— Товарищ командир, разрешите, — произнес Улан Токомбаев, — я маленький, туда-сюда, как ящерица, могу… Подползу тихо…
— Подползать не надо… А вот обойти крепость — это вернее. Если они там, дальше следов уже не будет… Давай, Улан, действуй… Остальным перекур!
Почерневший, запыхавшийся Улан вернулся не скоро — слишком большой круг пришлось делать. Все выжидающе уставились на него, а он, едва переведя дух, доложил запекавшимися губами:
— Товарищ командир! Следов от крепости нет. Там они засели, притаились…
— Молодец, Улан, — поблагодарил помкомвзвода. — Теперь прикинем, почему они там засели, как думаете?
Пограничники переглянулись.
— Отдохнуть хотят…
— Нас пулеметами встретить!
— Ночевать тут думают…
— Все не то… — качнул головой командир. — Дурды Мурт, я полагаю, так прикидывает, дождаться темноты, а потом драпануть в разные стороны. Знает, что нас мало и каждого в отдельности мы преследовать не сможем.
Он нагнулся, взял горсть горячего песка, сжал, и он как вода вытек из сжатой ладони.
— Видите, — сказал он, — вот так и они, как песок из горсти хотят уйти… Потом в условленном месте снова соберутся и — налет сделают! Опять резня, пожары, кровь… Курбаши так уже делал, когда наши прижали его. Повторяется курбаши! На этот раз не выйдет! — Командир замолчал, окинул взглядом пограничников, сказал твердо: — Взять их надо засветло! Нас — двенадцать, один останется с лошадьми… Значит одиннадцать! Их, я думаю, человек тридцать может, чуть больше… Так как?
— В атаку, товарищ командир!
— Командуйте!
— Зря время теряем, — воскликнул Алексей. — Уничтожить их надо!
Помкомвзвода улыбнулся, бросил недокуренную самокрутку в песок, аккуратно придавил сапогом. Коротко бросил:
— Пошли!..
Распластавшись на раскаленном песке, пограничники ползли к крепости. Пули басмачей тонко посвистывали над головами. Когда стучал пулемет, фонтанчики песка вставали сплошной стеной. Стоило кому-нибудь поднять голову, как сразу бил пулемет. У басмачей их было два — скорострельных английских «Гочкиса». Хватало у них и патронов.
А солнце, между тем, уже клонилось к горизонту. Хотя в пустыне темнеет не очень быстро, но торопиться было надо. Ночь — друг басмачей. Нужно было принимать срочное решение, бой затягивался…
А солнце между тем уходило за горизонт. Оранжевый диск готов был нырнуть за барханы.
— Товарищ командир! — прошептал Алексей, — разрешите я гранатами… С фланга подберусь…
— Действуй, Алексей! — чуть помедлив, согласился помкомвзвода.
Соленый пот заливал глаза, песок скрипел на зубах, вместе с воздухом проникал в легкие, хотелось кашлять и Алексей судорожно стискивал зубы. Вжимаясь в песок он полз и полз вперед, прикидывая: сможет ли добросить гранату до захлебывающегося в остервенелом лае пулемета…
Вот он вскочил, метнул гранату и тут же упал в песок, вжался в его нестерпимое пекло. Громыхнул взрыв, раздались истошные вопли. Не знал Алексей, что один из них принадлежал смертельно раненому Дурды Мурту! Отгулял курбаши по белому свету… Захлебнулся, замолк пулемет… Но еще яростнее застрекотал второй.
17 мая в результате 9-часового упорного боя банда в основном разгромлена, ушло в северо-восточном направлении не более 60 бандитов. По показаниям пленных убиты Дурды Мурт и Ахмедбек… Для преследования остатков банды выбрасывается в район Докуз-Аджи отряд Анголенко.
Алексей почувствовал, как в сантиметре выше головы пронесся целый рой свинцовых пчел и каждая хотела ужалить. Он прополз еще несколько метров, огонь басмачей усиливался, все так же злобно, остервенело строчил пулемет, не давая пограничникам подняться. А круглый, но еще ослепительно горячий диск солнца уже коснулся дальних барханов. Жара спала, но духота стояла неимоверная! А еще жара боя! Смертельного, беспощадного, непримиримого! Нужного! Алексей и его товарищи не чувствовали ни духоты, ни жары. Их обжигал огонь неравного боя, строчил и строчил английский пулемет, не давая пограничникам подняться. Солнце уже скрылось за барханами, и косые, черные тени упали на песок. У Алексея были еще две гранаты и наган. Винтовку он бросил, она мешала ползти…
«Пусть ранят, только бы не в руку — не смогу тогда метнуть гранату, — думал он, продолжая ползти. — Пусть убьют, но уже потом, после броска… Проклятый пулемет, не дает ребятам подняться… Нет, даст!»
Вторую и третью гранаты он метнул друг за другом почти что одновременно. Прогремели взрывы. На этот раз он не упал в спасительный песок, а выхватил наган…
— Вперед, ребята!
Он рванулся к крепости, откуда еще доносились выстрелы и замолк, наконец, последний пулемет, захлебнулся в яростных взрывах его гранат…
Что-то горячее ударило в грудь, потом в живот… Показалось, что кто-то сильно хлестнул по телу веником из верблюжьей колючки… А он все бежал и бежал и никак не мог понять, почему так плохо слушаются ноги и тяжелым становится тело. Бежал, видя краем тускнеющих глаз, что откуда-то сбоку бегут его друзья. Бегут мимо, а он отстает и никак не может догнать их…
Кто-то остановился. Встал возле него на колени, приподнял голову.
— Алексей, — услышал он далекий голос Улана, — я сейчас… сейчас…
— Потом… потом перевяжешь, — слабеющими губами прошептал он, и уже совсем тихо добавил, — бейте… гадов…
Банду уничтожили полностью. Пограничников из двенадцати осталось пятеро…
Всю ночь они несли самодельные носилки с истекающим кровью Алексеем.
Не донесли…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
«Священный долг комсомола — готовить молодежь к защите социалистической Родины, воспитывать самоотверженных патриотов, способных дать решительный отпор нападению любого врага».
Строй пограничников замер на вечерней поверке. Рослые ребята в широкополых панамах стояли в шеренге по два и, не поворачивая головы, следили глазами за старшиной, прохаживающимся перед строем. Равнение было безукоризненным и старшина, достав список, начал перекличку:
— Кравцов!
— Рядовой Алексей Кравцов геройски погиб в боях за Советскую Родину! — четко отрапортовал Андрей, стоящий на правом фланге.
Все, кто стоял в строю, невольно посмотрели на бронзовый бюст молодого парня в порванной гимнастерке. Он был здесь, с ними. В казарме стояла его койка, аккуратно заправленная, сияющая белизной простыней и подушки. Он ходил с ними в наряды и дозоры, лежал в секретах, тугой пружиной вскакивал при команде: «Застава, в ружье!»
— Чижов! — продолжал поверку старшина.
— Я!
— Ниязов!
— Я!
— Ушаков!
— Я!
Один за другим звучали молодые голоса и, казалось, что парень из бронзы внимательно вслушивается в них… словно ему было интересно посмотреть на тех, с кем вот уже полвека стоял в едином строю. Внимательный, безмолвный, вопрошающий. Он провожал каждый наряд и вместе с офицерами произносил священные голова: «Приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!». Это ему отвечали старшие нарядов, коротким, но всеобъемлющим словом: «Есть!»
— Разойдись! — подал команду старшина и строй качнулся и рассыпался.
Наступила ночь и пограничники приступили к своей основной службе.
Андрей и Ширали ушли сегодня в наряд по проверке паспортного режима. Шагая по улице села, они внимательным взглядом отмечали все, что попадалось на пути. Все было знакомым и привычным. Только девушки при встрече как-то странно поглядывали на Андрея. Видимо, хотели понять — чем же увлек этот русский парень их подругу — красавицу Айнур? Ее решительность вызвала в селе настоящий переполох. Никогда здесь еще не случалось подобного. Говорили, что сбежала Айнур в далекую Сибирь, чтобы выйти там замуж за русского. Другие уверяли, будто девушка уехала на учебу. Напоминали, что этот парень спас ее мать, вытащив из горящей машины. Если бы не он, быть бы Айнур полной сиротой. Гозель находилась в центре внимания. Однако сколько к ней ни приставали, она упорно отвечала, что бегство подруги явилось и для нее полной неожиданностью…
Неожиданно возле дома Бекмурада пограничники увидели серые «Жигули», стоящие вплотную у ворот.
— Не здешние, — заметил Ширали.
— Из Теджена, — взглянув на номер, добавил Андрей. — Ишь как запылилась. — Кто бы это, а?
— Видел я эту машину, но вот где? — задумчиво протянул Ширали. — Давай зайдем узнаем о здоровье чабана и с машиной выясним.
— А он нас палкой? — улыбнулся Андрей.
— Он не дурак! — многозначительно произнес Ширали и постучал в калитку.
…Если бегство Айнур вызвало в селе переполох, то Бекмурада оно как обухом по голове ударило! Находясь с отарой в запретной зоне, он видел, как поднялся с заставы серый вертолет с красной звездой на фюзеляже, низко пролетел над отарой и быстро удалился в сторону Ашхабада. Если бы он только знал, что в нем улетает Айнур!.. А он, старый дурак, еще махал вертолету тельпеком, думая, что там какое-то начальство, дружбу с которым ему терять невыгодно… Когда узнал, что его как мальчишку обвели вокруг пальца, ярости Бекмурада не было предела. Он рвал и метал, поднял руку на жену. Сбил ее с ног, вымещая свою ярость. Сжалась в комок Энай, закрыла лицо руками, но не плакала, что еще больше распаляло чабана. «Дурак! — ругал он себя, — разве можно было оставлять без надзора двух женщин в доме? Где глаза мои? Баранов для проклятого колхоза сохранил, а женщин в своем доме просмотрел… Так мне и надо! Такой калым, такие деньги упустил! И седую голову опозорил, как теперь людям в глаза смотреть!..» Догадывался хитрый пастух чьих рук это дело, понимал, что одному осуществить такое невозможно. Значит, помогали, наверное, и сам н