Защитники редута почти все остались здесь... Кому удалось выбраться из-за этой земляной насыпи, тот улегся на скатах холма... Вон весь склон его покрыт этими разбросанными, исковерканными телами.
Внутри повернуться негде.
Точно нарочно набили этот редут мертвецами. По углам их груды... Из-под них порою прорывается болезненный стон... На одну из этих груд с ужасом уже смотрит Парфенов; старику помнится, что сюда, словно испуганное стадо, сбились бросившие оружие турки... На коленях стояли, кричали "амань"... Перед стариком до сих пор эти умоляющие лица, эти руки, простертые к победителям, эти покорно склонявшиеся под солдатские приклады головы... И он в жару вместе с другими колол, и он убивал просивших пощады... Парфенов недоуменно оглядывался неужели никто не уцелел? Нет, все синие куртки лежат... вон размозженные черепа, груди, насквозь пробитые штыками... Истребление бушевало здесь, не зная предела... Милости не было никому... Страшно становится Парфенову... он оглядывается на своих: видимо, и другие чувствуют то же самое.
Нет ни в ком этого торжества победы, радостного ликования уцелевшей толпы. Молча сидят на брустверах... Дымки закуренных трубок курятся кое-где. Не слышно говора... Вон паренек-новичок в ратном деле - остановился над громадным турком, раскинувшимся в кровавой луже, и вглядывается в его лицо, пристально вглядывается, точно хочет допроситься чего-то. И на него пристально смотрит турок - только неподвижным, полным ужаса взглядом... Разбросил руки и смотрит; и оба они - мертвый и живой - не могут отвести глаз один от другого.
Тихо едет генерал к редуту... Мрачно оглядывается он по сторонам, оценивая потери сегодняшнего дня... Вот он остановил коня над одним из офицеров... Тень скользнула по молодому лицу...
-Это, кажется, Неводин? - оборачивается он к адъютанту.
-Точно так, ваше-ство!..
-Хороший офицер был. Георгиевский кавалер... Жаль... Скорей санитаров сюда!.. Собрать раненых!..
Молча выехал он в редут... Сошел с коня, вошел на бруствер.
Пытливо оглядывает окрестности...
-Спасибо, ребята, за службу, - тихо благодарит солдат. - Потрудились честно сегодня... Орлами налетели... Видел я, как дрались вы... Львы!.. Я счастлив, что командую такими молодцами... Устали?..
-Устали, ваше-ство...
-Отдохните... Полдела сделали... Теперь удержаться надо... Поручик Доронович!.. Сидите, сидите!.. Поздравляю вас с Георгиевским крестом.
-Не заслуживаю, генерал...
-Это как?
-В овраге...
-Ну, душенька, вы двадцать оврагов заставили позабыть... Спасибо, ребята, еще раз!.. Вот и солнце, кажется... Знамена на валы! - громко скомандовал он.
Мертвый редут словно разом оживился...
Два батальонных знамени взвились над бруствером... Первый сегодня солнечный луч загорелся на их крестах, легкий ветер колыхнул и, словно паруса, развернул их полотнища... Один этот редут с своими знаменами был освещен солнцем. Кругом все еще тонуло в тумане. Точно корабль в океане, несся куда-то этот клочок земли...
Умирающие, подымая взгляды среди мнительной агонии, встречали свои знамена... Развеваясь над серыми валами, они точно призывали благословение небес на этот мир несчастия и муки...
-Майор Горталов, вы остаетесь комендантом редута! - обернулся генерал к небольшого роста офицеру .- Могу я рассчитывать на вас? Тут нужно удержаться во что бы то ни стало...
-Или умереть, ваше-ство!..
-Подкреплений, может быть не будет... Дайте мне слово, что вы не оставите редут. Это сердце неприятельской позиции... Там, - и генерал кинул горькую улыбку, - назади еще не понимают этого... Я поеду убеждать их... Дайте мне слово, что вы не оставите редута!..
-Моя честь порукой!.. Живой не уйду отсюда...
И Горталов поднял руку, как бы присягая.
Генерал обнял и поцеловал Горталова.
-Спаси вас Бог!.. Помните, ребята, подкреплений не будет - еще раз! Рассчитывайте только на себя!.. Прощайте, герои!..
Отъехав на версту, генерал оглянулся на редут. Весь он казался на высоте. Два знамени его в солнечных лучах гордо веяли над серыми насыпями.
Клубившийся кругом туман еще не окутал их своим однообразным маревом. Корабль, казалось, величаво нес в этом волнующемся океане свои паруса и мачты...
-На смерть обреченные! - И еще печальнее стал генерал, прощаясь взглядом с лучшими из своих сподвижников.
* * *
-Нас, значит, оставили совсем... Никого и ничего на помощь?.. После того, как все уже почти сделано?.. [7]
-Никого и ничего, ваше превосходительство, - козырял щеголеватый штабной.
-Значит, третья Плевна?..
И генерал не окончил.
Нервно стало подергиваться лицо, голос дрогнул, оборвался, и вдруг этот железный человек, спокойно тридцать часов выносивший все: и гибель лучших своих полков, и смерть друзей, и трагические переходы боя от поражения к победе и от победы к поражению,-зарыдал, наклонясь над лукой седла... Окружающие отъехали на несколько шагов...
-Что это с ним? - удивленно шепнул штабной одному из ординарцев.
Тот только смерил взглядом эту чистенькую фигуру на чистеньком седле и отвернулся.
-Никого!.. Ни одной бригады... Ведь здесь все. Устоим. Осман уйдет...
-Ни одного полка свободного нет...
-А там? - взмахнул он на северо-восток.
-Берегут дорогу на Систово...
-Академические стратеги! - упавшим голосом проговорил ординарец.
-Только один Крылов... честная душа. Если бы не его шуйский полк, я бы не выручал тех, что один против ста отбиваются теперь на моих редутах... Один против ста - львами!.. Сколько героев - и все это на смерть!..
Он выпрямился в седле и снял шапку.
-Слышите?..-махнул он ею по направлению к редутам.
Огонь разгорался там с такой бешеной силой, что, казалось в треске ружейных выстрелов и в реве орудий, не смолкавшем ни на одно мгновение, рушились в прах все эти твердыни, вставшие на страже Плевны... Силуэты редутов, еще недавно выделявшихся на сером небе, окутало густыми тучами порохового дыма... В этих тучах умирали львы; в этом дыму десятки таборов обрушивались на остатки героических рот, изверившихся в победе и не желавших спасения... Но грохот бойни, неистовые крики нападающих, ответные вызовы защищавшихся - вот все, чем сказывалась битва... Глаз не видел ничего... Казалось, само грозное божество смерти и истребления задыхалось в этом стихийном дыму приносимых ему жертв...
-Слышите?.. Люди дрались и будут еще драться, но таких - не будет... Они лягут там... Они дали слово и умрут... Слышите? Их горсть, а вон какое "ура"... Прямо в лицо врагам... Окруженные со всех сторон. Раздавленные!.. Ну что ж!.. Они сделали все... Невозможное оказалось возможным... Больше нельзя... Господа!..
Голос его дрогнул - опять... Пауза... Все притаили дыхание...
-Господа, мы отступаем... Мы отдадим туркам взятое... Сегодня-день торжества для наших врагов. Но и нам он славен... Не покраснеют мои солдаты, когда им напомнят тридцатое августа... Господа, мы уходим... Шуйцы прикроют отступающих... Вперед и скорее!..
Шпоры до крови разодрали белую кожу великолепного коня, который стремглав бросился по неровной и влажной почве... Ветер свистал мимо ушей вместе с пулями, уносившимися вдаль... Бешено мчались всадники, точно от каждого мгновения зависела жизнь дорогих и милых людей... Молоденький ординарец сорвался с коня и покатился вниз, но ждать его было некому и некогда, и спустя минуту одни он опять догнал генерала... У этого из-под закушенной губы проступила кровь, глаза безнадежно смотрели вперед и ничего не видели, фуражка осталась в руках и слипшиеся волосы космами легли на лоб... Конь совсем обезумел под нетерпеливым всадником, мундштук рвал рот, и заалевшая пена разбрасывалась по сторонам от окровавленной морды... Штабной, спеша за генералом, вежливо, почтительно кланялся каждой пролетавшей мимо пуле, причем, если бы окружающим был досуг, они, разумеется, могли бы оценить, до какой степени удивительной гибкости и эластичности дошла шея этого доблестного и щеголеватого офицера...
-Вон они, вон они! - протянул руку генерал.
В тумане порохового марева уже можно было различить неопределенную массу редута... Неопределенную потому, что вся она была загромождена людьми... Извне лезли озлобленные турецкие таборы, на валах стояли отбивавшиеся штыками наши. Видно было смутно движение новых масс неприятеля, стягивавшихся сюда, но ненадолго... Скоро новые клубы дыма совсем затянули эту зловещую картину упорного боя, и всадники опять только слышали, но не видели его...
-Идут ли шуйцы?..-обернулся генерал...
-Они уже выдвинулись, готовы...
И снова бешеная скачка вперед, и снова остервеневший конь хочет точно перегнать самый ветер...
В редуте уже совершался последний акт этой кровавой трагедии.
Отбивались штыками... Приподымаясь над бруствером, видели и впереди, и позади только массы врагов... Они же густились и налево... Казалось, этот одинокий корабль-редут вот-вот пойдет ко дну, утонет с жалкими остатками когда-то многочисленного и сильного экипажа... Склоны холмов кругом, лощины были наполнены турецкими таборами. Турки озлобленно лезли отовсюду... Победа была несомненна... Умирающие львы уже не думали об обороне... Они знали, что позиция уходит в ненавистные руки, и думали только о том, как бы пасть с честью, как бы в последние минуты свои нанести удары посильнее, как бы подороже продать свою уже обреченную жизнь... В одном из редутов турки, уже ворвавшиеся, бешено дрались с нашими солдатами, задавливая их массой, умирая для того, чтобы на свежий труп встала тотчас же нога нового бойца, за которым ждали очереди остальные. Под ливнем свинца гибли и свои, и чужие... Сломав штыки, враги схватывались и, хрипя, душили один другого, перехватывали горла, выдавливали глаза, раздирали рты... Часто умирающий, свалив в смертельном, последнем усилии угасающей жизни своего