— Да ерунда, в общем, — замечает поэт. — Ничего сложного. Хотя… Подвал ведь больше не использовался после строительства нового дома? Я правильно понял?
— Не вполне. Часть продуктов хранили в леднике, а в подвале — запасы варенья и всевозможных солений. Когда рушили старый дом, подвал не засыпали, оставили вход. Внутрь можно было попасть через дверцу в сенях флигеля, спустившись на несколько ступенек. Я еще раньше мельком заглядывал туда. Однако представлялось невероятным, что там может находиться клад. Обычный подвал, точнее, погреб, куда по мере необходимости наведывалась ключница. Ряды полок, заполненные склянками и бочонками с вареньями да соленьями. Где было разместиться бесценным сундукам? Глубокой ночью, когда все крепко спали, я пробрался в подвал. Не стану утомлять вас лишними подробностями… Долго путешествовал меж полок, светил вокруг потайным фонарем… Я предполагал, что в полу имеется какой-то незаметный люк. Прихватил с собой маленькую лопату садовника, которую позаимствовал в сарае. Поиски оказались тщетными. Уже собирался вернуться, когда луч фонаря высветил дальнюю стену. В углу несколько кирпичей чуть выделялись по сравнению с остальными. Я простучал поверхность — не было сомнений: за ней скрывалась пустота. Мне удалось слегка расшатать кирпичи. Спустя долгое время мои усилия почти увенчались успехом. Два кирпича с оглушительным грохотом провалились за стену. Я замер, хотя едва ли кто мог услышать шум… Трудился еще долго. Но отверстие в стене оставалось слишком узким, чтобы можно было в него протиснуться. Мои карманные часы показывали уже четыре часа утра. Пора было уходить, пока не проснулась прислуга. Пришлось отложить свое предприятие до следующей ночи. Я аккуратно вложил на место кирпичи. Те два, что упали первыми, оказались недоступны. Пришлось кое-как замаскировать брешь каким-то мусором. На первый взгляд стена выглядела совершенно нетронутой. К тому же, это был самый дальний темный угол, в который явно никто не заглядывал.
— Надо же, — произносит поэт. — Такая в старину прочная кладка была, что ты почти ночь возился с несколькими кирпичами. А мы наверху гораздо быстрее управляемся, когда стены разбираем.
Валерьян охотно соглашается:
— Да, прежде ко всему подходили основательно… Итак, на следующую ночь я вновь спустился вниз. На сей раз дело пошло быстрее благодаря увесистому лому. Наконец, я сумел протиснуться за стену. Оказался в просторном помещении. Здесь мы с вами сейчас и находимся, кстати. В глубине просматривался выход в коридор. Я проследовал дальше… Добрел до ниши, где стояли два сундука старинной работы. Один огромный, другой поменьше…
— Что ж, много добра там хранилось?
— Когда-то много. Но я нашел лишь стопку истлевших векселей, да завалявшуюся на дне маленького сундука жемчужную бусину. Вот и всё… Остальное вынесли раньше.
— Кто же успел?
Валерьян с горестным видом пожимает плечами.
— Возможно, те, кто прятал клад. Ведь Лев Кириллович едва ли справился с этим без помощников.
— Жалость какая.
— Я был в полном отчаянии из-за крушения собственных надежд… Не сразу заметил, что нахожусь здесь уже не один. Прямо напротив стоял мой наниматель, Павел Матвеевич, в халате и ночных туфлях, выставив перед собой ружье. Из-за спины Павла Матвеевича выглядывал его камердинер со свечой в руке. Полагаю, именно камердинер меня и выдал. Наглый избалованный слуга! Вечно что-то вынюхивал и высматривал. А я потерял всяческую осторожность, настолько погрузился в свои беспочвенные мечтания… Когда мы чем-то одержимы, то не замечаем, что посторонние за нами пристально наблюдают.
— Что вы здесь делаете? — насупившись, спросил Павел Матвеевич.
У меня не было заранее заготовленной истории на тот случай, если окажусь застигнутым с поличным. Мысли мои метались, словно испуганные мыши в кладовке… Что я мог ответить? Откровенно признаться в столь неблаговидном поступке?.. Не менее минуты прошло в полном молчании. Внезапно с потолка упал какой-то мелкий камушек. Павел Матвеевич вздрогнул, ружье в его руках выстрелило. Ослепительная вспышка, запах пороха… И полутьма сменилась полной темнотой.
Рассказчик прерывается, поникает головой, сложив руки на груди.
— То есть тогда вас и убили? — уточняю я.
Надо же как-то поддерживать разговор, сколько можно поэту одному задавать наводящие вопросы.
— Именно так. Несчастное течение обстоятельств. Я пришел в себя через некоторое время, возродился к странной, пустой жизни после смерти. Мои бренные останки закопаны под плитами пола, вблизи ниши, где оставались сундуки. Сейчас тут ничего уже нет от прежней обстановки, сундуки исчезли, стену опять замуровали. Это произошло до того, как я начал вновь осознавать себя. Не утверждаю, но предполагаю, что мой наниматель и камердинер скрыли следы происшествия, дабы не понимать шума. Едва ли Павлу Матвеевичу что-то всерьез угрожало, однако он предпочел такой исход.
— А вас, получается, не искали?
— Едва ли. Никто не был озабочен моей судьбой. Я был так одинок… Вполне достаточно было написать моим почерком записку. По личным обстоятельствам решил срочно покинуть усадьбу… Кто стал бы доискиваться? Ведь мертвое тело надежно спрятали.
— Если хотите, я вставлю этот эпизод в свою новую поэму, — великодушно предлагает поэт. — Имена, конечно, будут другие, но завязка пригодится. Да что там, эпизод! Целую главу можно посвятить нечаянной гибели и долгим одиноким мукам.
— Право же, вы ставите меня в затруднительное положение. Какие, собственно, муки? Хотя… Вечное одиночество, раскаянье и невозможность что-либо изменить… Да, это сильнее адских мук. Тут вы правы. Если бы я мог прекратить свое полусуществование… Но этого мне не дано, к сожалению.
Даже я проникаюсь сочувствием к незадачливому призраку. Что уж говорить о впечатлительном поэте, который с жаром откликается на прозвучавший в последних словах Валерьяна намек.
— А кому дано?
— Возможно, вам, — шелестит тот. — Ведь неспроста вы попали сюда. Быть может, по воле самого Провидения…
Чего он добивается от нас, интересно?
— Я чувствую, что выход из моего плачевного положения имеется, — продолжает Валерьян. — Но не могу вырваться отсюда. Будто чье-то проклятие не пускает наружу. Подвал имеет продолжение. Длинный коридор ведет очень далеко… По моим расчетам, достигает берега реки. О, сколько раз я приближался к заветной границе, за которой надеялся освободить свою душу из плена! Напрасно… Метался от стены к стене, бился головой о камни, пытался преодолеть границу с разбегу… Нет, все впустую! Высвободите меня из плена, умоляю!
*******
Движемся медленно, в торжественной тишине… Да, внушительный тайный ход создали когда-то предки работодателя Валерьяна. Зачем им понадобилась грандиозная подземная галерея, уводящая далеко от дома? Вероятно, чего-то опасались и готовили путь к спасению. Мало ли что творилось здесь в незапамятные времена. Ведь мы с поэтом полные профаны в местной истории. Это только кажется, что шумный Город и его окрестности живут сиюминутной жизнью, не оглядываясь назад. А на самом деле под старыми зданиями таится сама история, дремлют древние легенды. Может, и другие призраки обитают глубоко под бетонными фундаментами и ревущими магистралями. А тут, на природе, потустороннее и вовсе кажется едва ли не естественным.
От Валерьяна исходит очень слабое, но все же заметное свечение, которое помогает ориентироваться в темноте.
— Ты там не отстал? — громко шепчет поэт.
— С чего ты взял?
Он один здесь нормальный из нас троих. То есть почти нормальный, если не учитывать сомнительное происхождение и поэтические наклонности. Обычный человек, который уверенно ступает по каменному полу. Заворачиваем за угол коридора.
— Думаю, до выхода наружу уже недалеко. Но дальше я не могу идти, — сообщает Валерьян.
— Так ведь никакой границы не видать, — недоумевает поэт.
— Тем не менее…
Мы все останавливаемся. Долго будем ждать? И чего ждать?
— Ну, попытайся! — настаивает поэт. — Сделай первый шаг, а дальше все получится.
Незадачливый призрак бормочет:
— Ничего не получится, все бесполезно.
Зачем, спрашивается, он нам морочил головы, если не собирался прорваться вперед?
— Не думай, просто иди!!! — командует поэт.
Что-то поэт расхрабрился сегодня. Отдает команды и вообще держится излишне самоуверенно. Строит из себя лидера. Или это я придираюсь?
Валерьян послушно двигается в сторону незримой границы. Вот сейчас он ее преодолеет…
Раздается вскрик, и Валерьян отлетает на пару шагов назад, словно кто-то бесцеремонно отталкивает его. Что ж, значит, не врал, выход наружу перекрыт. Малоприятный вывод. А я уже рассчитывал вскоре оказаться снаружи.
— Странно…
Поэт повторяет путь Валерьяна, без задержки переступает заповедную невидимую черту, делает еще несколько шагов. Я ради интереса следую за ним и ни малейшего сопротивления коварных тайных сил не улавливаю.
— Правда, только на тебя действует.
— Я же предупреждал. Мне не дано выбраться из своей темницы. А я так надеялся, что ваше присутствие…
— Давай попробуем вместе.
Эксперимент начинается. Одна попытка, вторая, третья…
С каждым разом сопротивление невидимой охраны становится слабее. Это заметно по реакции Валерьяна. Наконец по подземелью разносится радостный вопль, точнее, два вопля, слившихся воедино:
— Получилось!!!
Поэт торжествует, явно чувствуя себя героем дня. Что ж, его идея действительно сработала, Валерьяну удалось преодолеть преграду. Теперь можем все вместе продолжать путь…
Вскоре мы оказываемся перед обитой железом дверью.
— Последнее усилие, — взволнованно объявляет призрак. — Нет сомнений, что за этой дверью нас ждет свобода! Она уже готова с радостью принять нас!..
Последнее усилие? Легко сказать. Свобода-то, может, и ждет, да только засов мешает нам с ней встретиться. Поэт всячески старается сдвинуть его, расшатать… Пока без малейшего успеха.