– Я тебе дорог, – сказал Пакстон, чувствуя слова так, будто в каждом из них заключалось что-то острое. – Я тебе дорог.
– Это правда.
– Они хотят знать, как ты это делала, – сказал он. – Это касается всего. Добс говорит, что им ты не скажешь. Они думают, что я смогу уговорить тебя сказать. – Пакстон пожал плечами. – Я даже, черт возьми, не знаю, что именно ты делала.
Цинния посмотрела на стакан и подняла бровь.
– Тебе лучше не знать.
– Что это значит?
– Я, кажется, понимаю, что происходит. – Цинния глубоко вздохнула. – И если я понимаю верно, живой мне отсюда не выбраться.
Пакстон замер. Ставки в этой игре поменялись, и вся его злость прошла.
– Нет, – сказал он. – Нет. Я не… Я…
– Ты к этому не имеешь никакого отношения, и я буду повторять это столько, сколько придется, – сказала Цинния, глядя в окно.
Пакстон, казалось, хотел добавить что-то еще, но так и не надумал, что сказать. Его лицо сжалось и растянулось. Злость, страх, грусть и что-то еще отразились на нем. Кожа покраснела, он выглядел как ребенок, и все эти перемены Цинния болезненно чувствовала сердцем. Ей немало пришлось пережить – в нее стреляли, наносили удары ножом и пытали. Она падала с высоты и ломала себе кости. Она знала боль как доброго друга, научилась впитывать ее, проникать в ее суть и принимать ее.
Но сейчас она чувствовала себя так, будто ей больно впервые.
Пакстон встал и собирался что-то сказать. Он помедлил и повернулся к двери.
Цинния хотела сказать ему. Все. Почему она здесь, что она делала, даже свое настоящее имя. Но Пакстона защищало его неведение. Она не могла утащить его с собой. Он не заслуживал этого.
Она не могла позволить, чтобы так закончился этот последний разговор между ними.
– Подожди, – сказала она.
– Зачем?
– Пожалуйста. – Она кивнула на стул. – Хочу сказать тебе одну вещь. После этого делай, что считаешь нужным.
Он грузно сел. Поднял руку и жестом попросил ее продолжать.
– Знаешь, о чем я все время думаю? – сказала она. – О том, что Имбер говорила в книжном магазине.
– О чем именно? – спросил Пакстон шепотом.
– Она упомянула историю, которую я читала в детстве, – сказала Цинния, подвинувшись на стуле. – Вот об этом месте, о Материнском Облаке. Утопия. Нет ни войн, ни голода. Все просто идеально. Только для поддержания статус-кво одного ребенка надо держать в темной комнате. Им постоянно пренебрегают. Не знаю почему. Просто… так там устроено. Без света, без тепла, без ласки. Даже те, кто приносит ему пищу, не должны с ним разговаривать. И люди приняли это, потому что так там все устроено. Это как волшебное правило, которое надо соблюдать, чтобы сохранить существующее положение вещей. Все жители благоденствовали ценой страданий единственного ребенка. А что такое одна жизнь против нескольких миллиардов? Сам понимаешь.
Пакстон покачал головой.
– К чему ты это рассказываешь?
– Эта история всегда меня злила. Я думала: не могут люди так жить. Почему этому ребенку никто не поможет? Я представляла себе, что перепишу ее с другим окончанием. Найдется смелый человек, заберет этого ребенка и даст ему любовь, в которой ему отказывали. – Последние несколько слов Цинния произнесла с трудом, как будто земля у них под ногами разверзалась, обнажая скрытое в ней. – В этой истории люди, узнавшие о ребенке и не сумевшие жить с этим знанием, просто уходили. Они не пытались его спасти. Просто уходили. – Цинния засмеялась. – Вот почему история называется «Те, кто уходит из Омеласа». Написала ее Урсула К. Ле Гуин. Ты ее найдешь.
– Мне нет дела до этой истории, – сказал Пакстон. – Ты мне лгала.
– В том-то и дело. Неужели не понимаешь? Всем все равно.
– Хватит.
– А ты никогда не лгал?
– Лгал, но не так.
– Никогда не лажал?
– Но не так, – сказал он, отчетливо произнося каждое слово.
Цинния вздохнула. Кивнула:
– Надеюсь, у тебя все будет в порядке.
– Будет, – сказал он. – У меня будет хорошая жизнь. Прямо здесь.
У Циннии пересохло во рту.
– Так ты, значит, на их стороне.
– Они не идеальны, но, по крайней мере, у меня здесь есть работа и место для жизни. Может быть, так и надо. Может быть, так продиктовал рынок.
Цинния улыбнулась:
– А не то ты бы отсюда просто ушел.
– Куда?
Беззвучно двигая губами, она произнесла:
– Разве не видишь? Разве не понимаешь? – Она хотела рассказать ему обо всем, что увидела, что обнаружила, что почувствовала, что Облако сделало ему, ей и всем. Всему Богом проклятому миру.
Но она хотела, чтобы он остался в живых, и потому сказала:
– Помни, свобода остается твоей, пока ты не откажешься от нее. – Она надеялась, что этого будет достаточно.
Пакстон поднялся, оттолкнув стул, и пошел к двери.
– Сделай мне одолжение, – сказала Цинния.
– Ты шутишь?
– Даже два, – сказала она. – Есть такая Хэдли, она носит коричневую рубашку. Живет на моем этаже. Комната Q. Зайди к ней. И береги себя. – Цинния пожала плечами и улыбнулась. – Это все. Больше ничего.
Пакстон, спотыкаясь, вышел из комнаты. Легкие, сердце и кожа готовы были разорваться от давления прямо здесь, среди людей, приникших к окну. Он пробрался через толпу в помещение, находившееся рядом с комнатой для допросов. Здесь никого не было. Пакстон сел на стул и обхватил голову руками.
Дверь приоткрылась. Пакстон слышал шарканье шагов, но не реагировал. Хотелось наорать на любого, кто не мог оставить его сейчас в покое. Он думал, это Добс или Дакота.
Скрипнул другой стул, стоявший в комнате.
Пакстон поднял взгляд от стола и увидел Гибсона Уэллса.
Улыбка, которую, как маску, тот носил на людях и которая казалась постоянной принадлежностью его лица, теперь исчезла. Плечи ссутулились, придавая ему вид хищной птицы. Он сел и глубоко вдохнул, потом выдохнул. Все-таки, несмотря ни на что – несмотря на болезнь и усталость, – в нем чувствовалась сила. Рак должен был быть очень силен, чтобы одолеть такого человека.
Гибсон сложил руки на коленях и смерил Пакстона взглядом.
– По словам Добса, ты хороший человек. На тебя можно положиться.
Пакстон смотрел на Гибсона и понятия не имел, что на это сказать. Он забыл слова. Он боялся того, что скажет, если посмеет раскрыть рот. Говорить с Гибсоном Уэллсом было все равно что получить аудиенцию у Господа Бога. Что скажешь Богу? «Привет, как поживаете?»
– Я немного знаю Добса, – сказал Гибсон. – Каждый год я привожу шерифов Материнских Облаков к себе на ранчо. Надо знать людей, на которых тут все держится. Мне Добс нравится. Очень. Человек старой школы, как и я сам. Серьезно относится к службе. Не болтается без дела. Количество преступлений в Материнском Облаке сильно снизилось, это благодаря ему. По-моему, ваше Материнское Облако самое безопасное. И вот он говорит мне, что на тебя можно положиться. Для меня этого достаточно. Но я захотел посидеть с тобой сам. Почувствовать, что ты за человек. Итак, сынок, скажи мне. На тебя можно положиться?
Пакстон кивнул.
– Говори, – сказал Гибсон.
– На меня можно положиться, сэр.
Гибсон, сплошные острые углы, снова улыбнулся.
– Хорошо. А теперь я тебе скажу, что происходит. Надеюсь, это останется между друзьями.
От того, как он произнес слово «друзья», Пакстону стало и холодно, и жарко одновременно.
– А случилось вот что, – сказал Гибсон, – все эти крупные универмаги по-прежнему торгуют в розницу с большими скидками. Ты можешь этого и не знать, но всеми ими владеет одна и та же компания. «Ред-Брикс-Холдингз». После Черной пятницы, когда магазины несетевой розничной торговли понеслись по канализационным трубам, многие предприятия были ликвидированы. И тут является Ред-Брикс, спасает их все и собирает под одним зонтом. Ты следишь за моей мыслью?
– Да, – сказал Пакстон громко и четко.
– Хорошо. Так вот, владельцы этой компании меня не любят. Ты производишь впечатление умного мальчика и, конечно, догадываешься о причинах. И вот они наняли эту девчонку и дали ей задание пробраться в наш комплекс преобразования энергии, чтобы выяснить, как мы ее получаем. Ты знаешь, как мы получаем энергию?
– Нет, – сказал Пакстон.
– Ну, что ж, давай просто скажем, что это передовая технология, которая со временем изменит наш мир, – сказал Гибсон. – У тебя ведь нет детей, верно?
– Детей нет.
Гибсон торжественно кивнул.
– Если у тебя будут дети – а ты еще молод, и у тебя есть время, – к тому времени, когда у них появятся свои дети, твои внуки… Так вот, они снова смогут играть на открытом воздухе. И даже летом. Вот куда нас это заведет. Заманчиво звучит, верно?
Пакстон не мог поверить. Сказанное было слишком невероятно, чтобы быть правдой. Человечество долгие годы испытывало разные способы исправить климат на планете, но ни один из них не приводил к желаемому результату.
– Да, сэр.
– Конечно, заманчиво. Так вот, эту девчонку наняли для похищения сведений, собственником которых являемся мы. К моему глубокому сожалению, кто-то заплатил ей, чтобы она, помимо прочего, убрала и меня. Как будто через несколько недель я не уйду сам. Она пыталась убить меня, и она работает на врага. – Гибсон подался вперед. – Я понимаю, это трудно. Но я просто хочу, чтобы ты понял. Понял, из каких частей слагается это целое. Тебе важно иметь перед собой картину целиком.
– Хорошо, – сказал Пакстон.
– Так ли? Хорошо? – сказал Гибсон, и в его голосе появилось недоверие, как у родителя, который не верит своим ушам, слыша грубый ответ от своего ребенка.
– Нет, не хорошо. Я знаю, что нехорошо, это просто…
Гибсон поднял руку:
– Тут много всего. Слушай, я хочу, чтобы ты понял одну вещь. Ты спас мне жизнь. Я могу это оценить, и ты будешь вознагражден. Тебе будет гарантировано трудоустройство. Твой звездный рейтинг? Не имеет значения. Теперь у тебя пожизненный статус в Облаке. Добс связывает с тобой большие планы. С этого дня твоя жизнь станет чуть легче. – Гибсон положил руку на стол. – Но мне за это от тебя кое-что нужно.