесных камерах центра предварительного заключения их отпустили и депортировали – каждого в свою страну. Не слишком феерический получился финал, но шума ревизионисты всё же наделали немало. Смеясь и обнимаясь, они попрощались друг с другом и разлетелись по Земле.
Люинь очнулась от раздумий. Она спрыгнула с подоконника, босиком подбежала к экрану на стене и открыла свой почтовый ящик.
Дорогой Эко!
Надеюсь, у тебя всё хорошо.
Что происходит с движением, которое ты собрался начать?
Я восхищаюсь тобой и желаю тебе всего самого лучшего.
Я хотела спросить тебя – как дела у ревизионистов на Земле? Не знаешь ли ты, не начали ли они какое-то новое движение, не опубликовали ли новые манифесты? Некоторое время я путешествовала и участвовала в маршах вместе с ними и теперь скучаю по тем дням.
Люинь нажала кнопку «Отправить» и задержала взгляд на экране, где программа в виде мультипликации показала улетающее письмо. Она поняла, что нужно действовать. На самом деле ее не так уж сильно волновала система как таковая, и даже различия между системами, и она не разделяла примитивной неприязни Чаньи к тому, что та именовала «врожденным злом системы». Люинь влекло к себе действие как таковое. Ей нравилась чистая жизненная сила, обнажавшаяся, когда кто-то посвящал себя некоему движению, вспышки высвобождения, горевшие резким контрастом на фоне привычных будничных забот, ограничений и разумности повседневной жизни. Когда кто-то вел себя как часть движения, этот человек наполнялся жизнью и соединялся с собственной волей. Люинь завидовала такому состоянию.