Несколько минут мы просто смотрели друг на друга, потом он вздохнул и спросил негромко:
— Что… Чем я могу… Кастелла?
Я посмотрел на дверь кабинета. Дверь была испорчена ударами моих башмаков, и ни звука, ни дуновения не долетало изнутри.
Я поднял перед собой руку с медальоном, как это любил делать Орвин. Пластинка медленно поворачивалась на цепи.
— Она… — сказал я Марту. — Вам лучше… Подождать её в прихожей.
Свёрток у него в руках шевельнулся, он крепче прижал его к себе.
— Что здесь… произошло? — спросил он неуверенно.
Я стоял на верхней площадке лестницы, он — на нижней, он прижимал к груди ребёнка, я держал перед собой медальон.
— Здесь… кажется, спасли мир, — сказал я горько.
Кастеллу мы нашли в прихожей; она стояла, подставив лицо тонкому магическому Лучу, пробивавшемуся с потолка. Увидев Марта, шагнула вперёд; лицо у неё было такое, будто она собиралась заплакать и расхохотаться одновременно. Март остановился, не говоря ни слова. Кастелла подошла, приняла у него ребёнка, откинула пелёнки, прикрывающие головку. Я увидел его — удивлённого, благожелательного, радостно потянувшегося к матери, пытающегося высвободить ручки из тесного одеяла. Я посмотрел на Марта — тот прятал глаза. Я оставил их одних и неверными шагами двинулся в большой зал.
Свечи догорели. Ильмарранен, человек-легенда, сидел в кругу и смотрел на меня. Совсем как тогда, в прихожей.
— Дамир… — сказал он с подобием усмешки. — Как мы всегда… одинаково встречаемся.
Я подошёл, стараясь не наступать на меловые линии, и протянул ему медальон. Он неверными пальцами взялся за цепочку, поднёс к глазам:
— Что это? Медальон Орвина? Почему?
— Орвин погиб, — сказал я.
Он нахмурился. Опустил голову. Подумал, снова посмотрел на меня — вопросительно.
— Вы живы, — сказал я почти что с упрёком. — Орвин умер, а мой хозяин умирает… Может быть, уже…
— Уймись, — сказали у меня за спиной.
Марран, не видя уже меня, напрягся вдруг и поднялся — с усилием. Я медленно оглянулся.
— Ларт… — прошептал Марран.
Хозяин стоял, тяжело привалившись к дверному косяку. Половина лица его была скрыта повязкой. Единственный глаз смотрел сквозь нас.
— Ларт… — Марран шагнул вперёд, ещё шагнул, приблизился к Легиару, остановился в нерешительности. Так они стояли друг против друга — молча, горестно, неподвижно.
Потом Марран вздохнул и протянул Ларту на ладони золотой Амулет Прорицателя.
У Легиара дрогнули губы; ожил единственный глаз, раскрылся широко-широко, как у мальчика, впервые увидевшего на ярмарке обезьянку. Ларт покачнулся, я хотел было поддержать его — но он раздражённо отодвинул меня локтём:
— Успокойся… Я ещё в состоянии держаться на ногах…
Принял у Маррана Амулет, потрогал ногтем, оглядел придирчиво — нет ли где ржавого пятнышка… Пятнышка не было.
— Небо, — сказал Легиар.
Медальон выскользнул из его ослабевших пальцев и, тонко прозвенев, упал на пол. Я нагнулся было — поднять, но чья-то рука в перчатке опередила меня. Бальтазарр Эст!
Появившись внезапно и ниоткуда, он стоял теперь между Лартом и Марраном, держа медальон за цепочку. Золотая пластинка раскачивалась взад-вперёд, выписывая в воздухе светящуюся дугу.
Все молчали, потом Эст проговорил негромко:
— Так, значит… — и снова: — Значит, так…
Потом обернулся к Ларту:
— Но можем ли мы быть в безопасности, пока существует Дверь и Привратник жив?
Он обратил на Маррана невыносимо тяжёлый взгляд. Тот отозвался негромко, не опуская глаз:
— Убить меня может только один человек, Аль. Только один человек имеет на это право.
Ларту, кажется, стало хуже. Он побледнел ещё больше и стиснул зубы. Я подскочил — он не стал отстранять меня, а мёртвой хваткой вцепился мне в плечо. Так мы стояли несколько долгих минут, пока не унялась его боль.
— Аль, — сказал Ларт шёпотом. — У меня нет сейчас сил на тебя. Пожалуйста, уйди.
Эст помедлил, холодно пожал плечами и уронил медальон на поверхность круглого столика. Шагнул к окну, будто собираясь выпрыгнуть.
— Аль, — сказал Марран.
Тот замер, не закончив движения. Ждал, не оборачиваясь.
— Не было пари, Аль. Была глупая шутка.
Бальтазарр Эст повернул к нему голову, сказал после паузы:
— Что теперь… Было — не было… Дурак ты, Марран, и не поумнел… Открывать надо было, такой шанс тебе… — и осёкся. Опустил голову. Пробормотал с полусмешком: — М-на, такое приключение сорвалось… Не довелось узнать, чего старушка Третья от нас хотела…
Марран шагнул было к нему — Эст свирепо вскинулся. Крепко сжал узкий, как лезвие, рот. Кивнул Ларту, длинно посмотрел на Ильмарранена, обернулся лохматой вороной и с пронзительным карканьем вылетел в приоткрытое окно.
Хозяин перевёл дыхание и ослабил хватку на моём плече. Марран стоял, потупившись, и слушал, как ветер хлопает оконной рамой.
…Он слушал, как ветер хлопает оконной рамой, и кожей чувствовал взгляд Легиара. Полустерлись меловые линии на полу, лужицами воска застыли догоревшие свечи, а в углу у окна, там, куда не достигала скомканная на подоконнике портьера, виднелось бледное чернильное пятно — много лет назад Марран запустил чернильницей в большую серую мышь.
Сейчас, увидев пятно, он обрадовался. Покачал сокрушённо головой:
— Надо вывести… Смотри-ка…
Мальчишка, Дамир, фыркнул тихонько. Потом сказал шёпотом, пугаясь собственной смелости:
— Так не выводится, я пробовал… Хозяин знает… Въелось, или что там ещё…
Повернувшись, Ильмарранен наткнулся на низкий круглый столик, бездумно взял на ладонь Амулет Прорицателя, хотел посмотреть сквозь прорезь на солнце — но вовремя спохватился, что не имеет на это права. Сник, принялся накручивать золотую цепочку на палец.
— Орвин погиб, — тихо сказал Легиар.
Марран вздрогнул:
— Из-за меня?
— Нет, — отозвался Легиар после паузы.
Помолчали.
— Я соврал Эсту, — сказал Марран, прислонившись затылком к стене и закрыв глаза.
Легиар с трудом поднял изломанную бровь:
— Что?
— Я сказал ему, что не было пари. А пари было. Мы побились об заклад с мельником Хантом, что…
— Помолчи, ладно? У меня в ушах… звенит. Уймись.
Хлоп… Хлоп… — колотилась оконная рама. Жалобно вскрикивало стекло.
— Я думал, тебе от этого легче, — извиняющимся тоном пробормотал Марран.
Легиар двинулся к нему через всю большую комнату. Подошёл вплотную, так что Марран отпрянул, вжавшись лопатками в стену.
— А мне не легче, — хрипло сказал колдун. — Наверное, мне никогда уже не станет легче.
И отвернулся, опустив плечи — поникший, усталый, будто вынули из него ту тугую железную струну, о которую обломала зубы чудовищная Третья сила.
Где-то в доме заплакал ребёнок. Руал почувствовал, как глубоко в нём отозвался этот плач — будто затянулся где-то внутри огромный, запутанный узел.
Плач стих — закрылась входная дверь.
— Они ушли, — шёпотом сказал Дамир. — Она и этот, муж её…
Узел подёргивался, сжимаясь.
— Мне надо… — начал было Руал, но не услышал своего голоса. Начал вновь: — Я должен… догнать.
Ларт отошёл. Тяжело навалился на стол. Помолчал, опустив голову. Потом поднял изувеченное лицо:
— Конечно, должен.
Они уходили, спускаясь вниз, с холма. Руал не мог бежать — подгибались ноги. В отчаянии, что теряет её, он крикнул глухо, и крик тут же был унесён ветром, но она услышала и обернулась. Потом обернулся Март.
Снова налетел ветер, поднял столбом палые листья, закрутил и бросил — Ящерица двинулась Руалу навстречу, медленно, будто неохотно, через силу, с трудом. Март смотрел ей в спину и немо разевал рот, будто выброшенная на берег рыбина.
Встретились. Удивлённо воззрившись на незнакомца, забормотал что-то малыш у неё на руках. Она, не глядя, сунула ребёнку тряпичную игрушку.
— Ты спасла мне жизнь.
— Мы квиты.
— Уходишь?
Малыш потянул игрушку в рот, с удовольствием ухватил её розовыми дёснами.
— Руал… А помнишь, муравьи?
…До чего тёплым был золотистый песок на речном берегу, под обрывом! В песке этом ползали, обуянные азартом, двое подростков, а между ними, на утрамбованном пятачке, разворачивалось муравьиное сражение. Чёрными муравьями командовала Ящерица, а юный Марран — рыжими… Некоторое время казалось, что силы равны, потом рыжая армия Руала отступила беспорядочно, чтобы в следующую секунду блестящим манёвром смять фланг чёрной армии, прорвать линию фронта и броситься на растерявшуюся Ящерицу.
— А-а-а! Прекрати!
Муравьи взбирались по голым загорелым щиколоткам… Она прыгала, вертелась волчком, стряхивая с себя обезумевших насекомых. Марран сидел на пятках, утопив колени в песке, и улыбался той особенной победной улыбкой, без которой не завершалась обычно ни одна из его выходок…
— Ну и целуйся с муравьями своими! — кричала она обиженно.
— Ну, целоваться я хочу с тобо-ой…
И он набил полный рот песка, ловя её ускользающие, смеющиеся губы, пытаясь удержать вёрткое, как у ящерицы, тело, остановить хоть на миг, почувствовать, как с той стороны тонких полудетских рёбер колотится сердце, колотится и выдаёт с головой её радость, возбуждение и замешательство… Пересчитать песчинки, прилипшие к бёдрам и коленкам, запутавшиеся в растрёпанных волосах…
Куражился осенний ветер. Поодаль ждал Март, её муж, ждал, не замечая судорожно стиснутых пальцев. Ребёнок слюнявил тряпичную куклу.
— Муравьи? Нет, кажется, не помню.
Тучи то и дело перекрывали солнце, и тогда казалось, что кто-то накинул тёмный платок на огромную лампу.
— А… Как ты дразнил меня, помнишь?
…Изумрудная ящерица на плоском камне. Оранжевые бабочки над зелёной травой… Она умела тогда превращаться в ящерицу, и только в ящерицу, и мальчишка смеялся:
— А в стрекозу можешь? А в саламандру? А в дракона?
— Ну, хватит, Марран! Можешь больше не приходить!
Он поймал её и оторвал тёплый, подрагивающий хвостик, повесил на цепочку и носил на шее, ощущая ежесекундно, как он щекочет его грудь под рубашкой…