– Эту перепутать невозможно, – многозначительно прокашлялся ирландец. – Пробьюсь. Продам.
– Тогда вот тебе часть платы за нее, – отсчитала Констанция несколько золотых монет. Остальное получишь от губернатора.
– Вместе с петлей.
– Если не подвесишь свой язык. И запомни, чем меньше ты затребуешь денег, тем больше у тебя шансов добиться потом – в том числе и через меня – покровительства губернатора Джерди. Так что это твой шанс, га-лер-ник. А теперь напиши мне расписку о том, что товар и деньги получил.
На прощание они с Нгант обнялись. Это было трогательное прощание, на которое обратили внимание и моряки, и торговцы. Как сложилась дальше судьба этой воительницы внебрачных лож, Констанция пока не знала. Хотелось верить, что слово свое ирландец сдержал. Вот только представится ли когда-нибудь возможность повидаться с черной пантерой джунглей?
В последний раз метнув взгляд на окончательно угасающую луну, Грей уснула под едва заметное, мерное покачивание «Адмирала Дрейка». Проснувшись на рассвете, она прежде всего вышла на палубу и осмотрела корабль и плот. Все нормально. Ночь прошла спокойно. Капитан, по всей вероятности, безмятежно похрапывал в своей каюте.
Быстро проделав все, что требовалось по утреннему туалету, она нашла еще с вечера припасенные ножницы и кусок зеркальца. Подрезание волос, возможно, получилось не очень старательным, зато так она чувствовала себя спокойнее: непомерная длина волос тоже могла выдать ее. Тем более что Констанция уже привыкла к короткой, заведенной для матросов военных судов, стрижке.
Закончив с «постригом», Грей, не предупредив капитана, отвязала плот и направила его к горячему озеру-ванне, попариться в которой вчера так и не пришлось. Сегодня, прежде чем отправиться в обратный путь к «Нормандцу», она решила побаловать свое тело.
Утро выдалось чудное. Несмотря на столь раннее время, когда солнце еще, по существу, не взошло, воздух был удивительно теплым: ни ветра, ни влаги. Какая-то уму непостижимая умиротворенность во всем, что окружало Констанцию в этом райском уголке. Умиротворенность и душевная, прямо-таки библейская, благодать, снисходящая с небес, с гор, с вершин твоего собственного сознания и твоей души. Если бы не Рольф, она, возможно, так никогда и не узнала бы, что существует этот отрешенный не только от всей остальной части Земли, но даже от этого крохотного островка, закуток. Никогда не познала бы, что такое полное согласие окружающего тебя мира с твоей собственной душой. Если бы не Рольф…
А еще, если бы однажды она не оказалась на борту пиратского судна… если бы судно, на котором она прибыла сюда, не было атаковано и не погибло… Сколько же их, этих немыслимо странных «если бы»… И все это – жизнь, ее, Констанции Грей, странная, неподвластная ни собственной, ни Господней воле, – жизнь…
…А ведь тогда, у острова, ирландец-«галерник» – словцо это, «галерник», так и осталось в ее лексиконе, как бы в память о нем и неунывающей рабыне Нгант – напророчил ей: «Пиратом не был только тот англичанин, который никогда не выходил в море».
Отдохнув, подремонтировавшись и взяв на борт новый товар, который они должны были доставить в одну из голландских колоний, они вновь вышли в открытый океан. Шкипер стоявшего рядом в гавани судна советовал капитану «Святого Антония» подождать еще сутки, чтобы выйти в море вместе. Тогда миль триста они шли бы одним курсом, что было бы куда безопаснее – слишком уж много пиратов развелось в окрестных водах, на торговых путях англичан, испанцев и французов.
Но их капитан почему-то свято полагался на свою удачу, двадцать орудий и просоленных отпетых бродяг, которых он навербовал по различным портам Нидерландов. Вот только на сей раз пиратское судно настигло их всего в каких-нибудь сорока милях от острова.
Воспользовавшись полосой тумана, которую «Святой Антоний» преодолевал около двух часов, пираты сумели незамеченными приблизиться почти на пушечный выстрел. Впрочем, бомбардирам работать пришлось недолго. Распотрошив голландцу паруса, пираты пошли на сближение и бросились на абордаж. С какой яростью сражалась она тогда! Сама была поражена. Когда, нанявшись в Нидерландах матросом, она взошла на судно со своим, изготовленным ружейных дел мастером-мавром, обоюдоострым копьем, один конец которого напоминал короткий меч, – это восприняли как чудачество. Но в их пехотном полку копье все еще считалось грозным оружием, особенно в бою против конницы. И умение фехтовать им почиталось как прозрение Господне.
Сержант, который скорее по дружбе, нежели по службе, вызвался обучать ее этому ремеслу, был настоящим виртуозом «копьевспарывания» – как он это называл. Однако Констанция была довольно крепкой руками, а главное, старалась всех превзойти, чтобы никто не смог заподозрить ее в слабости или неумении. И вскоре сержант-швед вынужден был признать, что, хотя по силе «вспарывания» рядовой Грей все еще уступает ему, зато в виртуозности владения копьем уже почти превзошел.
Этот странный вид копьефехтования и в самом деле увлек Констанцию. Вот и тогда, во время схватки с пиратами, она разила врагов, нанося удары то по ногам, то по голове; успевала выхватывать один из четырех навешанных на поясе пистолетов, задерживая удар абордажной сабли копьем, зажатым между рукой и бедром; поддевала копье-мечом противника за пах, вспарывая по самым святым и неприкосновенным местам.
Вместе с еще тремя матросами Грей сумела пробиться к окруженному капитану и даже чуть было не ворвалась на корабль пиратов. Вот только бродяги-голландцы еще не совсем протрезвели после нескольких дней пьянок в порту, да к тому же от природы ленивы и безвольны.
Уже поняв, что сражение проиграно, Констанция забаррикадировалась в каюте и решила держаться до конца, до последней возможности.
– Эй ты, паршивый голландец! – заорал кто-то из пиратов, врубываясь саблей в мощную дверь. – Долго ты собираешься отсиживаться там? Или, может, поджечь, чтобы вышел отдышаться?!
– Я такой же голландец, как и ты, – по-английски ответила Констанция. – Только я родом из-под Ливерпуля, а ты, очевидно, из Бристоля.
– Выходит, что ты – англичанин?
– Кто же еще?! Ты-то сам откуда?
– Из Честера.
– Это же рядом с Ливерпулем.
– Если не врешь, мы почти земляки, – вынужден был признать лихой пират.
– Здесь, в Вест-Индии, все мы, англичане, не почти, а самые настоящие земляки.
– Как же ты оказался на голландском судне?
– Нанялся. Решил добраться до Вест-Индии, чтобы как-нибудь прижиться здесь. Я ведь был военным моряком. Затем служил кадетом в пехотном полку, расквартированном во Фламандии.
– Тогда выходи, какого дьявола?! Меня зовут Ховерг. Я поговорю с капитаном. Кстати, в свое время он тоже служил во Фландрии. Только в кавалерии. Потом, как и ты, решил испытать судьбу на военном корабле.
Тогда ей действительно здорово повезло. Когда она, сдавшись Ховергу и двум его товарищам, пытавшимся вышибить дверь в каюту, вышла на палубу, там, куда уже выводили последних пленников, начинался скорый и жестокий суд. Одних сразу же рубили, других сталкивали за борт. Капитана и боцмана решено было повесить.
– Капитан, – подвел ее Ховерг к предводителю пиратов. – Этот парень наш, англичанин.
– Мой отец Артур Паккард командовал бригом «Норд», который погиб в сражении с испанцами неподалеку от Нормандских островов.
– Так ты – сын Паккарда?! – всверлился в Констанцию своими багрово-белесыми глазами главарь пиратов.
– Совершенно верно, сэр. Могу назвать поименно почти всю его команду.
– Я знал этого морского дьявола. Правда, мы были врагами, поскольку он командовал военным кораблем и должен был топить корабли пиратские. Но он был храбрым моряком.
– Этот бродяга тоже храбр, – вставил и свое слово Ховерг. – Я видел, как он жонглировал копьем. Нам такой подойдет. Тем более что так или иначе, а команду надо пополнять.
– Так что, идешь с нами? – спросил капитан, согласившись с тем, что, коль уж на голландском судне попался опытный английский моряк, то лучше пополнить им свой экипаж. – Сразу предупреждаю: если не согласен, придется высадить тебя на одном из безлюдных островов.
– Иду с вами, – не долго раздумывала Констанция. – Видно, так уж мне было суждено, – вспомнила она слова торговца: «Только тот англичанин не был пиратом, который ни разу в жизни не выходил в море».
…Предавшись этим воспоминаниям, Грей вернулась в каюту «Адмирала Дрейка», прилегла, чтобы дождаться того часа, когда проснется Рольф, и тотчас же вновь уснула.
Проснувшись от стука в дверь, Констанция подхватилась и ошарашенно осмотрелась, пытаясь определить, где она, какое сейчас время суток и что, собственно, происходит.
– Солнце уже давно поднялось, штурман! – донесся до нее бодрый, хотя и слегка сипловатый голос барона фон Рольфа.
– Поднялось? Да? Ну и что? – рассеянно пробормотала она, посматривая в едва подернутый сиреневой дымкой квадратный иллюминатор.
– Вы слышите меня, штурман? – не удосужился внять ее лепету капитан. – Нам пора выходить в море!
– А нельзя ли перенести сей благородный вояж на более позднее время? – сладко позевывая, взмолилась Констанция, ступая на пол босыми ногами и направляясь к двери. – Боюсь, что усну прямо на палубе.
– Хватит ворчать, мистер Грей! Мы должны успеть к «Нормандцу» раньше, чем до него доберется «испанец».
– «Испанец» тоже мог бы подождать, – скорее по привычке, нежели от утренней свежести, поежилась Констанция. – Как, впрочем, и вы.
– Но я не испанец, а ваш капитан! – вежливо возмутился барон, но затем вдруг рассмеялся и, постучав, для верности, кулаком в дверь, предупредил, что уход его – не основание для того, чтобы вновь предаться постельной лени.
– Советую сразу же выйти, иначе пальну из орудия.
– Какой же вы убийственно надоедливый, капитан. Это просто невыносимо, – изливала душу Констанция, отодвигая запор, сонно щурясь и поеживаясь.