О, что за дело до того, как человек умер!.. Важно - как он жил и что он сделал... А до того, как умер - не все ли равно. Поздние сожаления не воскресят его...
После Ахалтекинской экспедиции, когда нельзя было уже безнаказанно распускать слухи о бездарности генерала, во-первых, потому, что на самих рассказчиков начинала падать неблаговидная тень, а во-вторых, потому, что легковерных слушателей больше не оказывалось, - являлись иные приемы уронить его в общественном мнении. Скобелев оказывался честолюбцем...
-У него рот теперь так разинут, что не найдется куска, который бы удовлетворил его аппетиту...
Другие приписывали ему замыслы всемирного могущества. Начинали, со слов немецких газет, указывать в нем - вернейшем слуге России-Наполеона... Глупость за глупостью рождались и быстро расходились в обществе, привыкшем обо всем узнавать по слухам, верить сплетне, не умеющем отличать клеветы от правды.
Когда покойный государь за завоевание Ахал-Теке произвел его в полные генералы и дал Георгия 2-й степени, Скобелев даже сделался мрачен. Это сохранилось и потом, когда он вернулся из экспедиции в Россию.
-Меня они съедят теперь! - говорил он мне...-Скверный признак, слишком уж много друзей кругом... Враги лучше, тех знаешь и каждый ход их угадываешь... С друзьями не так легко справиться...
Надеюсь, читатели простят мне это отступление...
На меня покойный при первом вашем знакомстве произвел обаятельное впечатление.
Как в каждом крупном человеке, в нем и недостатки были крупные, но они стушевывались, прятались, когда он принимался за дело. Избалованный, капризный, как женщина, гордый сознанием собственного превосходства - он умел делаться приятным для окружающих его, так что они просто влюблялись в эту боевую натуру... Самый лучший суд - есть суд подчиненных. Только эти беспристрастны, только они умеют верно определить личность - чуть ли не ежедневно сталкиваясь с нею. От них не спрячешься, их не надуешь, а эти судьи были все на стороне Скобелева... Они умели отличать раздражительность человека, несущего на себе громадную ответственность, работающего за всех, от сухости сердца и жестокости. Они прощали Скобелеву даже несправедливости, зная, что он первый сознает их и покается... Они не завидовали его любимцам, понимая, что чем ближе к нему, тем было труднее... Люди, рассчитывавшие вкрасться к нему в доверие, чтобы обделать свои личные делишки, глубоко ошибались. Он видел их насквозь и умел пользоваться ими, их способностями вполне. Человек такого воспитания и среды, к каким он принадлежал, иногда поневоле терпит около себя шутов, но эти шуты у него не играли никакой роли. Напротив!..
-Его не надуешь. Он сам всякого обведет! - говорили про него.
-Он тебя насквозь видит. Ты еще задумал что, а он уж тебя за хвост держит и не пущает! - по-своему метко характеризовали солдаты проницательность Михаила Дмитриевича.
Человеку, полезному его отряду, его делу, он прощал все, но за то уж и пользовался способностями подобного господина. В этом отношении покойный был не брезглив.
-Всякая гадина может когда-нибудь пригодиться. Гадину держи в решпекте, не давай ей много артачиться, а придет момент - пусти ее в дело и воспользуйся ею в полной мере... Потом, коли она не упорядочилась - выбрось ее за борт!.. И пускай себе захлебывается в собственной мерзости... Лишь бы дело сделала.
Теория, пожалуй, несколько иезуитская, но в сложном, военном деле действительно, всякая полезность на счету... В сущности лазутчик военного времени и шпион мирного - профессии одинаковые. Более подлое занятие трудно найти. А между прочим и теми и другими пользуются. Но если порядочное правительство гнушается сыщиками и шпионами мирного режима и только в самой отчаянной крайности прибегает к их неопрятным услугам, лазутчики военные являются необходимостью при всех условиях.
-Уж на что гадина, а нужна! - говаривал Скобелев, и хоть сам никогда не входил в прямые сношения с этими господами, но был начеку и знал движения противника и условие местности, где ему приходилось действовать...
-В мирное время, где не грозит прямая опасность моим солдатам, я бы эту сволочь разом выкинул. В военное - она была нужна!..
VIII
Умение пользоваться людьми у Скобелева было поразительно. Приехал к нему какой-то румынский офицер.
Во всех статьях, как следует, бухарестский джентльмен. Бриллиантовая серьга в ухе, зонтик от солнца в руках, талия, затянутая в корсет, на щеках румяна... Блестящий мундир, шпоры, звонящие как колокола, на лице - пошлость и глупость неописанная. Оказалось - отпрыск одной из знаменитых фамилий, в гербе которых окорок, потому что родоначальник когда-то торговал свиньями, и за успешное разведение этих полезных животных возведен в дворянское румынского княжества достоинство. Шаркал, шаркал этот франт перед Скобелевым... На шее у него громадный Станислав, такой, какой носят на лентах сбоку... Точно икона...
-Нарочно заказал! - наивно признался этот Иоанеску или Попеску - не помню. - По собственному рисунку... Ваш - мало заметен...
Вид у него был столь внушителен, что солдаты на первых порах приняли его было за самую "Карлу Румынскую", так они называли тогда князя.
Я диву дался, чего Скобелев возится с этим франтом.
Оказалось, что франт еще во время мира целые годы жил в придунайской Болгарии и сообщал массу интересных сведений о ней генералу, а потом этот блестящий представитель нарумяненного и затянутого в корсеты молдаванского дворянства стал самым преданным поставщиком даже для солдат. Он и сапоги покупал в Румынии для нас и другие вещи. И все это безвозмездно, только ради того, чтобы в свое время похвастаться дружбой со Скобелевым. А под Плевной этот же знаменитый потомок мудрого свинопаса, желая постоять за честь своего герба (золотой окорок на голубом поле), показал чудеса храбрости, отправляясь то туда то сюда по приказанию Скобелева.
-Вот, братцы, румын-то каким молодцом идет! - кидал своим Скобелев...-Нам-то, кажется, и стыдно пускать его вперед.
И те действительно бросались, чтобы не оставить за румыном чести первой встречи с неприятелем.
Служил у Скобелева под началом некий невидный, ныне уже отправившийся ad partes генерал.
Фальстаф с подчиненными, он был притчей во языцех. Трусоватый по природе, пуще всего дрожавший за свою собственную жизнь, он тем не менее любил хвастаться мужеством и отвагой.
-Я и Скобелев, мы со Скобелевым! - только и говорил он.
-Знаете, я только в Скобелеве признаю опасного себе соперника!.. Как вам кажется, кто храбрее, я или Скобелев?-неожиданно обращался он к своему адъютанту.
Если тот уже обедал и не желал пообедать вновь, то отвечал:
-Разумеется, Скобелев!
-Не угодно ли вам отправиться домой и проверить, все ли бумаги и ответы готовы!..
И адъютант уходил спать. Если же он был голоден или на кухне у Фальстафа готовилось что-нибудь уж очень вкусное, то ответ следовал совершенно иного свойства.
-Знаете, ваште-ство, это еще вопрос - храбрее ли вас Скобелев... У него слишком пылкая отвага... Вы другое дело...
-Послушайте, юноша... Вы уже обедали?
-Нет еще... Скобелев слишком бросается вперед... Тогда как вы...
-Вот что, оставайтесь-ка вы у меня обедать... Ну, так что же я... Говорите, не стесняйтесь... Я люблю слышать и себе правду.
-Вы именно - вождь...
-Семен... Подай бутылку красного вина на стол, знаешь, того, которое я привез из Бухареста. Так я вождь?
-Да... Вы ничего не боитесь, но спокойно в убийственном огне располагаете ходом боя...
-Семен... К концу обеда, пожалуйста, захолоди нам бутылочку шампанского...
Адъютант делался еще серьезнее и еще искреннее начинал хвалить своего генерала.
Раз этот Фальстаф сам себя живописал так.
-Я, знаете, стоял в огне... Гранаты падают и здесь, и там, и передо мной, и позади меня, и направо, и налево... Падают и все рвутся... А я, знаете, засмотрелся на картину боя и (замирающим голосом) так увлекся, что даже забыл о своем положении. В это время проезжает мимо Скобелев... Генерал обращается ко мне: "Я вам удивляюсь... Неужели вы не боитесь - мне жутко!.." В это время прямо перед носом у меня (каков нос!) лопается граната... "Михаил Дмитриевич вот мой ответ!" - Это я ему...
-Что же Скобелев?
-Молча пожал мне руку, вздохнул и поехал!..
Разумеется, шутники и насмешники рассказывали об этом Скобелеву, тот сам от души смеялся, но стал вдвое любезнее с Фальстафом...
-В первом бою он мне за свое хвастовство сослужит службу! - замечал он между прочим.
-Мы с вами, генерал, понимаем друг друга! - обращался к нему Скобелев.
Фальстаф рдел от восхищения.
-Мы - боевые, нам не в чем завидовать друг другу... Так... Скорей даже я вам позавидую.
-О, помилуйте, ваше-ство, что ж тут считаться!
-Разумеется.
И Скобелев лукаво улыбался в усы... И действительно, в первом бою он подозвал несчастного и приказал ему вести вперед на редут свои войска.
-Покажите им, как мы с вами действуем... Замените меня.
И тот дрался как следует, воодушевляя солдат.
"Соперничество родит героев!" - подшучивал потом генерал между своими...
-Ну, что вы? - встретил он потом вернувшегося с боя льва.
-Я сегодня собой доволен! - величественно произнес тот.
-Это ваша лучшая награда!..-сочувственно вздохнул Скобелев, но тем не менее, кажется, ни к чему его не представил.
Могу сказать, я видел ад...
-И ад видел вас...
Генерал не выдержал, прослезился и бросился обнимать Михаила Дмитриевича.
Другой уже под Брестовцем, тоже куда какой храбрый на словах, на деле всякий раз, как только предполагался бой, сейчас же начинал снабжать кухню Скобелева необыкновенными индейками или какой-то особенно вкусной дичью...
-* * * прислал вам молочных поросят...
-И вместе - рапорт о болезни? - с насмешливым участием спрашивал Скобелев.