– Ну, во-первых, мне небезразлично, что случилось с моей подругой. А во-вторых, если Амели…
Она неожиданно замолкла и покраснела.
– Если Амели нет в живых, вы хотели бы подхватить «эстафету»? – закончил он за нее.
– Я понимаю, звучит не слишком…
– Проблема не в этом, – прервал Ив. – А в том, готовы ли вы ввязаться в дело, которое еще неизвестно, куда заведет? Амели ввязалась, и теперь мы ее ищем. Мне даже пришлось официально подать Амели в розыск на Мадагаскаре… Оно вам надо, Селин?
Та облизнула губы и ответила:
– Видите ли, Ив, я в газете восемь лет. Пишу короткие заметки со светских мероприятий, а мне хочется настоящей работы – такой, о которой я мечтала, поступая на факультет журналистики. Амели всегда была для меня примером… Вы не подумайте, что я рада тому, что с ней случилось, – я люблю Амели и надеюсь, что с ней все в порядке!
– Ничего такого я и не думал, – заверил девушку Ив. – Но вы уверены, что сможете довести дело до конца? Ваш редактор, похоже, испугался чего-то или кого-то и не захотел использовать материал Амели. Из Интернета пропали ее статьи, и это говорит о вмешательстве серьезных людей – возможно, исчезновение Амели даже как-то связано с ними. Почему вы считаете, что сумеете протолкнуть репортаж, если, конечно, будет о чем писать?
Селин ненадолго задумалась.
– Потому, – ответила она наконец, – что Амели не знала, чего ждать, а я знаю. Я полностью отдаю себе отчет в том, что вступаю в опасную игру, а она, вероятно, этого не учитывала.
Андрэ выразил согласие сопровождать нас с Тахиром. Я не уставала удивляться его энтузиазму, ведь дело, совершенно очевидно, не в деньгах: гид заработал бы куда больше, отказавшись от меня и взяв туристов, готовых с утра до вечера наматывать километры по национальным паркам Мадагаскара в поисках лемуров, крокодилов и другой живности.
Андрэ приехал к девяти, и мы тут же отправились в деревню, названия которой, несмотря на многочисленные упоминания гида, я не смогла запомнить, таким длинным и труднопроизносимым оно было. На самом деле, почти все имена и названия на мальгашском звучат очень длинно, и я не представляла, как сами малагасийцы умудряются быстро и без запинки их произносить.
По дороге мы почти не разговаривали, и я то и дело замечала на себе пристальный взгляд Тахира, делая вид, что увлечена пейзажами за окном. Я боялась возвращаться туда, где погиб Иван. Не из-за воспоминаний, а из-за мыслей о неизвестном заболевании. Прошло несколько дней с тех пор, как мы с Андрэ посетили ее, и я не знала, что найдем там сейчас. Возможно, человек, у которого я брала пробу крови, уже мертв? Неизвестно, сколько времени продолжается инкубационный период… Да вообще ничего не известно, если уж начистоту!
– Что бы там ни было, вы не виноваты, – неожиданно сказал Тахир, потрепав меня по колену. Этот дружеский жест настолько удивил меня, что я опрокинулась бы назад, не будь там спинки сиденья. – Мы сделаем что сможем, но не забывайте, что, если вы правы и имеет место эпидемия, то наше дело – только проинформировать власти.
Я кивнула. Он верно говорил, и все же я ощущала беспокойство. Да что там беспокойство – страх. Жители деревни утверждают, что вирус действует только на местное население, но такое по определению невозможно. Значит, любой из нас – и я, и Тахир, и уж тем более Андрэ – может заразиться! Если бы мы находились в России, я бы знала, что делать. Не скажу, что процедура объявления эпидемиологической ситуации прописана у нас досконально, как, к примеру, в Штатах, однако все, кто имеет дело с вирусами, знают, какие манипуляции необходимо проводить в подобных случаях. Но что делать в чужой стране? А если нынче все не пройдет так гладко, как в прошлый раз? Что, если сейчас мы имеем дело с другим вирусом? Если он опаснее предыдущего, если… Столько «если», что голова идет кругом!
Как и прежде, мы оставили машину на опушке и углубились в лес. По тропинке до деревни было не больше пятнадцати минут. Выйдя на открытое место, я застыла как вкопанная, увидев зрелище, развернувшееся перед моими глазами. На поляне лежали завернутые в саваны тела (в том, что это покойники, сомнений не оставалось) – штук сорок, не меньше! Вокруг суетились люди, по нескольку у каждого из тел. Некоторые, приплясывая, прохаживались между трупами, выводя какую-то мелодию. В руках у жителей деревни я узнала музыкальные инструменты, которые видела вчера ночью во время выступления артистов.
– Они что… разворачивают их? – в ужасе обратилась я к Тахиру и Андрэ. – Это же сумасшествие!
Мужчины и бровью не повели.
– Все в порядке, – сказал Тахир.
– Да, – подтвердил Андрэ, – все нормально.
И я начала думать, что они тоже сошли с ума. Может, дело в вирусе? Правда, я что-то не слышала о таком, который вызывал бы коллективное помешательство, но чем, как говорится, черт не шутит?
– Они должны сжигать своих покойников, а не перепеленывать! – буквально завизжала я. – К тому же откуда столько?! Не может быть, чтобы с момента нашего визита умерло такое количество людей!
– Успокойтесь, Тамара! – взяв за плечи, встряхнул меня Тахир. – Это не то, что вы подумали. Жители деревни просто проводят обряд фамадихана…
– Фама… что?!
– У племен мерина и бецилеу практикуется традиция «переворачивания мертвых». Во время проведения ритуала из склепов достают останки усопших, заворачивают в новый саван и на протяжении всего праздника веселятся и танцуют рядом с ними. По окончании церемонии тела помещают обратно в склепы.
– Что за средневековье? – пробормотала я. – И это когда люди мрут от непонятной болезни?!
– Обычай, – вздохнул Тахир, – ничего не поделаешь, приходится уважать…
– Уважать? Да вы что, Тахир?! Это же… это… пир во время чумы[11], вот что это такое!
– Что, простите? – переспросил врач.
– А, забудьте… Надо чтобы они немедленно засунули покойников если не в костер, то хотя бы обратно… где там они их хоронят? Им что, мало смертей? Судя по всему, болезнь заразна, и вы просто обязаны что-нибудь предпринять, слышите?!
– И как вы себе это представляете? – развел руками кашмирец.
Ничего не ответив, я быстро зашагала к хижине, где в прошлый раз брала у больного кровь. В самом деле, как? Если эти люди, вполне современные и даже говорящие на иностранных языках (по крайней мере некоторые из них), настаивают на своих древних верованиях даже в такое время, когда им грозит смертельная опасность, что может поделать один человек, чужак, чье мнение здесь мало что значит?
– Вы просили меня захватить инструменты для люмбальной пункции, – проговорил Тахир, нагоняя меня. – Рискнете делать это в таких условиях?
– А что? – с вызовом развернулась я к нему, уперев руки в бока. – Иван и не такое делал, насколько я понимаю. К тому же что вы предлагаете – отвезти больных в Тану и предоставить вирусу распространяться с бешеной скоростью, чтобы туристы благополучно развозили его по своим странам… Вы слышали об Апокалипсисе?
– Ладно, ладно, делайте что хотите, упрямая вы женщина! Только куда отправлять образцы, ведь Марсель мертв и нет никаких гарантий, что мы сумеем добиться объективного анализа в других местах, которых, замечу, на острове по пальцам пересчитать! Кроме того, у вас нет флюороскопа…[12]
– Подумаешь! – отмахнулась я. – Спинномозговую пункцию брали задолго до того, как стали использовать такую технику!
Я надеялась, что мое заявление звучит убедительно. Разумеется, мне приходилось проводить люмбальную диагностику, однако в отсутствие оборудования – ни разу. Кроме того, я сомневалась, что в клинике Тахира Догры нашлись препараты, способные обеспечить приличное обезболивание, ведь процедура достаточно длительная – это тебе не забор крови! Но выхода не было, а, как говорят у меня на родине, на нет и суда нет!
Я хорошо запомнила дом, в котором брала кровь у тяжелобольного, но засомневалась, подойдя: дверь заколочена, а поблизости никого. Пока я топталась на месте, почувствовала, как кто-то дотронулся до моей ладони. Вздрогнув и глянув вниз, я увидела парнишку, который провожал нас с Андрэ до опушки. Того, который стал свидетелем расстрела Ивана – я сразу его узнала. Мальчик что-то сказал, и стоящий рядом Андрэ перевел:
– Хозяин дома умер. Его жена и сын заболели. Их перевели во временный госпиталь на окраине деревни.
– Ну, слава богу, догадались! – пробормотала я. – Туда всех больных доставляют?
Мальчик закивал после перевода гида.
– Тогда отведи нас! – скомандовала я.
Через пять минут мы оказались перед натянутым на деревянных шестах тентом, сделанным из большого количества лоскутов разного цвета. Под ним располагалось штук двадцать циновок, на которых лежали люди. Насколько я смогла оценить беглым взглядом, большинство находилось в тяжелом состоянии. Очевидно, с момента моего визита произошли изменения в худшую сторону. И надо же им было устроить эту свою фама-как ее там в такое время!
Взглянув на Тахира, я увидела на его лице растерянность.
– Все будет хорошо, – уверенно подбодрила я. – Поможете?
– Разумеется, – кивнул он. – Только нужно перетащить сюда из машины все, что мы привезли.
– Я знал, что так и будет! – зло пробормотал Ив, едва выйдя в серый парижский полдень и распуская галстук, сжимавший его горло, отвыкшее от «удавки». Моросил мерзкий мелкий дождик, и на душе у него было столь же противно.
Селин в глубокой задумчивости молча теребила одну из своих многочисленных цепочек.
– Невероятно! – наконец проговорила она. – Вы говорите, в Антананариву убили человека, который занимался анализом взятых в деревне проб, а теперь мы узнаем, что и здешнюю лабораторию разгромили какие-то вандалы – уму непостижимо! Вы верите в совпадения, Ив?