– Но позвольте, синьор, – вскипел Бруно, – великим Коперником уже доказано, что Земля вращается вокруг своей оси и совершает оборот вокруг Солнца за один год!
– Э, полноте, милейший, – возразил издатель, поигрывая костяным ножом для разрезания бумаги, – если бы Земля куда-то летела, да еще и вертелась при этом, как утка на вертеле, а ведь, кажется, так, по вашим словам, утверждает некий синьор Коперник, мы бы свалились с нее…
Самоуверенное невежество издателя потрясло молодого ученого. Что можно доказать человеку, который даже не слышал имени Коперника? А издатель продолжал:
– Я бы, пожалуй, согласился выпустить первую часть вашей книги в виде альманаха, но при условии, что вы вставите туда побольше рассказиков из мифологии на игривые сюжеты. Такие вещи публика любит.
– Или все, или ничего! – сухо возразил Джордано.
– Тогда ничего, – любезно ответил издатель.
Дома Ченчо встретил учителя сообщением, что сегодня он разменял предпоследний дукат.
Положение изгнанников на чужбине стало очень серьезным. Бруно мог бы заработать на жизнь уроками, но кому понадобится учитель философии или латыни в городе, где всякое соприкосновение с новым человеком опасно?
Ченчо, набравшись смелости, заявил:
– Учитель, я наймусь в братья милосердия. Моего заработка хватит на двоих, я уже справлялся.
Бруно содрогнулся, услышав такое предложение. Изгнанникам часто приходилось встречать братьев милосердия – людей, одетых в просмоленные балахоны, с глухими капюшонами на голове, в которых были только прорезаны отверстия для глаз, в рукавицах выше локтя.
Эти смелые люди плавали на больших черных гондолах, посещали жилища бедняков в густонаселенных кварталах: там больше всего гнездилась чума. Они ставили смоляные кресты на дверях домов, где обнаруживалась болезнь, – знак, что всякое общение с этим домом воспрещено. Нередко всех обитателей такого дома одного за другим вывозили в водяную могилу, а их жалкие пожитки сжигались.
Джордано рассердился:
– Эту мысль выкинь из головы! Для того ли я увез тебя от родных, чтобы подвергать каждый день, каждый час смертельной угрозе? Уж коли одному из нас придется пойти в братья милосердия, это только мне.
– Вам, маэстро? – с негодованием возразил Ченчо. – Вам, читающему небо, как открытую книгу, и разгадывающему его сокровенные тайны? И это для того, чтобы прокормить мальчишку из Сан-Микеле?
Счастливый случай пришел на помощь скитальцам. Бруно решил предложить рукопись еще в одну типографию, и по дороге туда произошла неожиданная встреча.
Гондольер вез ученого по Большому каналу, и к его гондоле приблизилась нарядно окрашенная лодка. Джордано, смотревший в другую сторону, вздрогнул, услышав окрик:
– Джордано Бруно!
«Меня узнал сыщик инквизиции!» – подумал Бруно.
Он крикнул гондольеру:
– Дукат, если уйдешь от этой гондолы!
Лодочник искусным маневром повернул суденышко и бросился в один из поперечных каналов. Но, как видно, второй гондольер получил приказ не отставать. Началась сумасшедшая гонка. Лодка Бруно чуть не налетала на встречные гондолы, на углы домов, где приходилось делать крутые повороты. Погоня закончилась в одном из отдаленных узких каналов, когда убегавшей лодке преградила путь погребальная гондола, стоявшая поперек улицы. И снова раздался зов:
– Джордано Бруно!
– Кто вы такой? – с дрожью в голосе спросил изгнанник.
– Я – магистр Чезаре Ремиджио из Флоренции. Я друг настоятеля церкви Санта-Репарата, мессера Бонавере да Фано, и встречал вас в приемной епископа, когда вы привезли во Флоренцию ноготь святой Репараты.
Джордано перевел дух. На него дружелюбно смотрел седовласый человек, и голос его звучал искренностью.
– Да, я Бруно, – сознался изгнанник, – но поверьте, мессер, меня заставили бежать от вас очень важные причины.
– Я слышал о них, – просто сказал флорентиец. – Прошу вас считать меня в числе ваших друзей.
Джордано колебался. Предательство или столь необходимая поддержка в трудный момент? Природная доверчивость взяла верх. Бруно улыбнулся старику и сказал:
– Располагайте мною, мессер!
– Так-то будет лучше, – добродушно молвил Ремиджио. – Пересаживайтесь ко мне.
Бруно перешел в гондолу флорентийца. Через полчаса двое ученых беседовали в келье Ремиджио, в одном из венецианских монастырей, где жил магистр. Джордано откровенно, как всегда, рассказал о своих злоключениях, не скрыл и того трудного положения, в каком находится. Услышав о хлопотах Бруно в издательстве, флорентийский магистр сказал:
– Дайте мне ваш труд, брат Джордано. Я не буду томить вас долгим ожиданием и прочту рукопись за три дня. А пока…
В мягкой, необидчивой форме флорентиец предложил Бруно денег, и тот принял, растроганный добротой старика.
На следующий вечер Джордано принимал у себя гостя. Не дожидаясь назначенного срока, мессер Ремиджио сам явился в бедное жилище изгнанника. Лицо флорентийца казалось усталым, под глазами лежали тени.
– Брат Джордано, – сказал Ремиджио, – я читал всю ночь и весь сегодняшний день. И говорю со всей искренностью: мне кажется, ваш труд начинает новую эпоху в познании Вселенной.
Радость потрясла Бруно, и он не мог вымолвить ни слова. Зато Ченчо чуть не завизжал от восторга, но, сдержанный строгим взглядом наставника, выскочил из комнаты и скатился по лестнице.
– Я расскажу историю своей жизни, – продолжал флорентийский магистр, – и вы поймете, почему я от всей души хочу поддержать вас. Я родился в небогатой многодетной семье, и меня с юных лет взял на попечение дальний родственник отца, аббат одного из флорентийских монастырей. Под его началом я прошел искус послушника и принял монашеский сан, он же послал меня учиться в Римский университет. И там мне попала в руки небольшая книжка под заглавием «Первое повествование о книгах Николая из Торна, каноника Вармийского»…
Джордано, не удержавшись, перебил:
– Я знаю об этом сочинении, хотя мне не приходилось его видеть! Оно написано учеником Коперника Рэтиком[186] и вкратце излагает новую систему мира.
– Совершенно верно, – подтвердил Ремиджио. – Учение Коперника увлекло меня, я начал распространять его среди друзей. Но друзья, – старик горько усмехнулся, – друзья предали меня и написали дяде (так я называл своего воспитателя) о том, что я стал приверженцем богохульного учения. Аббат явился в Рим, произвел дознание, – а я не стал скрывать своих взглядов – и потребовал от меня отречения под страхом строгой кары. И я – каюсь перед вами в своем малодушии! – я отрекся. С тех пор прошло много лет, аббат умер, и я давно не считаю свою клятву действительной, но, всецело погрузившись в богословскую науку, я позабыл о Копернике. Лишь теперь, прочитав ваше блестящее сочинение, где вы не только пересказали учение Коперника, но и расширили, углубили его, я со стыдом думаю о своем отступничестве. Но я искуплю его, – горячо молвил флорентиец, – даже если это принесет мне неприятности! Я помогу вам в распространении новых великих идей. Мое влияние в издательстве Мануцио позволит нам выпустить этот труд. Он настолько необычен, настолько пугает ограниченных людей грандиозностью мыслей, что ни один книгопечатник не только в Италии, но и в целой Европе не решится его напечатать.
– Я в этом убедился, – сказал Бруно.
– Дело в том, – лукаво улыбнулся старый монах, – что Мануцио всецело мне доверяет. Он не станет читать «Знамения времени», положившись на мой отзыв, а я составлю его в правоверно-католическом духе.
Глаза Бруно затуманились слезами.
– Ах, мессер, мессер, вы спасаете меня из бездны недоверия к человечеству! Я даже не благодарю вас, так как понимаю: вы поступаете столь достойным образом не из ожидания благодарности…
– И вы правы, брат. Я действую как поборник истины.
С этого дня дела Бруно сразу изменились к лучшему. Альдо Мануцио был одним из первых венецианских типографов. Он давно умер, дело продолжали его наследники, и фирма пользовалась славой одной из самых добросовестных. Напечататься у Мануцио мечтали многие авторы, это обещало быстрое распространение книги.
В издательство «Наследники Мануцио» поступил блестящий отзыв Ремиджио на книгу «Знамения времени». Флорентиец указал, что автор книги – доктор богословия, но его настоящее имя не может быть открыто по важным соображениям.
В старину не существовало ни авторского права, ни авторского гонорара. Единственным вознаграждением автора было то, что издатель на время печатания книги принимал автора на содержание наравне со своими служащими. Ченчо, как ученик Джордано, тоже поступил на иждивение Мануцио.
Бруно в теплых признательных словах посвятил книгу мессеру Чезаре Ремиджио, воздав ему должное за его ученость, проявления любви к ближним и прочие высокие душевные качества.
Пока печаталась книга, чума в Венеции кончилась, и каждый был волен покинуть город. Джордано решил переменить местожительство. Он надеялся, что святейшая инквизиция потеряла его след, но все-таки не стоило слишком долго засиживаться на одном месте.
В начале февраля 1577 года Джордано Бруно и Ченчо выехали в Падую. Снабженный рекомендательными письмами мессера Ремиджио, Бруно рассчитывал получить место преподавателя в Падуанском университете, лучшем в Италии, где свободно излагали свои взгляды многие выдающиеся философы и ученые страны.
В дорожном багаже Джордано лежали упакованные полтора десятка экземпляров книги «Знамения времени».
Глава девятаяПадуя
Джордано Бруно жил в Падуе уже около года. Большая радость ждала его в этом древнем городе, где многое сохранилось с римских времен. Здесь встретил он своего лучшего пансионского друга Альфонсо Маринетти. Теперь это был достопочтенный отец Бенвеньято, аббат церкви Санта-Джустина. Еще в пансионе Маринетти был первым учеником и отличался высокими душевными качествами. И хотя это не часто случалось в истории католической церкви, но Маринетти, не имевший высоких покровителей, в тридцать пять лет получил важный пост настоятеля храма в Падуе.