– А как же Ив? – всполошилась я.
– Я свяжусь с ним в Антананариву, – перебил Тахир, не дослушав. – Не волнуйтесь, вы узнаете все, о чем узнаю я, а завтра у меня выходной, и мы сможем съездить куда вы хотели.
Сказав это, он зашагал вверх по холму, где располагался его дом.
– Вуалау, – обратилась я к мальчишке, – можешь поработать переводчиком? Мне нужно поговорить с месье Габриэлем.
Вуалау перевел мои слова старосте.
– Габриэль приглашать наша завтракать с ним, – сказал он, выслушав ответ. – На голодный желудок плохо обсуждать важная тема!
Вместе мы пошли к дому старосты, стоявшему в середине деревни, у подножия холма. О том, что это дом важного человека, говорили две вещи – несколько лавок, поставленных полукругом перед фасадом, и резной деревянный флюгер в качестве украшения на коньке крыши. Внутри обстановка отличалась простотой, как и в большинстве малагасийских жилищ. Улыбчивая хозяйка, жена Габриэля по имени Люси, быстро накрыла на стол. На столе стоял графин с водой, но я не рискнула пить ее, однако отдала должное ранун’ампангу, необычный, но приятный вкус которого уже был мне знаком. Завтрак подали обильный. Сначала – салат ласари караути, состоящий из бобов, капусты и моркови, под манговым соусом. Ничего подобного я раньше не ела и пришла в восторг, чем весьма порадовала хозяев, напряженно ожидавших «вердикта» гостьи. К нему полагался козий сыр, который я также нашла очень вкусным. На второе нам предложили румазаву. Когда я поинтересовалась у Вуалау, что это за блюдо, он пояснил, что в его состав входят говядина, жаренная с имбирем, помидорами и луком, а также своеобразный букет местной зелени и кокосовое молоко. До тех пор пока хозяйка не принесла ароматно пахнущий кофе в глиняных кружках, мы говорили только о еде. Тон задавал староста, и я не решалась перейти к интересовавшему меня вопросу, пока он сам не сочтет это уместным, памятуя о пресловутых фади. Наконец Габриэль, отхлебнув из чашки и зажмурившись от удовольствия, заговорил.
– Что вы хотели у меня спросить, Тамара? – перевел Вуалау.
– Это касается эпидемии, имевшей место десять лет назад, – с облегчением выпалила я. – Вы что-то об этом слышали?
Тахир сказал, что Габриэль понимает по-французски, но он, видимо, не знал слова «эпидемия», потому что сначала проконсультировался с моим переводчиком и только потом ответил:
– Слышал. Тогда пост старосты занимал мой отец. Он ушел к предкам в позапрошлом году.
– А что именно вам известно об эпидемии?
Мужчина задумался.
– В нашей деревне никто не заболел, – перевел Вуалау его слова. – Но в двух соседних поселках умерло много людей.
– Приезжали ли чиновники из Министерства здравоохранения? Они интересовались, каким образом заболевание распространилось, принимали меры?
Староста покачал головой.
– Разве никто не лечил заболевших? – растерянно спросила я.
– Может, и лечили. Несколько армейских подразделений окружили территорию и никого не пропускали в течение месяца. Они же занимались покойниками. Они совершали святотатство!
– Почему вы так говорите?
– Потому что военные не разрешили хоронить мертвых, заставили сжигать. Сжигать!
Я вспомнила, каким ужасом было встречено мое требование сжечь тела усопших в деревне, где погиб Иван: видимо, для местных это действительно важно.
– А что потом? – спросила я.
– Потом военные ушли.
– Эпидемия закончилась?
– По-видимому. Умирали молодые мужчины, женщины и много детей. Большинство стариков выжили. Как думаете, это не странно? – неожиданно задал вопрос староста. – Что самые слабые выжили, а сильные – нет?
– Вы правы, – согласилась я. – Обычно бывает наоборот. Габриэль, получается, правительство знало о происходящем?
– Получается, – вздохнул староста.
Но за пределы Мадагаскара информация не просочилась. Интересно, зачем скрывали: из-за боязни, что поток туристов иссякнет, а туризм является основным источником дохода страны? Или была другая причина?
– Мой отец был уверен, что боги и предки помогли нам избежать страшной опасности, – сказал между тем Габриэль.
– То есть?
– За пару лет до эпидемии к отцу приходили какие-то иностранцы и просили разрешить привить жителей деревни новой вакциной.
– От какого заболевания?
– Они называли это… кажется, сгибающим вирусом?
Давненько я не слышала такого определения, но, хотя у Вуалау определенно возникли бы проблемы с переводом слова «менингит», если бы староста его произнес, то теперь сомнений не оставалось.
– Ваш отец согласился? – спросила я.
– В том-то и дело, что отказался! Когда в соседних деревнях стали умирать люди, отец сказал, что предки уберегли его от жуткой ошибки: он искренне верил в то, что та вакцина стала причиной трагедии, ведь старосты соседних деревень согласились на вакцинацию.
– Но вы сказали, что те люди приходили задолго до того, как вспыхнула эпидемия? – удивилась я. – Прошло слишком много времени, чтобы считать ее следствием прививок!
– Не знаю, – развел руками Габриэль. – Я ведь говорю, что отец так считал.
– А что это были за люди? – спросила я. – Те, что приходили с предложением к вашему отцу?
– Они сказали, что из Международного Красного Креста.
– Интересно…
– С ними еще был чиновник из Таны, – добавил староста. – Но он все время молчал, говорили только те люди, мужчина и женщина.
– Значит, вы присутствовали при разговоре? – уточнила я.
– Да, но я не придал ему значения, ведь отец все равно отказал. А почему вы задаете все эти вопросы?
– Понимаете, Габриэль, я недавно побывала в одной деревне. Она гораздо меньше вашей и расположена далеко отсюда. Там болеют и умирают люди – в основном молодые и трудоспособные.
– Значит, опять! – расстроился Габриэль. – Получается, и к нам может прийти эта напасть?
– Мы с Радуку Тахиром постараемся сделать так, чтобы этого не произошло, – поспешила заверить его я.
Беседа со старостой оставила у меня неприятное чувство. Вуалау молча семенил за мной, пытаясь приноровиться к моему шагу. Он оказался чутким настолько, что не пытался лезть ко мне с разговорами, а позволил подумать над услышанным от Габриэля. Подняв наконец голову, я отметила, что деревня как будто вымерла. Еще пару часов назад здесь было полно народу, а сейчас солнце стояло высоко, а на улице видны только вялые собаки, отдыхающие в тени деревьев.
– Вуалау, а где все? – спросила я.
– В поле, – обрадованный прерыванием молчания, ответил мальчик.
– А что вы здесь выращиваете?
– Ваниль. Ваниль очень ценный, он хорошо покупать за граница.
– Надо же! – восхитилась я, подумав, что понятия не имею о том, что собой представляет ваниль. То есть, разумеется, я знала, что это пряность и что из нее готовят эфирное масло, однако я в жизни не видела, как ваниль растет и как выглядит до того, как попадает в кухню в виде порошка или палочек.
– Хотеть посмотреть? – спросил Вуалау, словно догадавшись, о чем я думаю.
– С удовольствием! Это далеко?
– За полчаса добираться, если ходить быстро.
– Ну, тогда пошли?
По дороге я решила навести справки о фади, так как мне надоело каждый раз натыкаться на насмешливый взгляд Тахира, когда я говорила или делала что-то, чем могла невольно шокировать местное население. Вуалау с удовольствием согласился устранить пробелы в моем образовании. Выяснилось, что у мальгашей, к примеру, существует стойкое предубеждение против холостяков. Не иметь семьи – большое несчастье, а старый холостяк неизбежно становится посмешищем для окружающих. Еще один интересный факт: членами семьи считаются умершие предки разана, переходящие в божественное состояние, поэтому поведение малагасийцев основано на почитании старших, более близких к «божественному» состоянию людей. Раз в несколько лет необходимо встречаться с умершими предками, как, например, при обряде фамадихана. Я узнала, что сын не должен бриться, пока жив его отец. Если на пути сидит старик, надо спросить разрешения его обойти, если, конечно, вокруг нет большого скопления людей (представляю, как я могла бы опростоволоситься, понятия не имея об этом странном фади!). Шутить по поводу предков и смерти строго запрещено. Запрещено также громко говорить, выказывать раздражение или нетерпение, а также не стоит пытаться вызывать собеседника на откровенность, особенно если человек не является близким другом.
– Нужно уважать паутина, – продолжал разглагольствовать Вуалау, шагая немного впереди и то и дело оглядываясь через плечо, будто проверяя, внимательно ли я слушаю.
– Что уважать? – переспросила я.
– Пауки, – пояснил мальчишка, притормозив и показывая руками, что такое паук.
– Я знаю это слово. Но что значит «уважать паутину»?
– Нельзя разрушать. В каждый дом должен быть паутина!
Значит, я как минимум уже нарушила один фади: обнаружив над кроватью паучью «сеточку», я свернула полотенце и смахнула ее в первый же день пребывания на острове! Хорошо, что никто не заметил моего «преступления».
– А что такое «вахини»? – поинтересовалась я, когда Вуалау замолк, переводя дух. – Радуку Тахир назвал меня так.
– Вахини значит «гость», – объяснил паренек. – Все иностранцы называть вазаха, но это если они незнакомый. Если знакомый или друг, то иностранец вахини. Значит, твоя – друг Радуку!
– Отлично, – пробормотала я. – Но что-то сомнительно…
– Что вы сказать?
– Ничего, Вуалау, это я о своем.
– Мы прийти! – воскликнул он, бросаясь вприпрыжку вперед. – Вон моя отец!
Повсюду, насколько хватало глаз, тянулись живые изгороди, напоминающие плантации кофе. Но это точно не были кофейные деревья, потому что на длинных ветвях я увидела совершенно потрясающие желтые цветы.
– Как красиво! – восхищенно пробормотала я, глядя на цветущие лианы. – Но… это же орхидеи?