Она еще какое-то время подумала о том движении, которое они собрались затеять, и приняла решение. Что бы ни было, она решила попытаться. Ей было только восемнадцать, она стояла на пороге большого мира. Она и ее товарищи были недовольны миром, и для них это была чуть ли не единственная возможность сразиться с ним. Она подумала, подумала… и сказала «да».
Место, выбранное для принятия окончательного решения перед запуском движения, было для Люинь и самым желанным, и таким, которого она всеми силами хотела избежать: кабинет ее родителей. Руди пригласил прийти Чанью, Люинь и всех остальных. Люинь была очень удивлена тем, насколько серьезно ко всему этому отнесся ее брат.
А у нее всё же имелись некоторые сомнения. По прошествии стольких дней родительский кабинет в её сознании превратился в сложный огромный сад. Она долго старалась держаться подальше от этой комнаты, сама не зная, что так пугает ее. Нет, конечно, пугали ее не предметы, оставленные там в память о ее родителях, но ей не хотелось сейчас смотреть на них, поскольку она потратила столько времени и сил на изучение их смысла. Возможно, именно потому, что она так страстно окунулась в изначальное расследование, те препятствия, которые она встретила на своем пути, отбросили ее к другой крайности. Руди распахнул дверь и переступил порог. Люинь молча последовала за ним. Стараясь, чтобы никто не заметил, как не хочется ей здесь находиться, Люинь медленно прошла мимо Чаньи, Рунге и Сорина. Ее нерешительности никто не заметил.
В кабинете царил всегдашний покой.
На длинном столе у стены лежали кисти, скульптурные ножи, стоял неубранный чайный сервиз – словно шумная вечеринка только-только разошлась. Всё в кабинете, казалось, окутано флёром старины. Косые лучи солнца, пробивавшиеся через бирюзовые шторы, образовывали холодную дугу. Там, куда не добирался солнечный свет, залегли глубокие тени, и из-за них освещенное пространство рядом с окном казалось еще более ярким, озаренным иномирным сиянием.
– Садитесь! Пожалуйста, садитесь!
Руди жестом пригласил всех усаживаться.
Люинь смотрела на друзей, занимавших места вдоль невысоких книжных стеллажей. Ее брат держался рядом с Чаньей. Сорин и Рунге устроились напротив них. Еще один молодой человек садиться не стал. Он прислонился к стеллажу. Другой уселся на полу и водрузил ноги на книжную полку.
Люинь поежилась. Всё это – даже позы ее товарищей – совпали с ее туманными воспоминаниями. Когда она была маленькая, она порой, тихо сидя в сторонке, наблюдала в точности такие сцены. Тогда в этой комнате тоже сидели молодые люди и взволнованно обсуждали разные темы за пределами реальности.
Люинь следила взглядом за собравшимися. Чанья, вертя головой, с любопытством рассматривала висевшие на стенах картины. Длинные волосы водопадом струились по ее спине. Сорин и Рунге читали названия книг в стеллажах и перешептывались. Руди стоял, опершись о полку стеллажа. Он был строго одет, выглядел красиво и уверенно улыбался гостям.
– Вы выбрали день для протеста? – спросил он у Чаньи.
– Пока нет. Думаем, выступим через четыре-пять дней.
– Как насчет воскресенья? – спросил Руди. – На этот день назначено заседание Совета, поэтому наше выступление привлечет больше внимания.
– А это не будет чересчур провокативно? – спросил Сорин с тревогой.
– Не переживайте, – ответил Руди. – Гарантирую: вам ничего не грозит. Вопрос только в том, хватит ли у вас храбрости встать с ними лицом к лицу.
Чанья вызывающе вздернула брови:
– А чего нам бояться?
Люинь ничего не сказала. У нее вообще не было желания говорить. На самом деле она оказалась в странной ловушке и находилась как бы в двух местах сразу. Происходившее рядом с ней казалось ей нереальным. Бежевые стеллажи были окутаны дымкой, сотканной из золотистых солнечных лучей, а фотографии на стенах оживали и отражали реальность. В воздухе звучал голос матери Люинь, ее черные глаза и черные волосы сияли и светились – так силен был пыл ее страсти. Напротив сидел отец Люинь, поставив локти на колени. Он кому-то что-то спокойно объяснял. Их силуэты накладывались на фигуры друзей Люинь, мать и отец смотрели сквозь нее. В комнате присутствовал еще один человек, мужчина по имени Артур. У него были курчавые волосы, он вел себя спокойно. Люинь его плохо знала, но запомнила, что однажды он погладил ее по голове и рассказал ей историю про Синдбада-Морехода. Их лица и фигуры парили в воздухе, словно прозрачные призраки. На полке рядом с окном стояли неоконченные скульптуры – путешественники во времени, странствующие уже десять лет.
– Мне всё равно, в какой день мы выразим протест, – заявила Чанья, в упор посмотрев на Руди. – Но я хочу знать: почему ты нам помогаешь?
Руди улыбнулся:
– Ты хочешь знать правду?
– Конечно.
– Одна из причин – мне кажется, что я в тебя влюблен.
Чанья фыркнула:
– Я тебе не верю. Но спасибо.
– Вторая причина в том, что я с вами согласен, – проговорил Руди, продолжая спокойно улыбаться. – Я уже какое-то время сам размышляю о реформировании системы, но всегда держал эти мысли при себе, боясь кого-нибудь оскорбить. Все проблемы, на которые вы указываете – отсутствие гибкости социальных институтов, излишнее следование единственному подходу, недостаток свободы личности и так далее – я согласен со всей критикой! Например, вы упоминаете о том, что административная система работает по принципу замкнутой электрической схемы. Но, на мой взгляд, не только администрация, но и все наши институты управляются по этому же принципу. Для отдельного человека свободы нет. От одной мастерской до другой – мы всего-навсего взаимозаменяемые запасные части, работающие в соответствии со своим назначением, а души нам не нужны. Чтобы сделать наш мир лучше, мы не должны делать вид, что не замечаем его недостатков.
Сорин нахмурился:
– Но… ты чересчур расширяешь наши предложения. Мы не собирались вмешиваться в дела, в которых ничего не понимаем. К примеру, для нашего понимания слишком сложны мастерские, где решаются инженерные проблемы. И на самом деле, разве сейчас не существует система, позволяющая различным лабораториям свободно взаимодействовать и совместно подавать заявки на финансирование проектов?
– Такая система существует, – кивнул Руди. – Но я не думаю, что вы полностью одобрите ее особенности. Если представить каждую лабораторию в виде компонента электронной схемы – резистора, конденсатора, квантового транзистора и так далее, – тогда так называемое свободное взаимодействие представляет собой всего лишь встраивание каждого компонента в схему в надежде стать частью следующей большой схемы. Как только проект получает финансирование, остается только повторение одних и тех же действий и послушание. А знаете, кто выигрывает от такой системы? Только пожилые люди, уже успевшие прославиться и добиться каких-то достижений. Как только они добиваются власти и возможности разработать новое поколение социальных схем, они, пользуясь своим авторитетом, вынуждают других идти по проложенными ими дорогам. В их руках слишком много власти! Обозначенные вами проблемы не ограничиваются только администрированием. Они касаются самой философии функционирования общества. Если мы намерены начать движение протеста, мы не должны проявлять робость. Мы должны действовать прямо и настойчиво и вонзиться острым клинком в самое сердце этого мира.
Наступила тишина. Все молчали. Чанья прищурилась и внимательно посмотрела на Руди. Сорин и Рунге переглянулись.
Первым высказался Рунге.
– Думаю, та проблема, которую ты описываешь, проистекает от болезни, именуемой «деменцией больших достижений» – бездумной одержимости своими великими деяниями в прошлом.
– Так ты со мной согласен? – спросил Руди осторожно.
Рунге прямо не ответил.
– Но мы должны понять, что ты хотел бы сделать со всем этим?
– Что я бы хотел с этим сделать? – В глазах Руди сверкнули темные огоньки. Он медленно прошел к противоположной стене кабинета и активировал небольшой экран. Выбрав несколько опций, он энергично опустил руку и нажал на кнопку. Затем он провел рукой вдоль пустой стены так, словно нарисовал на ней фреску, символизирующую перемены. Обернувшись, Руди холодно произнес: – Я бы хотел сделать то же самое, что сделали мои родители: начать революцию.
Люинь ахнула.
Она, не отрываясь, смотрела на стену, около которой стоял ее брат. Вся стена превратилась в фотографию их отца и матери. Оба были одеты строго, но пуговицы на воротниках и манжетах были расстегнуты, и это придавало их внешности изящество беспечности. Они стояли плечом к плечу, их глаза были полны страсти. Позади них были видны два мощных буровых катера – гигантские отдыхающие чудища, замершие в ожидании приказа. С машин свисали огромные транспаранты размерами с театральный занавес. На транспарантах были изображены знамена, божества и толпы людей. В самом низу ломаными буквами был написан девиз: «Мы не желаем коррумпированных репрессий!»
Затем на стене появились и другие фотоснимки. Много людей. Бегущая толпа. Кто-то произносил речь перед большим скоплением народа. Кто-то держал транспаранты с анимированными изображениями. Кто-то стоял вокруг Квентина и Адель, не спуская с них глаз. На всех фотографиях были видны таблички с девизами – «Справедливости!» и тому подобными надписями. Некоторые лозунги были даже юмористическими. Толпы людей не были такими уж многочисленными, но тем не менее от фотографий исходил дух жизни, похожий на кипящую воду.
Люинь была потрясена. Она медленно пошла к стене. Казалось, она хочет пройти сквозь эти изображения. Руди уже забыл про фотографии, дискуссия продолжалась. Говорила Чанья, но Люинь ничего не слышала. Она прижала ладонь к стене и осторожно провела пальцами по лицам отца и матери, словно бы лаская их через бездну прошедших лет.
Потом она сорвалась с места и выбежала из кабинета, чтобы найти свои голографические очки. Она уже давно не входила в виртуальный мир с точнейшей передачей изображения, но еще никогда ее так к этому миру не тянуло. Надев очки, Люинь попыталась поскорее избавиться от головокружения. Она смотрела по сторонам и пыталась понять, где она и с кем.