Размотав обмотки, Вася снял ботинки, высыпал песок, пошевелил пальцами ног, потер подошвы. Блаженно произнес:
— Красота! Словно заново родился… Эх, сейчас бы по травке росистой пробежать…
С этими словами он выбрался из-под телеги и сделал несколько шагов по песку, но тут же взвыл:
— Мать честная! Алешка, спасай, я все ноги обжег…
Подпрыгивая с ноги на ногу, он кинулся под телегу. Раскаленное полуденным солнцем железо жгло огнем…
— Алешка! — завопил он, — я и лапы сжег…
Вася спрятался в спасительную тень, и лежа, задрыгал руками и ногами…
Подошел командир, высокий плотный мужчина с усами цвета спелой пшеницы и дочерна загорелым лицом. Взглянул на Василия, улыбнулся.
— Без обувки тут не разгуляешься! Как настроение, рядовые Федорин и Кравцов? Вижу — замерзли чуток…
— Чуть-чуть есть, товарищ командир, — принимая шутку поежился Вася и энергично потер ладони. — Сейчас бы у костра посидеть…
— К вечеру на заставе будем, — успокоил командир и засмеялся, — там у нас вообще мороз: плюнешь, так слюна, пока долетит до земли, в ледышку превращается. Как в Сибири… Сам-то я родом оттуда. А если серьезно, жара тут — будь здоров!
— Товарищ командир, — поинтересовался Вася, — а как лошадей на заставе распределяют? Можно выбрать, или какую дадут?
— Ишь, чего захотел, — вмешался в разговор Алексей, — этак ты, друг ситный, самую лучшую себе отхватишь, а мне самую что ни на есть клячу оставишь?..
— Лошади все хорошие, — улыбнулся командир. — Конечно, учитываем при распределении и личные качества пограничников. Взять, допустим, Тещу — серая кобылка, маленькая, но выносливая и умная. И есть мерин — Падишах, здоровый, но дурак! Кони тоже каждый свой характер имеют. Вот и думаем… Если, допустим на Тещу посадить Кравцова, так она под ним прогнется при его комплекции. Тяжело ей будет…
— Так его на Падишаха, товарищ командир, — без тени усмешки произнес Вася, — говорят, два сапога пара…
— Слышь, Федорин, ты это брось, — покосился на друга Алексей, — а то не посмотрю, что командир рядом…
— А что? Я ничего, — пожал плечами Вася, но в глазах его уже прыгали искорки смеха.
— Товарищ командир, — взмолился Алексей, — вы хоть отвернитесь, пока я с ним разделаюсь… Надоел хуже горькой редьки. Хоть на другую заставу просись!..
— Отставить, рядовой Кравцов! Милые ругаются — только тешатся, — пошутил командир.
— Это он-то мне «милый»? — взвыл Алексей и ухватил друга за хрупкие плечи.
— Отпусти, медведь! — тщетно стараясь освободиться, засмеялся Вася.
— Кравцов! — повысил голос командир, — отставить!
— Есть, отставить, — нехотя ответил Алексей и отпустил друга.
«Хорошие ребята, — думал командир, — крепкая дружба у них, хотя и подначивают постоянно друг друга… А на границе без дружбы вообще нельзя!»
— Товарищ командир, — оборвал размышления начальника заставы высокий, худой красноармеец, — в отряде говорили, что едем на горную заставу, а вокруг пески да барханы… Барханы, да пески…
— Мы по старой дороге идем, — улыбнулся командир, — она раза в два короче. Пески скоро кончатся, потом небольшой перевал через горы и застава! Привыкаете к жаре?
— Человек ко всему привыкнуть может… Главное, чтобы не сразу, постепенно… Оно и пойдет, за милую душу!
Командир посмотрел внимательно на руки красноармейца:
— На заводе работали?
— Ага… В кузнечном цехе. По рукам определили?
— Приметные руки, — вздохнул командир. — Сам тоже на заводе работал, знаю… Фамилия-то как? Жалнин, кажется…
— Так точно, товарищ командир, рядовой Роман Жалнин!
В это время повар заколотил палкой в пустое ведро и протяжно закричал:
— Обе-е-е-д-д-д!!!
Красноармейцы зашевелились, забряцали котелками.
Пока Алексей выбрался из-под телеги, шустрый Вася был уже на ногах. Подхватив котелки, он бойко стучал ими.
— Бери ложку, бери бак, нету ложки — кушай так! Сиди уж, медведушка ты мой! Принесу кашки тебе…
— А не надорвешься, друг ситный! — ухмыльнулся Алексей.
— Ежели что — тебя кликну, — продолжая стучать котелками, ответил Вася, направляясь к кашевару.
Подойдя к котлу, Вася потянул воздух носом, завертел головой.
— Ребята, а каша-то, навроде, подгорела… Выходит, опростоволосился наш Гоша…
— В носу у тебя подгорело, — орудуя черпаком, откликнулся повар. — Ежели подгорела, так можешь не жрать, никто тебя просить не станет. Может тебе рябчиков в сметане приготовить?
Вася, не реагируя на слова повара, снова стал усиленно втягивать воздух.
— Ребята, а ведь верно, каша-то рябчиками пахнет. Молодец, Гоша, куроед ты наш самарский! А насчет того, что пригорело — шучу… Каша у тебя всегда — высший сорт. Счастливая у тебя жена будет… А ежели ты еще и стирать умеешь, так вообще цены тебе не будет!
— Да подходи ты, клоун, — заулыбался повар, — не можешь, чтобы не почудить… Подставляй котелки!
— Слышь, Гоша, — серьезно произнес Вася, — ты наши с Лешкой порции раздели на три части… Сюда положи две, а в этот — одну… Понял?
— Это мы могем, — отозвался повар, — все дружка подкармливаешь?
— Такому медведю, знаешь, сколько надо? Я-то маленький, мне хватит! Не плохо, ежели ты от себя чуток добавишь…
Повар вздохнул, но добавил в один из котелков ароматной пшенной каши…
Вася взглянул на раскрасневшееся лицо кашевара, крупные капли пота, что выступили на лбу, белесые ресницы, задушевно сказал:
— Спасибо, Гоша! Век твоей доброты не забуду. Отслужим, обязательно ко мне в гости поедем. Отличной кашей накормлю — ешь сколько хочешь…
— Только мяса не забудь положить, — усмехнулся повар.
— Да что там мяса — рябчиками в сметане угощу!
Когда Вася вернулся, Алексей встретил его шутливыми словами:
— Ну ты и ходишь! Я уж грешным делом подумал — не свалился ли ты с котелками… Жду-жду, а тебя все нет и нет…
— К Ромке Жалнину завернул, — стараясь говорить как можно равнодушнее, ответил Вася. — Насчет лошадок с ним поговорили, то да се… Ну, и ополовинил свой котелок… Держи вот свой, ешь пока не остыла!
— На такой жарище — разве остынет. Ставь на песок, все одно как на печке будет.
Алексей, вооружившись ложкой, заглянул в котелок:
— Что-то расщедрился Гоша, — не приступая к еде, заявил он.
— Находит на него иногда, — равнодушно ответил Вася, — совесть, вроде, пробуждается… Ты, давай, ешь, чего раздумываешь?..
— Покажи свой котелок, — протянул руку Алексей.
— Я же говорю, что почти половину уже навернул, — обиделся Вася, — чего пристаешь?
Алексей молча отобрал у него котелок; переложил в него кашу из своего и, поставив на песок между собой и другом, твердо заявил:
— Сколько раз говорил — не мудри, друг ситный! А, ну, начинай — ложку ты, ложку — я! Поехали!
— Да говорю тебе — я уже ел. Нам Гошка поровну наложил…
— Вася! — медленно произнес Алексей. В голосе его на этот раз послышались стальные нотки. Видимо, Вася понял это и, вздохнув, погрузил ложку в кашу…
Когда поели, Вася вздохнул:
— Вот и расправились… Ты ложись, всхрапни чуток…
— А ты опять письма писать будешь? Каждый день строчишь. Неужто все о любви?
— Почему? — удивился Вася, — о разном пишу, вот о тебе недавно написал.
— Это чем моя личность заинтересовала тебя?
— Пишу, что есть у меня друг, Медведушка… Что мы постоянно вместе. И если тебя кто обидит — со мной дело будет иметь!
— Ну, тогда я спокоен! — засмеялся Алексей, — ежели что — за тебя спрячусь…
— Между прочим, Алешка, знаешь сколько в нашем селе девчат красивых?
— Не больше, чем у нас!
— Таких, как у нас — отродясь не бывало!
— Оно и видно, — засмеялся Алексей, — не успело у тебя молоко на губах обсохнуть, а уж какая-то красавица запрягла тебя и понукает. Скоро и кнут в дело пойдет…
— Жаль мне тебя, Алеша, — грустно признался Вася.
— Пожалел волк кобылу…
— Ничего ты в любви не понимаешь!
— А ты выходит — профессор в этом деле?
— Может и профессор… Если вопрос какой возникнет — милости прошу, объясню…
— Да ты не сердись, — так же серьезно ответил Алексей. — Так и напиши, от Алексея, мол, пограничника и лучшего друга ее непутевого мужа привет…
— Да спи ты, чертова перечница, — махнул рукой Вася и уткнулся в письмо.
Алексей вздохнул и растянулся на разостланном под подводой брезенте… Не прошло и нескольких минут, как он тонко свистнул носом, потом могуче всхрапнул.
Вася, нажимая на огрызок карандаша, неторопливо выводил слова:
«…уже писал тебе, дорогая Анюта, что подружился с отличным парнем Алексеем Кравцовым. Он у нас в подразделении самый сильный и мой земляк — с Волги. Мы его «Медведушкой» кличем, это я его окрестил так. Сейчас он спит, а я пишу тебе письмо. Мы следуем к месту службы и сейчас у нас привал. Очень здесь жарко. По сторонам от дороги горы песка, которые зовутся здесь барханами. Они как наши сугробы зимой. Очень высокие и песок раскаленный. Босиком ходить нельзя…»
Задумавшись, Вася заботливо отогнал мух от лица Алексея, скользнул взглядом по барханам и представил свою деревушку, утонувшую в сугробах по самые крыши. Ему всегда казалось, что сугробы не белые, а какие-то голубые, если смотреть на них при луне. Дым из труб в такие лунные ночи поднимается вертикально вверх и тогда кажется, что небо стоит на белых столбах. Васе даже послышался хруст снега под валенками и он тяжело вздохнул. Барханы под лучами солнца казалось приобрели какой-то белый цвет, и если на них долго смотреть, глаза начинало резать… С левой стороны от дороги барханы были совершенно голыми, без малейших признаков растительности, по правую — росли песчаные акации и заросли верблюжьей колючки. Кое-где стояли корявые стволы саксаула… «Странное дерево, — подумал Вася, — никогда о таких не слышал, а вот и повидать пришлось! Хорошо бы Анюте отправить веточку… Ну, конечно, нет, веточка в конверт не войдет, а вот листок от саксаула — это вложить можно…»