Не знаю, что подумал в тот момент Эгерт. Довод Танталь на него подействовал или моё внезапное откровение, но болезненное решение было принято, Эгерт взял его на свою совесть, и, желая поддержать его, я заверил женщин, что тонуть мы нисколько не собираемся — мы собираемся переправляться…
Тут случилась новая бурная сцена, потому что оказалось, что МЕНЯ господин Солль брать на тот берег не намерен.
Танталь, уязвлённая, не разжимала губ; Алана сама оттащила отца в сторону, до меня долетали весьма красноречивые обрывки: «его не знаешь» — «мне вполне хватило» — «без него не поеду» — «ну и оставайся» — «стоит больше, чем весь твой корпус»… Потом Алана снизила голос до шёпота, я не мог разобрать ни слова; потом Солль поморщился, отошёл к реке, долго глядел на волны, вернулся, глянул на меня, и впервые отвращение в его глазах чуть уступило интересу.
— С веслом вы когда-нибудь обращались?..
И вот теперь мы тянемся вдоль берега, вверх по реке, и время утекает, и утекает жёлтая вода. Танталь и Алана везут связки пробок, собранные со всех окрестных трактиров; Аген с ребятами поскакали вперёд — там, выше по течению, плюётся щепками маленькая пильня. Вряд ли хозяин её когда-нибудь сплавлял лес по такой бурной реке…
Соллю на откажешь в здравом смысле. Если понадобится, он примет дельный совет даже от такой скотины, как собственный лживый зять.
…Завертело сразу же. Неудачно оттолкнулись от берега; плот сделал оборот вокруг своей оси, перед глазами мелькнул противоположный берег, жёлтое пространство воды, дохлая собака в кустах у самой пильни, колонны сосен в воротничках нечистой пены…
Эгерт Солль закричал, я не слышал слов, но голос был раздражённый и злой.
Река рвала весло. Река хотела выдернуть у меня из рук отполированную множеством ладоней деревяшку, как будто для полного счастья ей, ненасытной реке, не хватало ещё и этого ничтожного трофея…
Алана и Танталь замерли в центре плота, ухватившись за вбитые в дерево скобы. Сперва их хотели привязать, но что, если плот перевернётся, накрыв женщин собой?!
И у одной, и у другой вились вокруг груди плотные ожерелья из пробок. Все трактирщики округи обездолены, зато есть слабая надежда, что река, завладев нашими женщинами, всё же не сможет их утопить…
Теперь мы работали согласно с Соллем. Я наконец-то попал в ритм его движений; Светлое Небо, а ему ведь за пятьдесят, сможет ли… такие усилия…
Тут нас вынесло на стрежень, и я перестал думать.
Река несла, как ополоумевшая лошадь. Река разгонялась, выискивая подходящий для нас водоворот; а может быть, она задалась целью пронести нас мимо города, доставить в целости и невредимости прямо на камни, что поджидают ниже по течению…
Танталь и Алана разевали рты, но я не слышал крика.
Слившиеся в пёстрый поток берега; это мир несётся мимо нас, а мы застыли неподвижно, только вздрагивает плот, дёргается, как лошадь, мучимая оводами…
На край плота швырнуло дохлую козу. Только на мгновение, как издевательство, будто в насмешку — глядите, что с вами будет… Стеклянные глаза, свалявшаяся шерсть, рога, бессильно угрожающие убийце-реке. И новая волна, и снова жёлтая, густая, вязкая пучина…
Я на миг представил, что делается под нами. Как масса воды, которой тесно сделалось прежнее русло, выгрызает себе новый путь, как ворочаются на дне камни, а съеденная глина поднимается вверх, чтобы сделать реку ещё более густой, ещё более жёлтой…
Я должен видеть Эгерта. А если не вижу — я должен его чувствовать. Мы не игрушки в лапах реки: наши вёсла сумеют вспороть ей брюхо, пусть рана тут же зарастёт новой пеной, но мы протолкнём свой плот к берегу… Пусть на ладонь, пусть на волосок… К берегу, к городу, к Тории, к Чонотаксу Оро…
Я убью тебя… Черно.
Весло рвётся из рук. Прорвались перчатки, прорвалась кожа, ещё немного — и кости прорвутся тоже…
Я хочу, чтобы мои ступни пустили корни. Чтобы мои ноги вросли в это скользкое дерево, я хочу устоять, устоять, усто…
Плот взлетел над языками пены. От падения захватило дух; нас развернуло в воздухе, и тяжёлая туша из цельного дерева ушла в воду тем своим краем, на котором сражался с волнами Солль.
Нет, я не слышал крика Аланы и Танталь. Возможно, они завопили в один голос; время растянулось, плот встал дыбом, я оказался вдруг высоко-высоко над водой, так, что увидел разинувших рты людей на размытой набережной перед въездом в город…
Плот помедлил, собираясь перевернуться, а потом всё же опрокинулся назад, грянулся о твёрдую, как камень, глинистую поверхность реки, я ударился лицом о собственное весло и добавил в жёлтые воды немножко собственной крови.
Эгерт не привык повторять дважды. «Если смоет меня, не отвлекайся, закончишь дело сам. Если смоет тебя — я не стану тебя спасать, женщины важнее…»
Если его СМЫЛО, он остался во-он там, далеко позади, там, где грохочет перекат и летит в воздух пена…
— Держись! — крикнул я Алане и Танталь, но они всё равно меня не слышали, да и никакими силами, думаю, не разжать сейчас их рук…
Я только сейчас заметил, что Танталь удерживает коленями весло. Весло Эгерта…
Он стар — куда ему было лезть в эту реку?!
Я хочу, чтобы мои ноги были как у мухи. Чтобы подошвы сапог присасывались к брёвнам…
Течение отрывало его руки от спасительного края плота. Пальцы Солля соскальзывали, один за другим. Одной рукой я ухватил его за запястье, другой… другая не могла найти за что зацепиться…
Пока на пути ей не встретились скрюченные пальцы Аланы.
Тишина. И грохота не слышно; по-прежнему сливаются в диком беге берега, будто кто-то крутит справа и слева два больших барабана… Я видел подобное в каком-то театре…
Театр. Смешная старуха, которая…
Солль подтянулся. Сперва на плоту оказались его локти, потом плечи, потом…
Я не слышал, что кричала Танталь. Зато я понял, что значит «перекосилось лицо», лицо было нарисовано на белом полотне, и вот эту ткань натянули по диагонали — ПЕРЕКОСИЛИ…
Нас несло на отмель. Туда, где застыла в ожидании огромная колода; река намеревалась сделать из Эгерта Солля кровавую отбивную, а из нас — мясную похлёбку…
Я знал, что он не успеет выбраться до столкновения. А потому что есть силы толкнул его в сторону, отбросил на угол плота; возможно, Солль решил в эту минуту, что я хочу избавить наш утопающий плот от его немалого веса…
Река явно уступала мне в реакции. Колода врезалась в плот — казалось, что затрещали кости, но на самом деле так проламывалось дерево. Нашей скорости и веса хватило, чтобы столкнуть колоду с отмели, она грузно плюхнулась в воду, проворачиваясь, поблёскивая глянцевым боком, будто водяное чудовище; плот едва не собрался в гармошку, брёвна перекосило, предательская суша царапнула нас по дну, но не удержала, пустила в новое плавание…
Я очнулся в ледяной воде. Ударом меня швырнуло вперёд; я не думал, что вода такая холодная, такая, что перехватывает дыхание, густая, мутная, ледяная…
На мгновение мне показалось, что река хочет растворить меня. Что она просто переварит меня, будто огромный, разлитый по руслу желудок. Всё, что случилось потом, произошло в долю секунды, но для меня время тянулось невообразимо медленно, я успел запомнить детали…
Несущийся плот втянул меня под своё деревянное брюхо. Переехал, как огромный утюг. Сквозь непрозрачную воду я всё же видел, как плывут над головой брёвна и сквозь расползающиеся щели проглядывает небо…
Потом я понял, что будет дальше. Плот понесётся по течению, и хорошо бы Соллю удалось удержаться, прийти в себя и довести его до берега. До совсем уже недалёкого желанного берега, я доплыл бы до него — в стоячей воде — за пару минут…
Из-за туч вышло солнце. Прямые лучи, прорвавшись сквозь щели над моей головой, лезвиями воткнулись в мутную воду, я увидел, как несётся, приближается, уходит край плота, открывая над моей головой солнце — и обещая скорую гибель…
И мысль о том, что я всё-таки посрамил старикашку Судью, оказалась неожиданно приятной.
Кажется, я всё-таки на время потерял сознание. Кажется, меня подцепили веслом, будто тряпку, и я увидел, а не услышал, что Эгерт Солль, вцепившийся в мою куртку, страшно орёт на меня — я не мешок, он не вытащит меня, если я не выберусь сам…
Из двух вёсел осталось одно, Эгерт рулил, а мы втроём удерживали брёвна, расходящиеся всё сильнее и сильнее.
Потом мимо промелькнул, несомый течением, чей-то маленький дом; река похитила его, но не успела разбить, и сквозь продавленное окно я на мгновение увидел обрывок занавески на стене, огрызок чужой разорённой жизни…
Мы должны были добраться до берега сейчас — или нас выбросит на камни.
Мы были щенки перед лицом превосходящей силы. Нам хватило самоуверенности, чтобы шагнуть в водоворот. Теперь мы дрожали, вцепившись друг в друга, выворачиваясь наизнанку в своём стремлении выжить.
…Я удивлённо уставился на железный крюк, с третьей попытки вцепившийся в край плота. Сумасшедшая гонка вертящихся берегов замедлилась, а потом и прекратилась вовсе; теперь неслась река, а наш расползающийся плот прыгал, удерживаемый канатом, и первый из схвативших нас крючьев сорвался только тогда, когда в плот вцепились четыре его клыкастых собрата.
Берег, к которому мы так стремились, теперь нависал над нами шляпкой гриба. Вода подмывала глиняную стену, сверху срывались мелкие камни и комья земли вместе с травой. Чёрная воронка, вертящаяся под самым берегом, завораживала, как глаз.
Четыре верёвки насилу вытянули нас из-под опасного, грозящего обвалом козырька. Горожане изрядно поработали, воздвигнув здесь насыпь из камней; теперь отовсюду бежали люди, и на многих были когда-то красно-белые, а теперь грязно-бурые мундиры.
В моём сознании случился короткий провал. Очнулся я, когда глиняный подмытый козырёк оторвался-таки от тверди и грянулся в воду, и нас, уже выползавших к тому времени на берег, накрыло грязной волной. Алана не устояла на ногах — я поддержал её; вода бессильно соскользнула, уже не в состоянии завладеть нами, и я на мгновение опьянел от осознания собственной живучести.