— То, что иранский чабан поет, давно знаем. Но как ему запретишь это?
— Товарищ старший лейтенант, — горячо заговорил Андрей, — но я нутром чувствую…
— То что нутром — это хорошо, — улыбнулся начальник заставы, — только к твоему «нутру» надо бы и факты. Есть они у вас?
Пограничники переглянулись, вздохнули и Ширали произнес:
— Мы песни на магнитофон записали, потом слушали много раз. Поет он на туркменском языке. Я все перевел. Действительно — ничего особенного. Но понимаете, товарищ старший лейтенант, он одно и то же слово по-разному поет…
— Это как по-разному, — заинтересовался начальник заставы, — объясни?
— Тихо… не очень сильно… А то просто кричит. И порядок слов меняет. Вот тут у нас записано…
Ширали достал из кармана потрепанный блокнот, быстро нашел нужную страницу…
— «Вода в ручье — как слезы гор!» — это он во вторник пел, а в субботу уже по-другому: «Слезы гор — вода в ручье». Видите, как он слова переставил! Или вот: «Ветер гладит деревья руками», а через несколько дней — «Руками ветер гладит деревья».
— Может это случайно у него получается, — заметил Андрей, — а может, шифр…
— Так, — задумчиво протянул старший лейтенант, — интересно этот «солист» поет… Вот что, несите записи и лейтенанта Дадыкова найдите. Он, как и ты, Ширали, отлично язык знает… Послушаем эти «арии».
Внимательное прослушивание записей, детальный перевод, расшифровка порядка слов, громкость, с которой они произносились, — дали неожиданный результат. Дополнили звенья единой цепи…
…«Солиста» задержали в глухой предрассветный час, когда дождь заглушал все звуки, смывал следы, скрывал видимость. Спрятав терьяк под условленный валун и забрав оттуда золотые кольца и серьги, он возвращался через границу к себе за кордон. Задержание оказалось таким неожиданным, что он растерялся и не мог произнести и слова. На заставе он пришел в себя, но на вопросы не отвечал. Видимо, не хотел выдавать сообщника, надеясь на что-то. Его опознали некоторые жители села. Вспомнил его и Кучук-ага. Память у яшули была отличной, запомнил он Клычмурада, родного брата колхозного чабана Бекмурада… И без признаний «солиста» стало ясным, кто снабжал его ценностями, и кому он поставлял наркотики. Понятно, зачем колхозный чабан стремился пасти скот в запретной зоне, стал активным дружинником. Объяснялось и то, почему у него бывают чужие люди, и сам он ездит в Ашхабад и Ташкент… После недолгого запирательства Клычмурад рассказал все, начиная с того момента, когда брат зарезал пограничника, как вместе с отцом переходил границу, про свою безрадостную жизнь на чужбине… Он во всем обвинял Бекмурада — из-за него погиб отец, рассыпалась семья. Колхозного чабана решили брать с поличным.
Смутное беспокойство, чувство тревоги все чаще донимали Бекмурада в последнее время. Он плохо спал, лежал с открытыми глазами и в кромешной темноте появлялись образы полузабытых людей, картины прожитой жизни. Ворочался с боку на бок, прислушивался к ночной тишине, а тревога все нарастала, причиняя глухую боль. Щемящая тоска о прошлом перемеживалась с боязнью ближайшего будущего. Не мог Бекмурад забыть позор, нанесенный бегством падчерицы. Хотел, но не мог забыть — восставало все существо, злость рвалась наружу. Последние сомнения рассеялись после встречи с Хемра Курбановичем. Бекмурад решил действовать…
Ночь была такой темной, что протяни руку — пальцев не увидишь. Ветер заглушал все звуки, мешал прислушиваться. Андрей и Ширали возвращались из наряда на заставу. Делились впечатлениями о недавно просмотренном фильме.
— Индийские фильмы все, как братья, похожи, — говорил Ширали, шагая рядом с Андреем. — Сюжет они, конечно, лихо закручивают, но где ты видел, чтобы один парень одолел в драке пятнадцать бандитов? Там ведь тоже головорезы, ого, какие!
— Ну, а если бы на его месте ты оказался? Бегством стал бы спасаться?
— И в драку безрассудно не полез бы. Что-нибудь придумал!
— А если времени на обдумывание нет?
— Тренироваться нужно. Чтобы мысль, как молния работала. Во всем ты должен опережать противника. Хоть на сотую долю секунды, но опережать. Чуть прозевал — твоя карта бита! Все! Кутарды! Разве я не прав?
Ширали положил руку на плечо Андрея, дружески похлопал.
— Ну, ты всегда прав, — с чувством произнес Андрей, — повезло мне, такого друга встретить. Знаешь, стихи мне как-то попались. Уже не помню, кто автор, но слова понравились, будто поэт о нас писал. Послушай:
У нас одни закон всегда,
И нет его верней.
В песках всегда нужна вода,
Но друг еще нужней.
А коль во фляге два глотка,
То больший из глотков,
Оставь для друга — на века,
Таков закон песков…
— Хорошие стихи, — помолчав, сказал Ширали. — Душевные и все правильно. Помнишь, Кучук-ага как-то говорил, что человек другом силен? Я сейчас, знаешь, какой сильный. У меня четыре руки и четыре плеча!
— Ого! — удивленно ответил Андрей своим любимым словом, — понимаешь, Ширали…
Он не успел договорить. Из-за толстого ствола дерева, что смутно вырисовывалось в чернильной темноте, появилась фигура человека, тускло блеснул нож. Это произошло так неожиданно и стремительно, что на какую-то долю секунды действия незнакомца опередил реакцию пограничников. Но в самый последний миг Ширали рванулся вперед и прикрыл собой друга… Нападавший не успел нанести второй удар — сокрушительный кулак Андрея опрокинул его навзничь. Глухо охнув, он схватился за лицо, выпустив нож, горячий от крови Ширали…
— Ширали… Ширали, — опустившись на колени, шептал Андрей, приподнимая голову друга. — Ширали, я сейчас… Сейчас…
Андрей поднял автомат и трехкратный выстрел разорвал ночную тишину.
— Ничего… Андрейка… Ничего, — слабеющими губами шептал Ширали, когда Андрей, вскрыв индпакеты, старательно накладывал повязку. Под руками было липко и горячо — кровь сразу пропитывала бинты.
Зашевелился нападавший. Андрей включил фонарь и в ярком пучке света увидел перекошенное от злобы, залитое кровью лицо Бекмурада…
— Будь проклят, гяур!.. Будь проклят, — шептал он разбитыми губами.
Андрей быстро связал его и поднял ракетницу — красная, тревожная ракета повисла в непроглядном ночном небе. Он знал, подпрыгивая на ухабах, уже летит сюда машина с тревожной группой, бегут товарищи из соседних нарядов.
Вот появился свет автомобильных фар, полоснул по темному небу, послышался гул мотора. Бережно подхватив Ширали, Андрей шагнул навстречу ребятам.
— Потерпи, Ширали, — приговаривал он, — потерпи, дорогой… Видишь, ребята едут… Все хорошо будет, Ширали… Друг…
Ширали молчал.
…Вибрация в вертолете была сильной и Андрею очень хотелось взять Ширали на руки, но врач, сопровождающий раненого, не разрешил этого. В госпитале, куда доставили пограничника, все было готово к операции. Часы, проведенные Андреем в белом гулком коридоре, показались ему днями. Вскочил при мысли, что может быть Ширали требуется кровь для переливания? Ведь у них одна группа…
Пришел в себя, когда усталый хирург сообщил, что Ширали будет жить. Никогда Андрей не чувствовал себя таким счастливым!
…Зеленым простором расцветают по весне Каракумы, красный ковер маков ложится на предгорья, и могучие вершины Копетдага подпирают голубой небосвод. Алые зори и багровые закаты сменяют друг друга, и в глубоких ущельях звонко лопочут ручьи, блестя под солнцем серебряной кольчугой. Лучи солнца пронизывают воду и высвечивают на дне разноцветные камушки и зеленые нити водорослей.
Первыми на заставе имени Алексея Кравцова встречают солнце сторожевая вышка и кроны могучих платанов, что высоко вознеслись над белыми домиками заставы.
Затем солнечные лучи освещают бронзовый бюст того, кто застыл здесь на вечном посту, приобрел бессмертие…
Он как бы приглядывается к парням с зелеными погонами и вместе с ними несет нелегкую службу, —
Он — уже полвека…
Они — две весны…