Рейни смотрел на Руди издалека. В чертах лица молодого человека он до сих пор видел сходство с маленьким мальчиком, которого он хорошо помнил. Те же светлые волосы, тот же прямой нос. Но в повзрослевшем Руди Рейни не мог найти любопытства и жажды приключений, которые когда-то буквально переполняли этого мальчишку. Сейчас Рейни видел сдержанность, владение собой, маску элегантности. Рейни понимал, что Руди угодил в ловушку, но сам этого пока не осознает. Свою волю Руди окутал приспособленчеством, своей свободой купил амбиции. А у человека, живущего амбициями, был только один выбор, и потому он не имел свободы.
Рейни вздохнул и вернулся взглядом к подиуму. Он не мог и не стал бы вмешиваться в дела любви и ненависти молодых людей. Вот-вот должно было закончиться выступление последнего оратора со стороны Землекопов. Рейни какое-то время не слушал его речь внимательно, поэтому уловил только отдельные тезисы: возможность того, что покрытая стеклом река обеспечит создание управляемой среды для экспериментальных биологических организмов. План был неплох и определенно достижим, но выступающий в плане ораторства был неопытен и не сумел подстегнуть воображение аудитории и склонить ее к своему проекту. Когда он закончил выступление, прозвучали жиденькие аплодисменты. После целого дня речей законодатели попросту устали.
На подиум вышел Хуан – последний оратор со стороны Скалолазов. Как только он подошел к микрофону, все, как по команде, сели прямо – казалось, в Зал Совета угодила молния.
Рейни хорошо знал, что Хуан – сильнейшая личность, что он внушает повиновение, где бы ни появлялся. В отличие от утонченной элегантности Руди, Хуан всегда отличался непричесанной дикостью, а его неудержимая воля была подобна ревущему пламени в печи, чей жар наполнял любое помещение. Хуан не был ни высок, ни мускулист. Своей бочкообразной фигурой он напоминал шеф-повара, обожавшего собственные фирменные блюда. Но когда он говорил, когда отдавал приказы холодным суровым голосом, он становился похожим на ягуара, готовящегося к прыжку, к нападению на жертву.
Десять лет Хуан возглавлял Систему Полетов, и его могущественный характер и личная харизма заслужили повиновение многих гордых и несгибаемых генералов.
Для Скалолазов Хуан был козырным тузом. Система Полетов была основой Марсианской Республики. Без непрерывной работы этой системы, занимавшейся в том числе освоением новых территорий, разведкой и добычей сырья, город очень скоро остался бы без важнейших ресурсов.
Все затаили дыхание. Хуан заговорил:
– Выбор, стоящий перед нами сегодня, это не просто решение о том, как нам жить. От нашего выбора зависит будущее нашего народа и всего человечества.
Да, мы уже превратились в особый народ, и биологически, и духовно. Мы выше ростом, чем земляне, мы более подвижны, нам доступны более высокие прыжки и более быстрый бег. Мы способны лучше переносить скачки температуры. Не будет преувеличением сказать, что мы представляем собой более совершенную ступень на лестнице эволюции. Мы – совершенно новый тип людей.
Чего больше всего стоит опасаться человечеству? Бурь, камнепадов, жуткого холода и страшной жары? Борьбы с трудностями? Нет! Нам больше всего следует страшиться загнивания и упадка, того, что мощные человеческие инстинкты выживания опустятся до слабости, трусости, размягченности, наподобие той слизи, из которой мы некогда выбрались! Вот в какую сторону движутся земляне. Они стали кучкой болезненных, жирных, порочных, трусливых слабаков, превратились в жертв своих неуемных, никогда до конца не удовлетворяемых алчных желаний. Их чувства притуплены жиром, они лишены высоких идеалов. Самую обычную сообразительность они считают мудростью, не понимая, что мудрость требует непрерывного поиска, не осознавая, что наивысшая духовность требует делиться и отдавать. Они забыли о своей планете, нежась во всем искусственном. Их понимание ценностей собственного дома не достигает даже половины глубины сознания, которым наделен самый обычный житель нашего прекрасного города. Они – предатели собственной истории. Нам стыдно признаваться в том, что мы с ними происходим от общих предков, что мы одной крови. Только в нас, а не в этих презренных существах, ползающих по поверхности Земли, мы видим отвагу и гордость, свойственные настоящим людям!
Наша священная миссия в том, чтобы осуществить судьбу человечества, это долг, который мы обязаны исполнить, не дрогнув. Мы стоим на том рубеже, от которого человечеству открывается дорога в космос. Мы знаем, что это такое – исследовать неизвестное, нас укрепила наша суровая среда, мы построили Вавилонскую башню, чтобы призвать бурю мудрости. В обозримом будущем мы станем участниками первого акта величайшей драмы: распространения семян человечества по просторам космоса в новом веке его освоения. Человечеству суждено превзойти себя, оно обязано это сделать. Мы обязаны научиться жить в новых средах, мы должны приспособить новые среды к тому, чтобы жизнь в них нас удовлетворяла. Все экстремальные условия обитания сегодня – свирепые звери, а завтра – наши лучшие друзья. И пока мы не научились приручать этих свирепых зверей, мы можем пойти на компромиссы, но нам ни за что нельзя сдаваться!
Мы должны покинуть домашний уют и выйти на холод, чтобы закалиться. Остаться навсегда в этом городе – это означает обречь себя на судьбу землян: разложение, упадок, загнивание. Сейчас в истории происходит коренной перелом, и выбор в наших руках. Нравится вам это или нет – но будущее наступает!
Хуан не нуждался в использовании каких-либо наглядных материалов – они ему попросту не были нужны. Его мощный, глубокий голос звучал подобно тремоло литавр и качал слушателей на волнах пробуждающихся эмоций. Хуан жестикулировал очень мало, но каждый мускул его тела был напряжен. Он был похож на готовый взорваться воздушный шар.
Глядя на Хуана, Рейни чувствовал, как его сердце наполняется страхом. С каждой фразой, произносимой этим оратором, предчувствие опасности нарастало. «Начинается, – думал Рейни. – Наконец начинается».
Рейни не был близко знаком с Хуаном, но ему была известна история жизни архонта. Еще в детстве Хуан демонстрировал задатки сильной личности. Его родители умерли рано, но, судя по всему, это никогда его особо не угнетало. Когда его бабушка погибла в результате землянской бомбежки, Хуан выл и рыдал от горя. Но это был последний раз, когда кто-либо видел в его глазах слезы. Он не замкнулся в себе, не стал себя жалеть, он даже тосковать не стал. Он никогда ни от кого не принимал помощь. Хуан рос в казармах Системы Полетов и знал воздушный флот лучше, чем землю.
Ко времени окончания войны Хуану исполнилось шестнадцать. Он отказался жить где бы то ни было, кроме аэропорта. Прожив эти годы в суровой среде, привыкнув всё делать сам, он сторонился всех проявлений доброты, предлагаемых службой помощи детям, осиротевшим во время войны. Ни от кого он не принимал помощь, да и сам редко кому бы то ни было помогал – за одним-единственным исключением. Этим исключением был Ганс Слоун.
Ганс был старше Хуана на четырнадцать лет. Ганс был единственным, которому стоило доверять, на кого можно было положиться. Никто не знал, как именно эти двое стали друзьями, но ходили слухи, будто бы Ганс спас Хуана после гибели его бабушки во время бомбардировки.
Хуан любил и ненавидел с одинаковой силой страсти. Таких слов, как «измена» и «прощение» в его словаре не существовало. Тем, кого он любил, он был готов хранить верность до самой смерти, а тех, кого ненавидел, ни за что не простил бы и через миллион лет. Он ни на минуту не забывал о своем долге, помнил и свои промахи. Он не простил землян, хотя ту войну начали марсиане. Земляне были врагами.
Рейни знал, что источником тревог Ганса было именно это. Да, этот человек давно устал командовать, но уйти со своего поста попросту не мог. Ганс боялся того, что, как только он покинет свой пост, неугасимое холодное пламя вырвется на поверхность спокойного моря и ударит по другой планете, и последствия этого будут непредсказуемы. Для Марса именно это было самой большой угрозой. Ганс лучше, чем кто-либо другой, понимал, что в сравнении со всеми прочими опасностями жажда завоеваний была единственным настоящим кризисом. Все проблемы внутри системы можно было решить: система обратной связи в центральном архиве и демократизация социальных институтов были уже более или менее отлажены, нужно было только набраться терпения. Но жажда завоеваний – это было совсем другое дело. Это было самой большой угрозой для мира, где не верили в Царствие Небесное, где не боялись Страшного суда, где разум царствовал в немыслимой концентрации. Такой народ обладал силой и сосредоточенностью, но не был наделен воображаемой надеждой. Поэтому он не гордился собой, и ему нужно было кого-то завоевать и покорить, чтобы самоутвердиться. Эти мысли уже много лет не давали Гансу покоя. Марсиане легче других народов шли за идеей, а потому их намного проще было искусить чувством исторической миссии.
«Этот день наконец наступил, – думал Рейни. – Тот самый день, который Ганс столько времени пытался отдалить».
Ганс вышел на подиум в качестве последнего оратора со стороны Землекопов. Они с Хуаном прошли друг мимо друга, и Ганс остановился в самом центре разбушевавшихся эмоциональных волн, оставленных Хуаном. Сам же он был подобен субмарине, медленно вынырнувшей на поверхность бурного моря. Вид у Ганса был очень решительный, а еще он казался очень старым. Он прошелся взглядом по залу, словно бы видя некий итог, давным-давно начертанный судьбой. В зале стало очень тихо.
Ганс еще несколько мгновений стоял неподвижно, а потом снял с плеча нашивку с пустынным орлом. Показав ее всем присутствующим в зале, он положил нашивку на трибуну.
– Позвольте мне для начала кое-что прояснить. Будучи консулом, я не должен поддерживать ни ту, ни другую сторону на этих дебатах. Моя задача в том, чтобы обеспечить справедливость самого процесса обсуждения. Но мне бы хотелось сегодня выступить на заседании, посвященном защите проектов, чтобы выразить мою личную точку зрения. Поэтому я снимаю символ своего поста. Через месяц пройдут выборы нового консула. Поскольку мой консульский срок почти завершен, я могу и сейчас уйти в отставку.