Он плакал.
Чем ближе подъезжали к дому, тем холоднее становилось на остановках. А когда земля стала вскипать отрогами старых гор, пошел дождь. Однообразный осенний дождь. Который будто устал, которому будто надоело за лето изливаться бурными потоками, которому хочется одного — застыть, наконец, и превратиться в медленный белый снег.
Когда вошли во двор, на крыльце в прежней позе сидел Митяка и привычно тянул:
Позабыт, позаброшен
С молодых, юных лет…
Это было странно. Колька стоял у окна, морщил лоб. Спросил у матери, распаковывавшей чемоданы:
— Разве время у каждого разное?
— Какое время, малыш?
— У нас было столько — столько всего было! А он все сидит на крыльце… Будто только сел. У него минута растянулась, как резинка. Разве он забыл, что нужно жить?
— Забыть можно то, что знаешь, — сказала мать.
Он не очень понял смысл этих слов, но спрашивать не хотелось. Он опять смотрел в окно, на дождь.
Странно. Неужели где-то солнце. И море. И желтые камни…
Он вздохнул. И когда мать ушла в другую комнату, распахнул окно и по веревке спустился вниз.
К вечеру под окнами была посажена березка с неуспевшей опасть листвой. Утром она была сломана.
Колька не вылезал больше в окно. Вышел через крыльцо, мимо черных Митякиных усов. Поздоровался:
— Здравствуйте, дядя Митя.
И заметил, как удивленно взлетела Митякина бровь.
И опять пошел Колька в лес, и опять посадил под окнами березу. С неуспевшей опасть желтой листвой.
Утром сломана была береза.
И лежали рядом две березы. С неуспевшей опасть желтой листвой.
И больше не ходил Колька в лес. И не лазил больше через окно. Он шел мимо Митяки. И говорил вежливо:
— Здравствуйте, дядя Митя.
И лежали под окнами сломанные березы. И никто не сказал о них Митяке ни слова.
А он все ждал, что скажут. Что прибежит мальчишка со слезами. Что загалдят женщины. И он несколько дней красил усы в воинственный черный цвет. Потом перестал красить. Пегими стали усы. Посветлели. И окончательно пробился цвет спелого овса. И в глазах замелькала растерянность. Он хотел защищаться, а на него никто не нападал.
— Эй, малый… Слышь, как тебя… Эй, что ли… — заговорил Митяка, когда Колька проходил мимо.
Колька головы не повернул, не взглянул, будто не слышал. А на следующий день поздоровался:
— Здравствуйте, дядя Митя.
Зачем он делал так, он не знал. Само собой так выходило. Ни обиды, ни злости на Митяку у него не было. Даже вроде и самого Митяки не было. И Митяка это, наконец, понял. И возмутился. Уцепился за хлястик Колькиного пальто единственной рукой:
— Ты, парень, чего? Ты это почему?
Не остановился Колька. Треснул хлястик.
Совсем забеспокоились, заметались Митякины глаза. Жена пришла — не ругался с ней. Но и не слушал. Она, удивленная, замолчала. И он молчал.
— Ты это из-за дерев, да? — допрашивал он Кольку. — Ты из-за этого самого, да?
Как на пустое смотрел на него Колька.
— Убью вот — будешь знать, — пригрозил Митяка. А в голосе неуверенность. Такое в голосе, что Кольке впервые стало жаль его. Но он снова прошел мимо.
— Это как же, а? Живого человека не замечать! — говорил Митяка сидящему на заборе Маркизу. — Это он что?.. И ты, паразит, такой же. А у меня, может, душа. Душа, это тебе понятно?..
Маркиз нагло смотрел Митяке в глаза и лупил по забору облезлым хвостом. Явно не признавал за ним никакой души.
— Ну, и подумаешь, — сказал Митяка.
Нехотя встал и поплелся в сарай. За заступом.
И так же нехотя принес из леса три березки.
И встал на дороге у Кольки:
— Ну?.. Посадил вот. Понятно?..
Колька поднял на него глаза:
— Так это те березы, что посадил я. А что сделал ты?
ОБ АВТОРЕ
Алла Бархоленко — член Союза писателей СССР. Родилась в 1933 г. в г. Костроме. После окончания средней школы училась в педагогическом институте, работала воспитателем, медрегистратором, кассиром, продавцом в книжном магазине, много ездила по стране.
Печататься Алла Бархоленко начала в 1965 г. Ее пьеса «Обуховке нужны чудаки» получила премию на Всесоюзном конкурсе, а газета «Пионерская правда» присудила первую премию рассказу «Отдых».
Первый ее сборник «Сколько стоит песня» состоит из рассказов, написанных в разное время. Они объединены темой гуманистической морали советских людей. И это определяет их идейно-воспитательное значение.
Персонажи ее рассказов любят труд, понимают его смысл и подходят к своему делу творчески, дерзновенно.