Комната за нашими спинами утопала в темноте. Огонь в камине съёжился и свернулся клубком — или мне померещилось?
— Черно, — проговорила моя собеседница будто через силу. — Ну да, теперь… он сам зовёт себя этой кличкой. Он впустил в себя… В нём сидит какая-то…
Она осеклась, и повисла пауза. Танталь методично грызла губы; я вдруг поймал себя на неуместной мысли: выходило, что Приговор какого-то Судьи для Черно вообще не работа — так, мелочишка, и говорить-то не о чем…
Пойти, что ли, кинуться негодяю в ноги? Напомнить давнее обещание? Поумолять, поплакать — он, вероятно, только того и ждёт?..
Если он не раскрыл Танталь мою маленькую тайну… случайно — или оказывая мне услугу?
За спиной у Танталь горел огонь. Вся её фигура была чёрным силуэтом на фоне маленького пожарища.
— Скажи…те, уважаемый Рекотарс… А зачем вы женились на Алане?
Вот оно. Вот.
— Я люблю её, — сказал я медленно.
Огненный глаз Танталь сощурился:
— А что вы тогда говорили… «где были ваши глаза, когда вы отдавали за меня Алану»?
— Бред, — сообщил я коротко. — По-видимому, я бредил.
— А по-моему, вы врёте, — сказала она со вздохом.
— Не потерплю оскорблений, — возмутился я, но как-то вяло и ненатурально.
Танталь сжала губы:
— По-вашему, ей хорошо? С вами? В этом замке?
— Будет хорошо, — огрызнулся я неуверенно.
Танталь вздохнула:
— Отсюда, Рекотарс, надо уходить. Быстро. Я уйду сама и не оставлю здесь Алану.
Снова сделалось тихо.
— Куда? — спросил я наконец.
— К Эгерту, — пробормотала она яростно. — Бежать. Пока Черно слаб…
— Слаб?
Вот теперь она взглянула на меня как на дурачка:
— После попытки проникнуть в Преддверье… Обыкновенный маг попросту надорвался бы… Чонотакс сейчас далеко не в пике формы.
Вот оно что…
— И откуда вы всё знаете? — пробормотал я сквозь зубы.
Губы её презрительно дрогнули.
— Любой, кому хоть раз в жизни пришло на ум почитать что-нибудь по истории магии…
Само собой подразумевалось, что в вопросах магии я полный невежда.
Я протянул руки к огню.
Тот, кто живёт в доме на пригорке, однажды уже не сдержал обещания. Он обманывал меня, и неоднократно; как поверить, что, помоги я ему снова, он проделает со мной то же, что проделал с Кливи Мельничонком?
Я вспомнил истаявший клинок фамильной шпаги, клочья огня в руках Чонотакса и железные цепи в подземелье собственного замка. «Не связывайся с магами, ни с какими…»
Рад бы.
Возможно, Танталь ещё более права, чем мне показалось вначале, — отсюда действительно надо уходить…
А с другой стороны, бежать от Чонотакса — значит отказаться от надежды. Я сколько угодно могу тешить себя заверениями вроде «время есть» и «мир велик», но, р-рогатая судьба, такое впечатление, что во всём мире никто, кроме Черно, не возьмётся мне помочь.
— Скоро он соберётся с силами и не даст нам уйти, — нервно сообщила Танталь. — Пока что, по крайней мере, у нас есть шанс…
Шанс.
Мне осталось полгода. Слишком мало, чтобы прожить жизнь… Но может быть, достаточно, чтобы подняться на пригорок, пасть Чонотаксу в ноги…
— Вы колеблетесь? — прямо спросила Танталь, и глаза у неё были как льдинки.
— Нет, — сказал я неохотно. — Я не колеблюсь… Едем.
Глава 10
Весь следующий день над замком висела, описывая круги, одинокая чёрная ворона; собственно, ворон в округе было полным-полно, но именно эту мне хотелось почему-то пристрелить. Достать хотя бы из лука; я провокационным образом заявил плечистому Агену, что никто из его ребят, конечно же, не сумеет сбить летящую мишень. Аген презрительно оттопырил губу, но потом я видел, как то один, то другой ученик Солля поднимается на стену, вооружённый кто луком, кто арбалетом, а кто и тяжёлым пороховым самострелом. Ворона, впрочем, кружила по-прежнему.
Двенадцать спутников-телохранителей, возглавляемые плечистым Агеном, готовили караван к отбытию. Кроме экипажа, на котором Танталь прибыла в замок, в поход готовилась и моя собственная карета — великолепная с виду, зато ветхая внутри, снабжённая гербами, но не приспособленная для зимних путешествий.
Предполагалось, что мы отправимся в путь все вместе, как только Аген доложит о готовности; я, честно говоря, с самого начала ожидал, что всё пойдёт наперекосяк. Алана до сих пор почти не вставала с постели — пребывала в апатии, много спала, а узнав об отъезде, попросту отвернулась к стене. Танталь, кусая губы, заперлась с ней для разъяснительной беседы; я был совершенно уверен, что моя маленькая тайна, в порыве откровенности доверенная жене, станет известна Танталь и резко изменит все планы. Танталь, скорее всего, плюнет мне в ухо и уедет вместе с Аланой и магической булавкой, мне только и останется, что держать ответ перед разъярённым Черно…
Разговор двух названных сестёр длился почти час, и после него Алана повеселела, стряхнула сонное оцепенение, без капризов согласилась ехать; Танталь тоже пребывала в хорошем настроении, и, заглядывая ей в лицо, я понял почти с ужасом, что моя юная жена так ничего ей и не открыла.
— Мы ведь вернёмся сюда? — спросила Алана полчаса спустя, когда мы вдвоём стояли на стене, провожая за горизонт красное холодное солнце. — Ты ведь не можешь отказаться… ведь он обещал избавить тебя от Приговора. Разве ты можешь отказаться от его помощи?
Я помрачнел.
Не далее как сегодня утром я уединился со своим деревянным календарём и вычеркнул иголкой все эти суматошные прожитые дни; дни, проведённые в поисках Аланы. Дни, проведённые в подвале, в цепях, и множество других, не столь примечательных, но всё равно уже прожитых, ушедших, всё…
Алана пошатнулась; я испуганно поддержал её под локоть. Она вышла на воздух впервые за последнюю неделю, немудрено, что у неё кружится голова…
После путешествия в Преддверье «обыкновенный маг» надорвался бы. А пятнадцатилетняя девчонка?!
Взрыв ненависти к Черно заставил меня судорожно сжать зубы. Аланина слабость, Аланина бледность; мне воочию представилась картинка: ухмыляющийся Черно укладывает безвольное тело моей жены, укладывает, будто мостик, через расщелину, преспокойно ступает ей на спину, идёт по плечам, по голове…
— Что ты так смотришь? — слабо улыбнулась Алана.
— Он использовал тебя, — сказал я глухо.
Её передёрнуло; я испугался снова, быстро обнял её за плечи:
— Что с тобой?!
— Использовал, — проговорила она через силу. — Мерзкое слово. Они его тоже… говорили… комедианты.
Я прижал Алану к себе. Угрюмо глянул на солнце, уже навалившееся на горизонт своим красным недобрым брюхом. Так злобно взглянул, как будто это солнце было во всём виновато.
— Алана… Больше тебя никто не тронет. Никогда в жизни. Я клянусь…
Налетел холодный ветер, заставил меня подавиться клятвой и мучительно закашляться.
Как там говорила о Черно Да Скоро та старушка-колдунья? «У него не то что совести — подсовестка мелкого нету»? У меня, выходит, тоже нету подсовестка. Что за клятвы такие — после всего, что Алана обо мне знает?!
— Мы вернёмся потом? — упрямо переспросила моя жена.
— Алана, — пробормотал я хрипло. — А почему ты не сказала… Танталь… почему не рассказала… правду?
Ветер налетел снова; завтра тоже будет ветер, и, возможно, со снегом. Как мы только поедем — в такую погоду?
Алана судорожно вздохнула. Вцепилась в мой рукав:
— У меня голова кружится… Мне бы лечь, наверное… Пойдём.
На другой день племянник Итера принёс ошеломляющую, по его мнению, весть: в деревню пришли комедианты! Две повозки, вечером дадут представление во дворе трактира, а если много денег насобирают, то и на завтра останутся…
— Нищая труппа, — усмехнулась Танталь в ответ на известие. — Все, кто поблагополучней, зиму в городах зимуют… это же надо — в морозы по дорогам таскаться!..
Я промолчал.
Две повозки…
Я не верил в совпадения, но верил в судьбу.
Можно было бы прихватить с собой двенадцать выкормышей Солля — узнав, в чём дело, они помогли бы мне с радостью… Но я отбросил мысль о чужой помощи. Прошлый раз мне хватило одной шпаги — теперь же я облачён ещё и властью: как ни оскудел род, а моих прав здешнего властителя никто пока не отменял…
— О чём вы думаете? — спросила Танталь с беспокойством.
Алана спала. Последнее время она почти постоянно спит, и это нравится мне всё меньше и меньше…
«Использовал. Мерзкое слово»…
— Ретано… Что случилось?!
Вероятно, на лице моём проступила совсем уж зверская ухмылка. Сладострастная в своей жестокости. Привезти мерзавцев в замок…
— Пойду поглядеть на представленьице, — сказал я голосом белого ягнёнка. — Люблю… театр. Всей душой.
Танталь нахмурилась:
— Ретано… Ты… вы умом рехнулись, по-вашему, это ТЕ САМЫЕ?!
Я счастливо улыбнулся.
— Я пойду с вами, — сказала она жёстко. — Я и Аген, мы…
Вероятно, выражение моего лица оказалось красноречивее слов, и потому Танталь не закончила фразу. Осеклась; пробормотала миролюбиво:
— Ладно. Я одна… можно?
— Знаю, что вы тоже любите театр, — сказал я ещё более нежно. Прямо-таки проблеял.
Мы явились в посёлок за час до заката; приготовления к спектаклю были в самом разгаре. Две повозки стояли впритык, одна, лишённая полога и с опущенными бортами, превратилась уже в подмостки. Высокий, хорошо сложенный мужчина неторопливо вбивал гвозди, собираясь, по-видимому, навешивать занавес; он был обращён к нам спиной — я сам почувствовал, как хищно раздуваются мои ноздри. Это был тот, бастард, подавшийся в комедианты, но не растерявший умения обращаться с ножом. Тот, что бил втихую…
Прочих не было видно, но из второй повозки явственно доносились голоса; я глянул на Танталь. Моя спутница была странно сосредоточена, как будто ей предстояло ответить на трудный вопрос, и от ответа зависела жизнь.