любит и которую всегда хочет видеть в своем доме и своей постели?
– «Женщина для молитв»… Как необычно это сказано, – мечтательно признала Констанция, выслушав рассказ африканки. – Это должно стать мечтой всякой женщины: сделать так, чтобы для своего мужчины стать женщиной для молитв. Но, насколько я поняла, граф Дейтон не согласился с тобой. И так и не превратил свою жену в «женщину для молитв»?
– Он так и не понял, о чем я говорила ему. И еще долго не понимал. А когда понял, его жена уже не желала, чтобы мужчиной, который должен молиться на нее, был граф Дейтон. А еще она стала опасаться, как бы этой женщиной не стала для графа я.
– Странная история. Как в рыцарском романе. Такую и в самом деле можно описать в книге.
– О ней напишут «Библию»?
– Перекрестись: о таких беспутствах, какие вы творили там, у себя в джунглях, ты и супруги Дейтоны, в Библии не пишут.
– Почему? Графиня Элен Дейтон говорила, что в Библии написано все и обо всем.
– Это она так решила, что «все и обо всем». Если бы там было все это описано, она была бы не Библией, а какой-то там Сатано-библией. Впрочем, тебе, нехристианке, этого не понять. Лучше расскажи, как вы впервые оказались в одной постели с графиней Элен. Только коротко, у нас очень мало времени.
– Только с графиней? А с графом?
– О том, как с графом, можешь не рассказывать. С ним ты оказалась, как оказывались многие другие рабыни до и после тебя. Как в конце концов оказывается в чьем-то мужском ложе каждая из нас. А вот как ты умудрилась пройти через чистилище белой и высокородной леди – это любопытно. Где произошло это?
– На корабле.
– Как… на корабле?! Откуда там взялся корабль? Вы ведь были где-то в глубине джунглей.
– В глубине джунглей.
– А корабль? Он-то откуда взялся?
– Он взялся на реке. Небольшой корабль – на большой реке. Мы с графиней отвозили ее больную племянницу к доктору, туда, где было много английских солдат и где ее муж был офицером. Мы плыли туда по реке, на корабле. Началась гроза и страшный ливень. Корабль остановился. Графиня позвала меня к себе, поскольку очень боялась молнии. Молния вскоре перестала, но мы так и остались с ней в одной каюте и в одной постели.
– А потом вы еще много раз бывали вместе, и кончилось все тем, что однажды граф узнал об этом.
– Но сначала графиня застала Нгант в постели с графом. В хижине охранника плантации, неподалеку от нашего дома. Это было еще до того, как Нгант с Элен плыли на корабле по большой реке. И тогда Элен била его ладонями по щекам, а меня – плеткой по спине. А затем уже граф застал нас двоих, неожиданно вернувшись из форта, где много английских солдат и где он должен был ночевать у своего родственника-офицера.
– И кто кого хлестал по щекам на сей раз?
– На сей раз они оба хлестали Нгант. Уж не помню, как и чем. Они решили, что это Нгант соблазняет их обоих. И что это из-за Нгант они так холодны друг с другом и Элен никак не может стать для графа «женщиной для молитв». А еще они оба собрались уезжать из этой усадьбы в город, к морю. Но перед отъездом граф сначала продал в рабство четверых из шести моих братьев. А затем – и меня.
– Какая же дивная и чувственная была там у вас любовь! – иронично подытожила ее рассказ Констанция. – И запомни: если ты вздумаешь кому-либо – то ли матросам, то ли своим черным – проговориться, что я – женщина, мне придется продать тебя в рабство еще раз. Но теперь уже навсегда.
Нгант в последний раз прошлась поцелуями по всему телу Констанции, затем легла рядом с ней и, закинув руки за голову, мстительно улыбнулась.
– Нет, – молвила она. – Нгант не станет продавать тебя в рабство капитану и его людям.
– Мер-завка! – незло огрызнулась Констанция, признавая, что женщина эта мудра и хитра, как престарелая настоятельница монастыря кармелиток.
– Нгант не мерзавка. Нгант не станет продавать тебя. Она сделает тебя своей «женщиной для молитв».
– Ты – меня?! Женщиной для молитв?!
– А ты купишь Нгант и сделаешь свой рабыней. Тогда я не достанусь многим другим мужчинам, которые захотят меня на плантации белого хозяина.
Взгляды их – переливы бирюзовых звезд и сияние двух черных алмазов – на несколько мгновений скрестились.
«А ведь у нее созрел целый план, – удивилась Констанция. – Пока ты предавалась ее ласкам, сгорая в них, как рождественская свеча, она продумала, как бы нам остаться верными друг другу, спасти и помиловать друг друга, сохранить наши отношения в будущем».
– Ты ведь понимаешь, что это невозможно. Я – моряк. На корабле рабынь не держат.
– На корабле их не держат. Рабынь держат на берегу.
– Но я-то на корабле.
– До тех пор, пока ты не на берегу.
– Но ведь у меня нет плантаций. И нет дома.
– У нас будет маленькая плантация в джунглях. И маленькая хижина. И двое мужчин. Твой – и мой, мой – и твой, – озорно погарцевала она пальцами по груди Грей. При этом, скрещивая пальцы, она давала понять, что «мой» означает «и твой». – Не для молитв. Для работы.
– Но у меня нет денег.
– Неправда, немного денег у тебя есть, – постучала Нгант указательным пальцем по грудной клетке Грей. – Поговори с капитаном. За то, что ты работала у него, он заплатит тебе мной.
Грей очумело смотрела на африканку и молчала. Теперь-то она понимала, почему в деревне ее считали колдуньей и хитрушкой. Но то, что она предлагала, и в самом деле выглядело заманчивым.
– Я подумаю, – задумчиво пообещала она.
– Если он не отдаст, ты соберешь деньги, много денег, и купишь Нгант.
В дверь постучали. Грубо и требовательно. Там не намерены были терять ни минуты.
Констанция взглянула на песочные часы. В верхней части – ни песчинки. Такие же часы наблюдали и те, кто томился ожиданием своей очереди. Получалось, что они с Нгант явно заболтались.
Игриво скорчив капризные рожицы, женщины с тоской взглянули друг на друга.
– Их будет у тебя еще четверо, Нгант. Целых четверо. Так решили, я ничего не могу сделать для тебя.
– Их будет всего четверо, – растопырила элегантные пальчики африканка, сразу же заставив Констанцию вспомнить о ее шести законных мужьях и приблизительно стольких же белых любовниках, которые предпочитали ее своим женам.
«Мер-зав-ка!» – игриво прошлась по ней взглядом Грей и вдруг, без стыда и совести, позавидовала… Но не мужьям-любовникам, а удивительной отчаянности и беспечности этой африканской львицы.
– Все-все, я ухожу, – кивнула Грей в сторону двери, которая вновь содрогалась под ударами нетерпеливых мужчин. – Ты тут с ними не очень любезничай, – попросила она Нгант, не сумев подавить в себе ревности.
– Ты была моей «женщиной для молитв». Нгант станет их «мужчиной для молитв», – по-заговорщицки понизив голос, пообещала африканка.
– Как это?
– Мужчины глупые. Они будут брать Нгант так, как обычно мужчина берет мужчину, и думать о том, какая прекрасная женщина им досталась. Они будут «умирать» на мне, как я захочу.
– Мне придется многому поучиться у тебя, Нгант.
– Ты была для меня «женщиной для молитв». Они – мужчинами для… – нервно пошевелила африканка пальчиками, подбирая нужное слово.
– Для работы? – улыбнулась Грей.
– Эйля, для работы! – звонко рассмеялась африканка. – Это, конечно, неверно, – заливалась она обворожительно-бархатным смехом. – Нгант хотела сказать не так. Но… «мужчина для работы». Здесь не плантация, и все же очень верно: «мужчина для работы»! Хотя Нгант хотела сказать, что мужчина, как в Библии. Каяться.
«Ты была для нее “женщиной для молитв”, они же будут для нее “мужчинами для покаяния”», – догадалась Констанция, поспешно облачаясь в мужское одеяние.
«Черный принц» появился из-за мыса столь стремительно, словно преследовал уходящий от него фрегат[19]. Лишь заметив его нос, «нормандцы» поняли, как непростительно затягивали они отход плота и как убийственно рисковали при этом.
– Посмотрите, у него четыре мачты! – воскликнула Анна Норвуд, указывая рукой в сторону гористого мыса, из-за которого к тому мгновению появилось только три. – Он огромен!
– Линейный корабль. Самое крупное боевое судно, – сплюнул за борт Гунн-Истребитель, высказывая тем самым презрение не столько к судну, сколько к испанцам. – Они привыкли возводить по три палубы, а надстройки у них, как голубятни. Не военный корабль, а плавучий замок с гаремом.
Теперь, зная, как Гунн относится к испанцам и всему испанскому, Анна не удивилась бы, даже если бы боцман раскритиковал идеальнейшее из созданных ими судов.
– Все же мне хотелось бы оказаться на таком корабле. Наверное, на нем чувствуешь себя уютно, а главное, защищенно.
– Да уж, уютно. Особенно на рее, – еще презрительнее сплюнул боцман и, поднявшись на переход между кормовыми надстройками, внимательно всмотрелся в пространство у мыса Крушений.
К его величайшей радости, плот уже скрылся за южной оконечностью, и можно было надеяться, что Рольф и Грей окажутся достаточно проворными, чтобы войти в бухту раньше, нежели «испанец» поравняется с «Нормандцем».
– А теперь слушайте меня, бездельники! – обратился Гунн к своей команде. – Видите вон те два бочонка? Они полупустые, но пороха в них достаточно, чтобы превратить их в хороший заряд. Оставьте их между фок-мачтой и правым бортом. Чтобы в них нетрудно было попасть с берега. Ты, Норвуд, бери канат, протыкай его гвоздями и обвязывай ими бочонки.
– Это еще зачем?
– Во время взрыва эти гвозди станут разить людей Коссара, как наконечники стрел. Мне уже приходилось видеть, какой «фурор» производят подобные заряды.
– Но Коссар разнесет нас ядрами своих орудий.
– Не станет он делать этого. Не захочет. Наверняка он знает, что в трюмах «Нормандца» много золота, а потому решит, что лучше заполучить его в сундуках и бочонках, нежели собирать разбросанное по дну океана.
– А вот мы уж точно не откажем себе в удовольствии встретить их несколькими залпами, – угрюмо пообещал Вент, который, как успела заметить Анна, и в самом деле был неравнодушен к орудиям. Не зря же его так и называли – «бомбардиром».