Любил Селим бывать на заставе. Нравился четкий распорядок, чистота, подтянутые веселые парни, готовые ответить острым словом на шутку. Приятно было ощущать, что его считали своим, пропускали на заставу в любое время. Знали, если уж пришел, то не из праздного любопытства — обязательно новость принес.
Шайка Рахман-Куль-Баба намерена после Сеиля уничтожить погранзаставы, милиции, ревкомы. Перекинуть действия в Ходжамбасский, Каршинский, Гузарский районы…»
Давняя дружба связывала начальника заставы Ивана Дмитриевича Ткаченко и Селима Аннаева. Знали друг друга еще с тех пор, когда служили у комбрига Якова Мелькумова, гоняли по пескам банды басмачей, добивали бандитов, что приходили из-за кордона.
В канцелярии заставы Селим осведомился о здоровье начальника, поговорил о погоде, о разных мелочах. Потом, прихлебывая чай, сообщил главное:
— Два дня назад к Курбану-плешивому незнакомые люди приходили.
— К этому обжоре, который барана за присест съедает?
— Да, к нему. Один рыжебородый, другой толстый, в зеленом халате. Первого не знаю, а второй знаком, Торемурад-головорез, много грехов за ним! Думаю, не зря они приходили… не иначе Дурды Мурт в гости собирается…
— Возможно, возможно, — согласился начальник заставы. Подошел к карте, висевшей на стене, отодвинув черную занавеску, подозвал Селима.
— Если пойдет, как думаешь, где?
— Как скажешь, где волк зайца хочет поймать? — рассматривая карту, произнес Селим. — Дурды Мурт — хитрый волк. Прошлый раз он прорвался возле Кичик-Чешме. Сейчас, по другому пути пойдет.
— А если опять Кичик-Чешме? — засомневался Ткаченко, — подумает, что мы на прежнем направлении ждать не будем, и нагрянет с разбоем!
— Нет, Иван, не пойдет он так!
— Почему? Объясни?
— Давно его знаю, чай вместе пили. Рассказывал тебе уже… Он может свою банду на две группы разделить. Ту, что поменьше, где-нибудь пустить, а когда ты своих ребят туда бросишь, он основными силами в другом месте ударит…
— Есть у него такая привычка, знаю, да и мы не лыком шиты, придумаем ему сюрприз. Сюда пропустим, за кордоном нам его не взять, а вот назад — шалишь, уже не выпустим. Захлопнем капкан!
— Прошлый раз почти всех нукеров потерял, а сам ушел…
— Теперь не уйдет, — уверенно пообещал Ткаченко. Прошелся по кабинету, остановился перед Селимом.
— Почему думаешь, что Дурды Мурт пойдет через нашу заставу? У соседей места куда удобнее для перехода есть…
— В нашем селе у него больше всего недругов, когда-то хозяином был здесь. Хочет отомстить за утраченную власть да богатство. Джигит стареет, но месть — никогда. Кровью залить, огнем новое выжечь! Давно зубы точит. Прошлый раз налет не удался, сейчас постарается, знаю я его! Жестокий, умный, расчетливый враг. Изворотлив, опасность как зверь чует…
— Ты, пожалуй, прав, Селим, — задумчиво произнес Ткаченко и разгладил свои пышные усы. — Наша застава ему как кость в горле. Большую часть своих нукеров он здесь потерял. Ты подготовь ребят в селе, мало ли что…
— Сделаем! Гранат немного дашь?
— Немного дам…
— Недавно у вас комсомольское собрание было… — после паузы сказал Селим.
— Было, — с улыбкой подтвердил начальник. — И откуда ты знаешь все?
— Ай, комсорг рассказывал. Говорил Алексея Кравцова в комсомол приняли…
— Верно, — снова улыбнулся Ткаченко, — а ты что — против?
— Наоборот, парень, хороший, вполне заслуживает! Только я думаю, почему он дома не вступил? Возраст подходящий, парень активный, хотя и молчун, гармонист… Так в чем дело, Иван?
— Дед ему помешал…
— Неужели кулаком был?
— Наоборот, Селим, бедняк и полный Георгиевский кавалер, герой русско-японской войны…
— И такой несознательный — внука в комсомол не пустил! — закачал головой чайханщик.
— Слушай, как дело было, — засмеялся начальник заставы, — на пасху, есть такой религиозный праздник у русских, весной, когда тепло уже, дед Алексея Макар в церковь собрался и все свои регалии повесил. Идет, грудь выпятил, борода седая — лопатой и четыре креста на солнце сияют, начистил их по совести. Глазеют все на деда. А навстречу председатель сельсовета, коммунист молодой, человек в селе новый. Как увидел у деда кресты, ну и заорал: «Ты что это, дед, царские побрякушки нацепил? Сними сейчас же, не позорь Советскую власть!» Дед Макар ему в ответ: «А ты мне их вешал, сосунок?» Ну, тот руку протянул к крестам, то ли потрогать хотел, то ли сорвать. Дед Макар развернулся и как в ухо ему врежет, председатель с ног долой, да в лужу угодил… Вскочил грязный, злой и снова к деду. Сцепились они, а председатель — мужик здоровый, деда Макара бог тоже силой не обидел, хотя и в годах. Тут на помощь деду Алексей подскочил. Разукрасил он этого верзилу, как бог черепаху. Народ вокруг собрался, смеется, а дед Макар командует: «Крой его, Лешка, крой, супостата. Бей под дых!» Председатель пощады запросил, только тогда и отпустил его Алексей. Все село посмеивалось над председателем сельсовета, и кличка прилипла — Супостат. Само собой, он жалобу в район настрочил, милиция приезжала, дело завели. Ну, да ничего, обошлось, хотели судить Алексея за «избиение председателя власти и пособничество несознательным элементам…» Вот когда Кравцов в комсомол вступал, то ему и припомнили все, условие поставили, примем, мол, в ряды ВЛКСМ, если деда несознательного перевоспитаешь, а тот от своих крестов царских принародно откажется и носить их никогда не будет. Выслушал это Алексей, плюнул и ушел. Потом его уже сами ребята звали, а он парень гордый, не пошел… Такая вот история, дорогой Селим, у нашего Алексея с комсомолом.
— А сейчас дед Макар награды свои носит? — с улыбкой спросил Селим.
— Конечно! А Супостата убрали из села. Говорят, не ко двору пришелся!
— Молодец дед Макар, вах, какой молодец! Напиши ему, пусть в гости приезжает! И внук у него молодец…
Чайханщик запустил руку в один из своих бездонных карманов и вытащил изящную пепельницу, мастерски сделанную из панциря черепахи. Полюбовавшись простодушно произнес:
— Подарок ему принес… Сам делал!
— Так он не курит, — улыбнулся начальник заставы.
— Знаю… И отец у него не курит, и дед Макар не курит… Ай, разве обязательно курить, чтобы красивую пепельницу иметь? Вернется на свою Волгу, поставит дома на стол — придут друзья, закурят… Алексей им про заставу, про наше село расскажет, про нас с тобой… Разве это плохо?
— Это хорошо, Селим, хорошо!
— …А ты говоришь — не курит… Позови его — поздравить хочу, подарок вручить.
— Это можно, — согласно кивнул головой начальник заставы и, приоткрыв дверь, крикнул. — Дежурный, рядового Кравцова ко мне!..
— Есть, рядового Кравцова, — раздался молодой звучный голос, и тяжелые сапоги гулко затопали по коридору казармы…
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
«7 июля 1925 г.
Из присланных Вами материалов я узнал, что персидское командование Астрабадской провинции предполагает в ближайшее время захватить вооруженной силой Гасан-Кули. Из тех же материалов видно, что персы не надеются удержать Гасан-Кули в своих руках, а хотят лишь поднять вокруг этого вопроса шум для того, чтобы апеллировать затем к Лиге Наций. Необходимо принять соответствующие меры к такому усилению наших постов в этом районе, чтобы не допустить осуществления этих планов».
— Время великий лекарь — сказал Кучук-ага, пристально посмотрев на розовую, нежную, как у младенца, кожу на лице и руках Андрея. — В первый раз, когда тебя после больницы увидел, — совсем розовым был… Сейчас потемнел!.. Редко заходить стали, забыли старого Кучука! А я вас все жду и жду…
— Простите, Кучук-ага, — извинился Ширали, — давно к вам собирались, но вы знаете, какая у нас служба.
— Знаю, знаю, — качнул головой старик. — Днем отсыпаетесь, а ночью, как архары по горам лазаете… Тебе, Андрей, это полезно. Кожу свою надо выдержать под солнцем, надо, чтобы горный ветер ее погладил, пот соленый ее вымочил. Зимой в ледяной воде мой, а когда в бане будешь — паром ее обжигай…
— Этого нам хватает, яшули, — улыбнулся Андрей. — Недавно марш-бросок был через горы с полной выкладкой, ого! Вот где пота пролили? Мы с Ширали уже три раза подковки на сапогах меняли — стираются быстро.
— Нарушителя-то поймали? — поинтересовался Кучук-ага.
— Даже несколько, — усмехнулся Ширали, — да только все они, Кучук-ага, учебные. Много проверяющих приезжают из отряда, округа, Москвы. И все стараются обхитрить, обвести вокруг пальца… Мы даже смеемся, говорим, чтобы они прямо нам на голову с неба спускались!
— Смехота! — воскликнул Андрей. И добавил, — а вообще-то есть и на нашем счету настоящие нарушители… Да только говорить об этом…
— Понимаю, — важно кивнул Кучук-ага и с особым интересом взглянул на ребят.
«Повзрослели как, — подумал он, — приехали-то мальчишками. А сейчас, вон как в плечах раздались, уверенными стали. Говорить стали меньше, настоящими мужчинами становятся. Хорошая школа — армия, ну, а граница, про нее и говорить нечего — из неоперившихся птенцов джигитов делает!»
— Чаю выпейте, — произнес Кучук-ага, видя, что пограничники украдкой бросают взгляд на часы.
— Время, яшули, — развел руками Ширали, — идти нам надо. К вам заглянули и весь свой резерв использовали…
— Ох, уж это время, — проворчал Кучук-ага. — Считайте, что жизнь прожил и сколько помню — всегда торопился, всегда спешил. Много забот у человека, не успеет оглянуться, а уже старость подошла!
— Это вы-то старый! — воскликнул Андрей.