Закончилось это для него печально: единственный белый мужчина посреди дикого леса не мог оказать должного сопротивления десятку взбешенных индейцев. Убивать их не стали. Балтазара обезоружили, избили палками, но его жену даже пальцем не тронули. Имущество, естественно, разграбили, перепились ромом и исчезли на следующий же день. Пьянкой смогла воспользоваться Клара, ночью выкрав у индейцев топор, нож, пару одеял и запрятав все это в лесу. Не знаю, о чем думала бы на ее месте любая другая женщина, на глазах у которой с кровавой пеной в горле умирает муж, но Клара будто заглянула в будущее и заботилась только о нем…»
Умберто вздохнул, взглянув на опустевший стакан.
«Я еще не утомил тебя своим рассказом?»
«Отнюдь!» — возразил Питер.
«Тогда плесни еще, и я продолжу!»
Питер без возражений добавил ему и налил себе — не больше, чем на два пальца.
«Когда индейцы ушли, и Клара осталась наедине с Балтазаром, дышавшим все тише, потому что его пробитые легкие заполнялись кровью, она не смогла придумать никаких средств облегчить страдания мужа, кроме как снять с него перепачканную в крови и грязи одежду и обмыть тело — благо что ручей протекал совсем рядом. Так она и сделала, принося воду одеялом…»
В ответ на удивленный взгляд Джонни, Умберто пояснил: «У них ведь ничего не осталось, кроме топора, ножа и одеял. Вот она и придумала — мочила одеяло в ручье, сворачивала его комом, поднималась к шалашу, в котором страдал Балтазар, и выжимала на него все, что смогла донести, а потом протирала тело влажной тканью.
Переворачивать его она побоялась, — продолжил Умберто. — И поэтому оставила лежать так, как положила вначале, едва дотянув впавшего в беспамятство мужа до временного убежища. Ну, а потом сделала единственное, ей остававшееся — прилегла с ним рядом и постаралась согреть его остывающие ноги. И лежала так до полудня, то впадая в дремоту, то приходя в себя, пока не почувствовала, что умирающий вдруг покрылся испариной, а саму ее начало колотить в ознобе.
Однако к вечеру Балтазару вдруг полегчало. Он больше не хрипел, а только стонал, по-прежнему не открывая глаз и будто пытаясь говорить, но так неразборчиво, что Клара, сколько она не силилась, понять его не смогла. Она не ела весь этот день и всю последующую ночь, а когда утром муж очнулся и попросил пить, сама еле смогла спуститься к реке и затащить наверх мокрое одеяло.
Балтазар выздоравливал с поразительной быстротой, несмотря на меню из древесных улиток и дождевых червей, которых Клара выковыривала палкой и очищала от съеденной ими земли, продавливая между пальцами и споласкивая в ручье. Ну, а когда муж смог говорить, не задыхаясь после каждого слова, то и рассказал ей о своем видении.
С его слов, после того как белый свет померк в глазах от удара прикладом, он оказался в странном месте, где вместо солнца от горизонта до горизонта светилось низкое багровое небо. Он проваливался в песок, текущий быстрее воды, и песок этот был настолько холодный, что обжигал сильнее пламени. Чем больше Балтазар барахтался, тем глубже увязал. Сначала он погрузился по колено и даже не очень испугался, но когда попытался вытащить одну ногу — вторая провалилась по пах. Вскоре он утонул по самую шею, и над поверхностью оставались только вздернутые вверх руки и запрокинутая голова. В этот момент он услышал шорох приближающихся шагов и рядом с воронкой, почти поглотившей Балтазара, остановился человек.
Был ой худ настолько, что выпирающие кости почти прорывали изнутри кожу, а из одежды имел только обрывок грязной ткани, обмотанной вокруг чресел. И еще заметил Балтазар рубец на его груди, старый и бледный, будто ударили когда-то человека широким мечом под сердце.
«Тебе хорошо здесь?» — спросил человек, присаживаясь на корточки возле ямы.
«Я умираю! — прохрипел ему снизу Балтазар. — Помоги мне!»
Человек покачал головой.
«Это не мое дело! — ответил он. — Ты сам вырыл себе эту яму и сам в нее влез. Почему же я должен тебя вытаскивать?»
«Я не знаю, как здесь оказался!» — прохрипел Балтазар и попробовал дотянуться до человека рукой, но только расшевелил край воронки, и песок полился вниз тонкой струйкой, засыпав его до самого рта. Чтобы не захлебнуться, Балтазар так сильно запрокинул голову, что затрещали сведенные мышцами шейные позвонки.
«Как же не знаешь? — удивился странный человек, слегка отодвинувшись от ямы, подползавшей к нему под ноги. — Ведь ты сам заставил добрых людей увести себя далеко-далеко от дома, да еще напал на них, когда они захотели вернуться, и угрожал им смертью! Разве не так?»
«Так! — признал Балтазар. — Но ведь я не убил никого из них!»
«Ты просто не успел! — покачал головой странный человек. — Будь у тебя больше времени, наверняка отправил бы сюда двух, а то и трех из них!»
Балтазар не чувствовал своего тела. Казалось, оно полностью растворилось в песке, а голова просто воткнута в дно воронки. Даже торчавшие по бокам руки ему не подчинялись, а сведенные судорогой пальцы походили на высохшие древесные сучья.
«Я должен умереть?» — спросил он, собрав последние силы.
«Не знаю, — пожал плечами человек. — У тебя еще несколько минут, чтобы позвать на помощь. Если никто не явится — я просто засыплю тебя. Это не больно, поверь! Дышать тебе не нужно, смотреть здесь не на что. Ты уснешь, и для тебя все закончится…»
«Как я могу позвать на помощь? Кого?»
«А это уж ты сам выбирай! Есть ли кто-нибудь, для кого ты дороже собственной жизни? Если есть — зови его. Ну, а если никто не явится…» — и странный человек улыбнулся, как улыбаются старики, глядя на проказы ребенка, — добро и снисходительно.
В один миг Балтазар перебрал в памяти всех, кого знал и помнил, одного за другим отвергнув родного брата и двух сестер, старую тетку, доживающую вдовий век в Португалии, и своих племянников. Будь жива мать — он возопил бы к ней, но родители его давно умерли, и ему, уплывшему много лет назад завоевывать место под солнцем Нового Света, даже не известны места их могил. Оставалась только жена, молодая, терпеливая Клара, с которой он прожил уже два года, не породив детей, которую в мыслях своих подозревал в бесплодии, и которую столь опрометчиво потащил за собой в экспедицию. Надежда была на нее слабая, но она оставалась единственной, и потому Балтазар крикнул без голоса, широко разевая рот и не выдохнув ни грана воздуха: «Кла-а-ара-а, помоги-и мне-е-е!!!»
Когда появилась его жена, возникла из ниоткуда, провалившись ногами в песок у его лица и закрыв голову подолом платья, он был даже не в силах удивиться. Она выкопала его голыми руками, лишь на мгновенья останавливаясь, чтобы отогреть своим дыханием побелевшие пальцы, и отчего-то песок не сыпался с краев ямы во время ее работы, будто напитался водой.
Странный человек поднялся с корточек, когда Балтазар уже и сам мог выбраться из воронки. Он протянул руку, и вдвоем с Кларой они облегчили его карабканье наверх. В тело снова возвращалась жизнь, колола раскаленными иглами оттаивающую кожу, как будто мясо под ней было нафаршировано острыми ледяными кристаллами. Воздух вокруг был сухим и горячим, и вскоре растаявший внутри Балтазара лед выступил наружу жидким потом.
«Ну вот, — сказал худой незнакомец, когда Балтазар принялся отряхиваться от песка. — Тебе все-таки это удалось. А для многих эти минуты стали последними!»
Он махнул рукой вдаль, и только теперь Балтазар понял, что вся поверхность необозримой песчаной пустыни, от его ног и до самого горизонта, покрыта бесчисленным множеством воронок, подобных его собственной. Рядом с ними тоже находились люди, но разглядеть их в тусклом свечении неба было совершенно невозможно.
«Это все я! — ответил человек на не высказанный Балтазаром вопрос. — Рядом с каждой ямой — я, но в тех ямах — не ты».
«Так кто же ты есть на самом деле?» — воскликнул Балтазар.
«Как кто? — удивился человек. — Кто еще может быть одновременно во всех местах и со всеми сразу? Ну, не человек же!»
«Иисус? — простонал Балтазар. — Ты — Иисус Христос, назаретянин?»
«Если тебе так больше нравится! — пожал плечами худой. — Для кого-то привычней образ Мохаммеда или Будды, кому-то нравится внешний вид светлого Шивы или Осириса, кто-то еще помнит крылатого Мардука или Молоха. Я приходил много раз, всегда один и тот же, но у вас, людей, слишком развито воображение. Можешь звать меня просто Бог — я не обижусь!»
«Господи Иисусе! — Балтазар упал на колени перед тем, кого уже не мог называть человеком. — Я знаю, что прогневал тебя, но скажи: что это за место?»
«Место? — Бог обвел взглядом пустыню. — Это не место! Это — время, всегда наступающее в конце жизни. Время, когда следует принимать безошибочные решения. Именно поэтому я не рискую вмешиваться в ваши последние мгновенья: судите себя сами, сами обвиняйтесь, сами защищайтесь, сами выносите себе приговор. Я лишь привожу его в исполнение, погружая вас в сон, и заодно освобождаю свое время для вновь прибывших…»
Он вытянул вперед руку и разжал кулак. На ладони оказалась горсть песка, в удушливо-багровом небесном свете походившая на горячий пепел.
«Каждая песчинка, — продолжил он, — это миг человеческой жизни, в который не сделано ничего доброго. Все, что вы видите вокруг — миллиарды жизней, протекшие меж пальцев их владельцев, бессмысленно потраченное время, тяжесть и леденящий холод которого каждому предстоит ощутить в конце».
Бог сбросил с ладони песок и гадливо вытер руку о тряпицу на бедрах. Затем задумчиво шевельнул ногой, и от этого почти незаметного движения поверхность под ногами Балтазара и Клары колыхнулась, в мгновение ока заровняв опустевшую яму. Будто потеряв к ним всякий интерес, Бог повернулся к ним спиной, густо покрытой сеткой рубцов, и направился прочь.
«Подожди, а как же мы?» — вскричал Балтазар.
«Вы? — Бог обернулся. — И вправду, о вас я уже забыл… Хорошо! Возвращайся туда, Балтазар, откуда пришел, и помни о нашей встрече. Сдается мне, что ты достаточно помо