кита, французских, английских и итальянских газет, издававшихся там, греческих писателей, живущих в Византии, купцов - все я всех уже знал Скобелев, их взгляды, со всеми их мечтами, программами...
- Зачем это вам? - спрашивали его.
- Такая привычка... Я везде люблю быть дома... Терпеть не могу пробелов и недомолвок...
Я уже выше говорил, что быть при нем офицеру - значило учиться. Нигде справедливость этого так не подтверждалась, как в Константинополе. Туда офицеров, молодежь отпускали обыкновенно на два, на три дня - кутнуть на просторе и затем вернуться на работу... Беда была, если такой отдыхающий, вернувшись, не привезет с собой каких-нибудь полезных сведений.
- Вас, душенька, и отпускать не стоит... Ничем-то вы воспользоваться не сумеете...
- Он у вас удивительный! - говорил о Скобелеве один грек, кажется Варварци...
- Почему это?
- Я у него вчера был... Случайно зашла речь о чисто хозяйственных интересах города, оказалось, что он их знает, понимает... Я совсем потерялся, когда он начал говорить мне о проектах водопровода, поданных нашими греками, о новом мосте вместо галатского, который мы хотим строить... Я даже спросил его, не жил ли он прежде в Константинополе...
Один из стамбульских улемов, бывший в Георгии, выразился так же.
- Ак-паша мог бы быть хорошим мусульманином.
- Отчего?
- Он коран знает.
И не только знал, но и цитировал его зачастую...
В Скобелеве в это время уже сказывались замечательные черты характера. Один из военных, которые обладают незавидною способностью лазить без мыла в глотку, сошелся с ним в Константинополе. Генералу он очень понравился, потому что это обстоятельство не мешало оному быть храбрым человеком и остроумным собеседником. Завтракая в Hotel d'Angletter, он как будто нечаянно начал передавать Скобелеву всевозможные сплетни...
- Вы знаете, генерал, вы бы остановили своих рыцарей!
- Каких это моих рыцарей?
- Офицериков, близких к вам.
- В чем я их должен останавливать?
- Во-первых, они здесь кутят...
- А мы с вами, полковник, что теперь делаем?..
- Какое же сравнение!..
- Нам, значит, можно, потому что у нас есть деньги на шампанское, а им нельзя, потому что у них хватает только на коньяк?
- Ну, и еще за ними водится грешок...
- Какой?
- Они вовсе вам не так преданы, как вы думаете.
- Ну, уж это вы напрасно... Я их всех хорошо знаю!
- Да вот-с, не угодно ли, один из них про вас рассказывал...
И началось самое бесцеремонное перемывание грязного белья...
- А теперь я назову вам фамилию этого человека...
Но Скобелев в это мгновение схватил того за руку:
- Пожалуйста, ни одного слова больше и ради Бога - без фамилий... Я слишком люблю своих рыцарей, слишком обязан им, слишком. Всю кампанию они, по одному приказанию моему, шли на смерть... Я не хочу знать, кто это говорил, потому что не желаю быть несправедливым. Поневоле такая несправедливость может прорваться когда-нибудь в отношении к человеку, повинному только в том, что под влиянием стакана вина он разоткровенничался при человеке, не заслуживавшем такой откровенности. - И Скобелев тоном голоса нарочно подчеркнул эту фразу: Да-с... Не заслуживавшем!
Когда завтрак кончился и полковник откланялся, Скобелев позвал человека.
- Заметил ты лицо этого господина?
- Точно так-с.
- Помни, что для него меня никогда нет дома!
Занимая уже довольно высокий пост, он не раз сталкивался с людьми, которые старались выиграть в его мнении и выдвинуться вперед, унижая своих товарищей...
- Я их слушаю поневоле, ушей не заткнешь, - говорил Скобелев, - но в уме своем в графе против их фамилии ставлю аттестацию "подлец и дурак". Подлец потому, что клевещет про других и главное - про своих товарищей, дурак потому, что передает мне это, точно у меня у самого нет глаз во лбу, точно я не умею отличить порядочного человека от негодяя...
Один из его подчиненных очень нуждался в то время; Скобелев хотел ему помочь и не знал как. Призывает, наконец, того и говорит: "Вам присланы деньги из России... Вот они" - и придвигает горсть золота... Тот, разумеется, схватился за нее, даже не спросив от кого. Проходит несколько времени, он является опять к Скобелеву.
- Что вам?
- Я пришел узнать, не прислали ли мне еще денег из России.
- Прислали... Я забыл отдать вам... Вот они...
Потом этот франт отблагодарил по-своему Скобелева, обокрав его...
В следующий раз он поручил ведение своего хозяйства офицеру. Тот недели в две накатал ему счет тысяч в пять-шесть.
- Это невозможно... Прикажете проверить? - спросили у него.
- Ни под каким видом. Вина прежде всего моя - потому что я его назначил сам... Заплатить, и ни слова об этом. Разумеется, впредь ему денежных поручений не давайте никаких. Это раз. Если бы это были деньги общественные или чужие - Другое дело... Немного погодя я найду, что ему не к лицу моя дивизия, и он сам уберется из нее.
Расставался со своими он вообще неохотно и долго не прощал тем, кто оставлял его сам...
- Я люблю М.М., он храбрый человек, полезный, только я не возьму его к себе.
- Отчего?
- Он меня оставил... Это было сделано не по-товарищески...
О тех же, которые меняли свой мундир на полицейский, Скобелев потом и слышать не мог.
- Не говорите мне о них... Храбрый боевой офицер - и так кончить!..
Когда у него просили за них, он обрывал прямо:
- Ни слова, господа... Впредь говорю, ничего не сделаю... Он с голоду не умирал... Я этого рода оружия терпеть не могу, вы сами это знаете.
Один из таких явился к нему и, "рыдая", начал рассказывать обо всех условиях своей новой службы.
- Жаль мне вас...
- Примите меня опять к себе...
- Ну, уж это извините... За что же я буду оскорблять своих офицеров?.. Я вам дам один совет - выходите в отставку...
В Константинополе и под ним шли у него нескончаемые споры...
Начиналась эпоха берлинского конгресса, уступок, дипломатических подвохов... Скобелев мучился, злился... Он не спал целые ночи...
- Что будет с Россией, что будет с Россией, если она отдаст все!.. И даже не все, если отдаст часть, уступит хоть кроху из сделанного ею... Зачем тогда была эта война и все ее жертвы!..
Я помню последний вечер, в который я видел его.
Мы сидели на балконе дома в Сан-Стефано... Прямо перед нами уходили в лазоревый сумрак далей ласковые, полные неги волны Босфора... Точно с мягким мелодическим шепотом текли они к тихому берегу... У пристани едва-едва колыхались лодки... На горизонте серебряные вершины малоазийского Олимпа прорезывали ночную темень... Зашел разговор о будущности славян. Скобелев, разумеется, стоял за объединение племен малых в большие...
- Никогда ни серб, ни чех не уступят своей независимости и свободы за честь принадлежать России.
- Да об этом никто и не думает... Напротив, я рисую себе в будущем вольный союз славянских племен. Полнейшая автономия у каждого - одно только общее войска, монеты и таможенная система. В остальном живи как хочешь и управляйся внутри у себя как можешь... А что касается до свободы, то ведь я говорю не о завтрашнем дне... К тому-то времени, пожалуй, Россия будет еще свободнее их... Уж и теперь вольный воздух широко льется в нее, погодите... Разумеется, мы все потеряем, если останемся в прежних условиях... Племена и народы не знают платонической любви... Этак они сгруппируются вокруг Австрии и вместе с нею могут, пожалуй, основать южнославянскую монархию... Тогда мы пропадем!
- Почему же?
- Потому, что при помощи Австрии католичество широко разольется у них... Оно захватит все и всех, и в первом спорном вопросе славяне южные пойдут против северных, и будет эта братоубийственная война торжеством всякой немецкой челяди... Но это невозможно и невозможно... Если мы запремся да ото всех принципов новой государственной жизни стеной заслонимся - дели плохо... На это хватит у нас государственной мудрости... А пока наше призвание охранять их, именно их... Без этого - мы сами уйдем в животы, в непосредственность, потеряем свой исторический raison d'etre [13].
- ...Мой символ краток: любовь к отечеству, свобода, наука и славянство!.. На этих четырех китах мы построим такую политическую силу, что нам не будут страшны ни враги, ни друзья. И нечего думать о брюхе; ради этих великих целей принесем все жертвы... Если нам плохо живется, потомкам лучше будет, гораздо лучше!
Мы замолчали...
Волны к ночи становились темнее, громче и громче ластились к берегам... Двурогий месяц прорезался на горизонте, тихий, красивый...
- Да, у него хорошо сказалось это! - проговорил Скобелев точно про себя.
- Что, у кого?
- У Хомякова... Пришло на память его... Помните его орла?
Лети, но в горнем море света,
Где силой дышащая грудь
Разгулом вольности согрета,
О младших братьях не забудь!..
Совсем тихо начал он, но чем дальше, тем голос его все креп и креп.
На степь полуденного края,
На дальний запад оглянись:
Их много там, где брег Дуная,
Где Альпы тучей обвились,
В ущельях скал, в Карпатах темных,
В балканских дебрях и лесах,
В сетях тевтонов вероломных,
В стальных татарина цепях!
И ждут окованные братья,
Когда же зов услышат твой,
Когда ты крылья, как объятья,
Прострешь над слабой их главой...
О, вспомни их, орел полночи!
Пошли им громкий свой привет!..
Пусть их утешит в рабской ночи
Твоей свободы яркий свет!..
Питай их пищей сил духовных,
Питай надеждой лучших дней,
И хлад сердец единокровных
Любовью жаркою согрей!..
Их час придет! Окрепнут крылья,
Младыя когти подрастут,
Вскричат орлы и цепь насилья