– Когда-нибудь ты перескажешь ее?
– Когда-нибудь – возможно. Так что, какую плату вы решитесь установить за то, что не станете выдавать меня? По крайней мере, до ближайшего порта, ближайшей английской территории.
– Вы так бездумно настойчивы, леди Норвуд, что хочется спросить: а что вы способны предложить в качестве платы? Кроме, разумеется, сердечной благодарности, которая на пиратских кораблях ценится куда меньше, нежели молчание.
– На сегодняшний день все мое состояние – две золотые монеты.
Грей взорвался таким хохотом, что Внебрачный Лорд, вышагивавший рядом с каютой, остановился и настороженно прислушался.
– Не ржите вы так, – шепотом прикрикнула на него Анна. – У меня действительно больше ничего нет. Зато здесь, в трюмах, хранится целое сокровище. Вам это известно?
– Тайну сию уже раскрыл Лорд-Висельник.
– Мы ведь попытаемся добыть их, разве не так?
– Возможно. – Грей вспомнил о бочонках с драгоценностями, которые они с Рольфом и Лордом-Висельником припрятали в каменистой россыпи прибрежного склона, и только теперь по-настоящему осознал, что он сказочно богат. Чтобы еще и ощутить это, надо всего лишь заполучить один из бочонков в свое владение и добраться с ним до ближайшей английской колонии… Но путь этот настолько долог и опасен, что, даже пройдя его совершенно нищим, можно почувствовать себя счастливчиком.
– Так вот, половина доли, которая достанется мне, – ваша. Считаете, что это несправедливо?
– Почему не две трети? – вновь хохотнул Грей.
– Что вы опять ржете? – обиженно упрекнула его Анна. – И почему две трети? Половина всегда была проявлением справедливости: пятьдесят на пятьдесят. Почему обязательно две трети?
– Если честно, я ожидал, что вы предложите что-либо другое, леди Норвуд.
– Что… «другое»? Чего вы молчите: что «другое»? Что вы имеете в виду?
– То же, что имел в виду штурман Марр. Что вы вновь замолчали, леди Норвуд?
– А что… вам известно о Марре? О наших былых отношениях с капитаном? Откуда? От кого? От Лорда-Висельника? Но ведь и он тоже ничего толком не знает, ни о чем не догадывается. Никто ни о чем не догадывался…
– Кроме первого штурмана Марра.
– Вы правы, – упавшим голосом признала Норвуд. – Кроме него, будь он проклят. Все пронюхал. Сразу догадался, кто я и почему капитан Рейтель якобы нанял меня в качестве юнги. Буквально на третий день после моего появления на корабле он уже понимающе ухмылялся. Все то время, пока капитан добывал каперское свидетельство и ждал окончательного решения об амнистии, этот проклятый норманн соблюдал хоть какое-то приличие. Но как только мы оказались в море, его словно бы подменили.
– В чем это проявлялось? – не мог скрыть своего любопытства Констанций.
– В команде были верные ему люди, и это позволяло Марру шантажировать капитана угрозой бунта. Угрожал, что выдаст меня и Рейтеля, и тогда капитана повесят на рее или высадят на безлюдном острове. В лучшем случае лишат права командовать кораблем. Меня же спустят в трюм, для общего пользования.
– И вы не сомневались, что он может решиться на это.
– Сомневаться?! В угрозах Джесса Марра? Вот если он не угрожает, это и в самом деле должно вызывать сомнение. И даже подозрения.
– И тогда, тайком от капитана, вы стали спать с ним.
– Я очень любила капитана Рейтеля. До моего появления на корабле мы были знакомы с ним уже два года. С тех пор, когда он еще был старшим лейтенантом на большом фрегате, приведшем из Англии караван судов. Он тогда отличился в бою с испанской эскадрой, губернатор Ямайки лично пожал ему руку и вручил наградное оружие. На балу в честь прихода эскадры все девицы столицы Ямайки Порт-Рояля буквально сходили от него с ума. Сама не знаю, каким чудом мне удалось приковать к себе его внимание и добиться благосклонности. Хотя на балу я была отнюдь не самой знатной, красивой и богатой дамой.
– Но до свадьбы дело не дошло.
– Мне всегда не везло. Прошло какое-то время, и до Порт-Рояля долетела весть о том, что на корабль Рейтеля напали пираты. Уже ходили слухи о том, что старшего лейтенанта Рейтеля должны назначать капитаном небольшого военного корабля, предыдущий капитан которого оказался в госпитале после ранения… И тут это нападение пиратов почти у самой Ямайки!
Поначалу считали, что Рейтель вместе с другими офицерами погиб в бою. Затем кто-то сообщил, будто он оказался в плену и был казнен пиратами. На самом же деле все происходило немного не так: Рейтель действительно попал в плен к английским пиратам, которые еще в бою отметили его храбрость и предложили стать их старшим бомбардиром. Уж не знаю почему, но он согласился. Как он мог согласиться – этого я не пойму. Такой офицер, и вдруг пират!
– Извините, леди Норвуд, но в эти минуты я должен рассуждать приблизительно так же: светская дама, из неплохой семьи – и вдруг в одеждах матроса, на корабле пиратов!
Норвуд поднялась и подошла к соседнему иллюминатору. Несколько минут Грей видел ее голову, оттененную лунным сиянием. Он не торопил Анну. Рассказ так заинтриговал его, что Констанций готов был пожертвовать этой ночью и слушать девушку до утра. Что ни говори, а житейская история Норвуд стоила этого.
– Потом мне говорили, что Рейтель словно бы сотворен был для пиратской жизни и пиратских набегов. Он оказался удивительно храбрым, неалчным. Для него куда важнее были свобода и пиратское братство, нежели презренный металл. Конечно, я уверена, что пристал он к пиратам только ради того, чтобы остаться в живых и вновь увидеть меня. Разве не так? – жестко спросила Анна, оглянувшись на Грея.
И штурман понял: ответь он отрицательно, и Норвуд уже не простит ему этого.
– Иначе и быть не могло. Храбрые люди никогда не спасают свою жизнь ценою достоинства и чести. Если уж они соглашаются на условия своих врагов, то лишь из благороднейших побуждений.
Грей произнес все это с явной иронией, однако Анна не заметила ее. Не пожелала замечать. Она вслушивалась в смысл слов, а не в их звучание. Для нее важно было, что Грей такого же мнения, а значит, не осуждает ее жениха за нарушение присяги его величеству.
– Но потом оказалось, что я слишком плохо знала старшего лейтенанта Рейтеля.
– Или же до этого он слишком плохо представлял себе, что такое пиратское братство, но команда попалась дружная и удачливая и очень скоро Рейтель прижился в ней, завоевал авторитет. Тем более, что о возврате на королевскую службу уже не могло быть и речи: путь назад пролегал только через суд, каторгу, а то и виселицу.
– Меня поражает, штурман Грей, как точно и тонко вы все воспринимаете. Только признайтесь: о Марре… относительно Марра… Вы кое-что выведали у Лорда-Висельника или же просто догадались?
– Догадался. И потом, я не так уж плохо знаю женщин.
– Вот как?
– Но еще лучше – мужчин. А также законы, по которым обычно развиваются все корабельные интриги бунтарей. Так уж случилось, таков мой жизненный опыт.
– Значит, Внебрачный Лорд ни во что не посвящен? Это облегчает мою участь, не правда ли?
– Вплоть до сплошного праздника. Будь то на «Нормандце» или на «Адмирале Дрейке». Но что было дальше? Как все это между вами происходило?
– Опасаюсь, что из дальнейшего моего рассказа вы уже не почерпнете для себя ничего нового.
«А я и в предыдущем тоже ничего нового для себя не почерпнул, – мысленно возразил Грей. – Но из этого ничего не следует. Важно знать, как все это прозвучит в устах того, для кого эти события стали судьбой».
– Уже через полгода команда взбунтовалась, сместила бывшего капитана и избрала своим капитаном Рейтеля. А еще через какое-то время он уже слыл самым удачливым и самым беспощадным пиратом Карибского моря и Мексиканского залива.
– Припоминаю, припоминаю… Мне приходилось слышать о таком капитане. Правда, корабль, на котором я пиратствовал у берегов Венесуэлы, а затем и севернее Тортуги, в Карибское море заходил крайне редко. Тем не менее слава – она и есть слава. Имена удачливых пиратов одинаково известны и в Лондоне, и в Маракаибо.
– К сожалению, многих пиратов пленит именно это – кровавая слава грозы морей. Рейтель тоже не устоял перед ней.
– С тех пор, как вы узнали о роде занятий вашего жениха, вы решили разделить его участь?
– У меня попросту не было иного выхода.
– Терпеть не могу подобных признаний, Норвуд.
– Но это правда.
– Именно потому, что это правда. Дело ведь вовсе не в том, что у вас не было иного выхода, а в том, что вам очень хотелось быть рядом со своим возлюбленным. Я не прав?
– Вынуждена признать.
– Так и говорите. Вы ведь пока что стоите не перед королевским судьей, а всего лишь перед штурманом пиратского корабля. Вам очень хотелось разделить не только судьбу, но и славу капитана Рейтеля. Вы уже видели себя рядом с ним, в капитанской каюте, у штурвала, под тугими парусами, которые уносят вас к неведомым островам, навстречу новым приключениям, с лихой командой пиратов…
– Вынуждена признать, – еще более покорно согласилась Анна, отходя от иллюминатора и садясь на койку.
Привалившись спиной к стенке, она несколько минут упрямо молчала: судя по всему, это «вынуждена признать» действительно давалось ей нелегко.
– Но в жизни все оказалось совершенно не так, как мечталось.
– Абсолютно. Ничего общего с теми мечтаниями, которые привели меня на борт «Нормандца».
– Так оно и должно быть.
– Почему «должно»?
– Иначе жизнь перестала бы оставаться жизнью и представала бы перед нами таковой, какой она нам видится в собственных мечтаниях. А это уже никуда не годится. Тогда она потеряла бы всю свою суровость, всю жестокость бытия, в конце концов, всю пиратскую авантюрность.
– О нет, что-что, а авантюрности моя жизнь не утратила. Иное дело, что авантюры оказались более жестокими и кровавыми, нежели мне это представлялось.
– Но тогда, восхищаясь подвигами своего пиратского капитана, вы, леди Норвуд, пока еще не догадывались об этом. – Тон, в котором Грей повел беседу с Норвуд, откровенно стал напоминать если не тон судьи, то уж, по крайней мере – адвоката. Да, скорее всего, адвоката, решившего, коль уж не оправдать поступки леди Норвуд, то, по крайней мере, объяснить самому себе побуждения, которые привели эту девицу к пиратству. – Вы хотели быть похожими на него, однако для того, чтобы быть достойным капитана пиратов, для начала следовало родиться мужчиной. Но даже это не остановило вас.