— Да приглядывай за этим, как бы ни стянул чего…
— Я не вор, — сказал Ильмарранен.
Хозяин снова хмыкнул:
— Ладно, иди…
И Руал пошёл через широкий двор, следуя за неприветливым щуплым парнем, который мрачно что-то бормотал и натягивал на голову свою рогожку.
Наконец добравшись до места, Руалов провожатый потянул тяжёлую дверь, из-за которой выбился клуб пара, и недовольно показал на неё Ильмарранену. Руал шагнул чрез порог — и очутился в сладостном царстве жилья, сухом и теплом.
В печке бушевал огонь, рядом возилась немолодая уже, но крепкая и опрятная толстуха. Она обернулась на скрип двери, подбоченилась и вопросительно глянула на веснушчатого. Тот буркнул:
— Прибился вот на ночь… Хозяин велел накормить…
— Отчего ж не накормить, — приветливо отозвалась толстуха, — только ноги пусть оботрёт, а то извозился по уши, — и она указала Руалу на скамейку у стены. Молодой работник вышел, по-прежнему сердито бормоча.
Руал вытер ноги о тряпку у входа, прошёл через кухню и сел, где было указано. Колени его едва сгибались, спину невыносимо ломило, желудок мучили голодные судороги — а он был счастлив. Счастлив, что можно сидеть, привалившись к тёплой бревенчатой стене, не шевелиться и просто смотреть на огонь.
— Откуда будешь? — спросила кухарка, с любопытством за ним наблюдавшая.
Руал разлепил обветренные губы и отозвался:
— Из Мурра.
Кухарка ахнула:
— Из Мурра?! Да ты знаешь, где Мурр, а где мы!
Руал улыбнулся с трудом:
— Я готов бежать на край света… И убегу…
Толстуха отставила в сторону корзинку с овощами, которые чистила:
— Гонятся за тобой, что ли?
— Гонятся, — сообщил Руал с глубоким вздохом. — За мной по пятам следует несчастная любовь!
Кухарка, крайне заинтригованная, обошла широкий стол и подсела на краешек скамейки, повторяя сочувственно:
— Вон как… Вон как оно бывает…
Руал покачал головой, давая понять, что не намерен пока раскрывать свою тайну. Тогда кухарка спохватилась:
— Да ты промок до нитки… Погоди-ка…
Она вернулась через несколько минут с ворохом сухой одежды в одной руке и парой сапог в другой:
— На-ка, примерь… Должно подойти тебе…
Одежда была не новая, но чистая и искусно зачиненная. Толстуха отвернулась, чтобы не глядеть на одевающегося Руала, и это было очень кстати: ему удалось незаметно перепрятать статуэтку.
— Я тут за хозяйку, — рассказывала тем временем женщина, — и пошить, и постирать, и зачинить… На всё, бывало, и рук не хватит… Ты садись к огоньку, погрейся… И ужина дожидаться нечего — тут с обеда похлёбка осталась. Хозяин не любит, чтоб пропадало…
Руал натянул сапоги — они были великоваты.
— Да, — продолжала женщина, — муженёк мой пошире был в кости… Ростом такой же, а ножища здоровая…
— Ничего, — сказал Руал благодарно. — Спасибо.
Ужинали в просторной, просто обставленной столовой; работники и прислуга сели за стол вместе с хозяйской семьёй. Хозяин восседал во главе стола; под его сверлящим взглядом ёжились по рангу разместившиеся домочадцы: мальчик лет двенадцати — хозяйский сын, дочь хозяина, миловидная девушка с гладко зачёсанными светлыми волосами, далее кухарка и десяток работников — все молодые крепкие парни. В самом конце стола, на приставленной табуретке сидел Руал — в добротной крестьянской одежде, сам сейчас похожий на любого из них.
Никто не смел прикоснуться к ложке, пока хозяин не отправил первую порцию кукурузной каши себе в рот. Тогда раздался торопливый стук — работники спешили выловить лучший кусок сала из стоявших посреди стола общих тарелок.
Руал, утоливший первый голод на кухне, рассеянно жевал хлеб и наблюдал за едоками.
Кухарка то и дело задорно на него поглядывала — не разделяй их длинный стол, она, возможно, подсунула бы ему лишний кусочек. Веснушчатый голубоглазый парень, негостеприимно обошедшийся с Руалом у ворот, старательно его не замечал, остальные иногда косились с умеренным любопытством — больше всех интересовался парнишка, который увёл на конюшню герцогова жеребца. Мальчик, хозяйский сын, явно тяготился присутствием отца — сидел, горбясь, и нехотя ковырял ложкой в тарелке. Хозяйская же дочь за время ужина раз пять обменялась быстрым взглядом с сидящим напротив круглолицым темноволосым юношей, который дважды поперхнулся кашей.
Но вот хозяин крякнул и отодвинул тарелку. Все поспешно встали; опоздавшие на ходу запихивали в рот недоеденные куски хлеба. Руал поднялся тоже. Хозяйская дочь последний раз глянула на темноволосого, её брат громко икнул, а кухарка заговорщически подмигнула Руалу.
Работники ночевали в длинном низком сарае, прямо на усыпанном сеном полу, укутавшись в одеяла. Руалу отвели место у выхода, где сено было пореже и из-под двери тянуло сыростью. Вскоре сарай наполнился густым храпом здоровых и сильных людей, уставших после тяжёлой работы.
Руал лежал, глядя в тёмный потолок; ему представлялся герцог, вылетающий из спальни нагишом, но в собачьем ошейнике, и его челядь в полном сборе, встречающая своего господина немым вопросом, переходящим в трогательное сочувствие. Руал жёстко оскалился: вельможа приговорил себя, угрожая Маррану и привязав его к седлу. Расплата была сладостной и от этого не менее справедливой.
Он скользнул рукой за пазуху — золотая ящерица встретила его ладонь дружеским, как ему показалось, прикосновением. Ты свидетель, подумал Руал. Я никогда не пощажу и не попрошу пощады.
Мысли его переметнулись к сегодняшнему дню — он вспомнил о потере лошади. Конечно, повредивший ногу жеребец не смог бы продолжать путь немедленно, как этого хотелось Руалу, и всё же лошадь — это капитал. Не следует прощать хозяину этой грабительской сделки… Он повернулся на бок и подумал о хозяйской дочери.
Лениво стучал дождь по дощатой крыше сарая.
Руал сел. Работники спали, сотрясая воздух храпом. Руал бесшумно поднялся и вышел под слабеющий дождь.
Ферма была погружена во тьму, только на кухне светилось тусклое окошко да не спали наверху, в комнатах хозяина. Руал наугад ступил несколько шагов — и замер, потому что совсем рядом, у поленницы, маячила чья-то белая рубашка. Вскоре оказалось, что обладатель рубашки был не один — не мог же он шептаться сам с собою. Руал, чьи глаза давно привыкли к темноте, разглядел светлые, гладко зачёсанные волосы и радостно поблёскивающие глаза.
Влюблённые прощались — вскоре настороженное ухо Руала различило звук робкого поцелуя, и сразу вслед за этим девушка бесшумно заторопилась к дому, а темноволосый — это был именно он — прокрался к двери сарая и, оглядевшись, нырнул в темноту. Руал благоразумно пригнулся за поленницей.
Девушка тем временем пересекла двор, направилась было к парадной двери — но потом, поколебавшись, повернула в сторону кухни. Ильмарранен, одержимый весёлым куражом, последовал за ней. Дверь кухни осторожно закрылась — Руал, сосчитав до двадцати, вошёл следом.
В печке тлели угли, на широком столе горела масляная лампа. Кухарка перетирала полотенцем груду вымытой посуды, а хозяйская дочь, присев на скамейке у стены, что-то горячо ей объясняла. Обе испуганно обернулись навстречу Ильмарранену.
— Фу ты… — с облегчением выдохнула девушка. — А я думала, отец…
Толстуха широко улыбнулась:
— Пришёл-таки… Ну, заходи, птица залётная…
Дочь хозяина подвинулась — Ильмарранен присел рядом. Ему показалось, что девушка пахнет молоком.
Толстуха хитро улыбнулась и изрекла, понимающе кивнув Руалу:
— Не спится, да, парень? От любви не убежишь, так то.
Девушка прерывисто вздохнула. И тогда Руал Ильмарранен заговорил. Он говорил просто и вместе с тем вдохновенно, и в этом рассказе были и большая любовь, и тайная помолвка, и жестокий отец, выдавший невесту за другого. Обе слушательницы подались вперёд, кухарка, забывшись, тёрла до дыр давно сухую тарелку, а девушка комкала от переживаний подол своего простенького платья. Едва Руал дошёл до момента, когда плясала свадьба, стонал отвергнутый жених и пыталась покончить с собой молодая — на глазах у обеих показались слёзы, которые к концу истории пролились наружу.
— Наверное, её отец думал, что она вам не ровня? — всхлипывая, спросила девушка.
Руал улыбнулся печально:
— Я думаю, он просто боялся… За мной уже тогда шла слава ясновидца…
— Как?! — переспросили его слушательницы в один голос.
Руал улыбнулся ещё печальнее, взял, не робея, руку девушки в свои и развернул её ладонью кверху.
— Вот так так! — воскликнул он, в то же время решительно пресекая её слабую попытку высвободить руку. — Да вы ведь тоже страдаете от любви!
Кухарка ахнула одновременно с вопросом девушки:
— А вы откуда знаете?
Руал улыбнулся так печально, как только мог:
— Я вижу многое, что недоступно другим… Вижу, ваш возлюбленный рядом, но вы не можете быть вместе… Вижу — между вами преграды… Вижу поцелуй… Совсем недавно, да! О, какой нежный поцелуй!
Девушка покраснела до ушей и вырвала руку. Кухарка стояла, широко распахнув глаза и рот. Неизвестно, чем закончилась бы эта сцена, если б не распахнулась дверь и на пороге не встал бы, тёмный как туча, хозяин:
— Какого пса! А ну, марш в кровать! — прикрикнул он на дочь. Та вскочила и, пригнувшись, выбежала вон.
— А ты что здесь делаешь? — продолжал хозяин, обращаясь к Руалу. — Пшёл!
Руал не стал спорить и последовал примеру девушки. Уходя, он слышал, как хозяин отчитывает кухарку.
Работники встали до рассвета — сонные, хмурые, они вылезали из сарая, смотрели на серое небо и вяло переругивались. Руал забрался на освободившееся тёплое место и проспал ещё пару часов.
Разбудило его солнце, разогнавшее наконец тучи и проникшее в сарай через множество крупных щелей. Руал довольно улыбнулся и, потягиваясь, стряхивая солому, выбрался наружу.
Его удивило, почему работники, вместо того, чтобы заняться делом, толпятся у крыльца и громко что-то выясняют. Потом он перевёл взгляд и увидел на крыльце хозяина. Хозяин тоже увидел Руала — и недобро ухмыльнулся: