– По рождению я, мой отец и братья были мусульманами, но отец никогда не подчеркивал этот факт, и, думаю, ни один из нас, детей, не осознавал в полной мере, что это значит. Мы посещали мечеть, и на этом наше «правоверие» заканчивалось. Однажды в деревню пришла группа людей с «другой стороны». Стояла зима, а с ними были раненные в стычке с пограничниками. Эти люди попросили убежища и были приняты. Не принять означало быть убитым: попробуй-ка противостоять головорезам с автоматами! Так случилось, что обратились они именно к отцу.
Тахир снова замолк, но почти сразу продолжил:
– Снег шел неделю, однако как только он прекратился, пожаловала полиция. Пакистанцы ушли, но нашлись в деревне «добрые» люди, рассказавшие об их длительном постое. Полицейские вывели на улицу всю нашу семью. Я был самым младшим, и отец успел спрятать меня в сундуке – только я бы туда поместился… Они пытались выяснить, куда отправились террористы. Разумеется, ни отец, ни мама, ни тем более мои братья ничего об этом не знали: они лишь давали еду и кров, надеясь, что, уходя, нас оставят в живых. Мой старший брат неожиданно рванулся прочь – испугался того, что может произойти… Кто-то из полицейских воспринял это как угрозу и открыл бепорядочную стрельбу.
Я крепко сжала ладонь Тахира. Не знаю, каково это, когда всю твою семью безжалостно уничтожают только за то, что они не сумели противостоять вооруженным людям и вынужденно помогали им – наверное, такое навсегда впечатывается в мозг, не давая ненависти уснуть ни на минуту, требуя отмщения.
– А потом? – спросила я, так как Тахир, кажется, не собирался продолжать.
– Потом? – Он как будто бы удивился этому слову. Словно «потом» просто не существовало. – Все погибли сразу, только мама умерла в больнице. Ее бы спасли, случись все в городе, но наша деревня находилась далеко от крупных населенных пунктов… А меня обнаружили к вечеру – я так испугался, что не решался выбраться самостоятельно. Поэтому я не видел тел отца, матери и братьев, мне лишь сказали, что их больше нет. Через несколько дней приехал мамин брат. Он жил в Пакистане, в Карачи. Ты будешь смеяться – он служил в полиции!
Желание смеяться было последним, что могло прийти мне в голову в данных обстоятельствах.
– Дяде Абдулле, его жене и детям удалось окружить меня такой любовью, что боль от потери родных постепенно улеглась. Его семья стала моей семьей, однако в моей душе жила жажда мести, готовая прорваться наружу. Если бы в тот момент кто-то дал мне в руки автомат, я бы сам нашел жертву – на моих глазах произошло немало подобных превращений, когда мальчишки, совсем еще дети, уходили в леса с той же жаждой отомстить… Но дядя Абдулла это понимал, поэтому старался держать меня подальше от всего, что могло подогреть мою ненависть. Чтобы дать мне выплеснуть агрессию, копившуюся внутри, он отдал меня в спортивную гимнастику. Таким образом, у меня не оставалось времени на размышления, и я постоянно был занят. Я попал в юношескую сборную, а потом – в олимпийскую сборную Пакистана.
– Ты был членом олимпийской сборной? – поразилась я. – Правда?!
– Зачем мне тебе врать? – пожал плечами Тахир. – Но мне не повезло: во время тренировки я вывихнул плечо и порвал связку, поэтому на Олимпиаду так и не попал. Для меня это стало второй трагедией в жизни, однако дядя Абдулла и тут не подкачал и направил мои стопы в сторону образования. Я поступил в медицинское училище, окончил его, поработал пару лет медбратом, а после поступил в университет.
– А как тебя занесло на Мадагаскар? – задала я вопрос. – Почему ты не остался в Карачи?
– Я никогда не считал Пакистан своей родиной. В Кашмир тоже не хотелось возвращаться: слишком много воспоминаний. Кроме того, я боялся, что возвращение разбудит ненависть и желание мстить, которые так успешно удавалось сдерживать дяде Абдулле. Поэтому я решил, что чем дальше буду от Кашмира, тем лучше. Сначала поехал в Газу, потом – в Ирак. Поработал год в Колумбии, а потом вот приехал сюда. Кстати, именно Иван притащил меня на Мадагаскар!
– Иван?!
– Мы познакомились в Ираке, когда работали в миссии Красного Креста. Потом он уехал, а через некоторое время позвонил и предложил приехать.
– В вас обоих, похоже, жила охота к перемене мест, – заметила я. – Я понимаю, откуда она у тебя, а вот у Ивана… Наверное, у него это просто в крови: есть люди, которым не сидится на месте, их постоянно тянет в неведомые дали!
– Помнишь, мы говорили об Иване? – спросил Тахир, проводя рукой по моей щеке.
Еще бы не помнить: я до сих пор испытывала стыд и сожаление, от которых мне не избавиться, наверное, до конца своих дней!
– Так вот, я не все тебе тогда сказал, – добавил он.
– Не все? – удивилась я, опасаясь, что сейчас последует нечто, что заставит меня расстроиться еще больше.
– Я не сказал, что видел тебя до того, как встретил в Тане.
– Как это?
– Иван показывал мне твою фотографию, которую всегда носил при себе.
– Иван?..
– Я тогда подумал, что таких женщин не бывает – они встречаются лишь на обложках журналов и являются результатом трудов визажистов и кутюрье… Я не мог поверить в то, что ты настоящая. Как и в то, что такой человек, как Иван, заполучил тебя и не сумел удержать!
Я боялась пошевелиться, чтобы не нарушить момент неожиданной откровенности.
– И я подумал, – продолжал он, – что ты, должно быть, ужасный человек, раз смогла довести Ивана до столь плачевного состояния. Но я так и не смог забыть твоего лица, запомнил каждую черточку: твои глаза, твои волосы, твою улыбку… Ты улыбалась на том снимке, но я повторял себе, что ты – исчадие зла, низвергнувшее моего друга в ад… Я считал, что мы никогда не встретимся, ведь ты находилась на другом конце света!
– Ты говоришь, что влюбился в меня с первого взгляда? – чуть слышно проговорила я, глядя ему в глаза.
Он едва заметно кивнул.
Мне двадцать семь лет, я побывала замужем и пережила немало бурных романов. Не знаю, была ли я хоть раз по-настоящему влюблена. К Ивану я испытывала глубокую привязанность, восхищалась им, поражалась его энергии и жизнелюбию, обожала его чувство юмора… Но любила ли? В моем представлении любовь – состояние, предполагающее невозможность обходиться без объекта страсти. Любовь – это камень на шее, тянущий на дно, когда ты пытаешься взмыть в небо. Я никогда всерьез не думала о любви и уж конечно, ни с кем о ней не говорила. Мне казалось, Иван относится к нашим отношениям так же легко, но, если верить Тахиру, я ошибалась!
– А теперь ты расскажи, – вдруг потребовал он.
– Что рассказать? – растерялась я.
– У тебя большая семья?
– Я, мама и старший брат. Отец бросил нас, когда мне было семь лет, и женился на молодой.
– Бросил? – нахмурился Тахир.
– Ну, это я погорячилась, – признала я. – Папа ушел из семьи, но мы общались. Он «откупался» подарками и деньгами, так как поначалу ему стыдно было смотреть нам с Ленькой в глаза. А потом все как-то улеглось, и мы стали видеться регулярно… В новой семье у папы родился еще один сын. Хороший парнишка, Тимофей.
– Вы встречаетесь?
– Конечно. Но мама так и не смогла простить отца. Понимаешь, когда они поженились, он был обычным хирургом с копеечной зарплатой. Мама буквально заставила его переквалифицироваться на пластическую хирургию – тогда это направление в России только-только становилось популярным. Сейчас отец возглавляет клинику, а его новая супруга ни дня в жизни не работала: все ее время распределено между салонами красоты, спортивными занятиями и официальными мероприятиями, на которые приглашают папу. Конечно же, маме обидно…
Зазвонил телефон. Тахир нашарил трубку.
– Жорж?
После этого он лишь молча слушал, затем, нажав «отбой», повернулся ко мне. Его лицо было хмурым, и я поняла, что новости плохие.
– В здании «Биомедики» был взрыв, – сказал он.
– В какой еще… Господи, в лаборатории, что ли?!
Он кивнул и, перекатившись на край постели, вскочил на ноги. Я невольно восхитилась отточенными движениями его крепкого, стройного и сильного тела, хоть и пыталась думать только о том, что он мне сказал.
– Давай-ка одевайся! – скомандовал кашмирец. – Может, не все так плохо, как говорит Жорж?
Но все оказалось еще хуже. Двухэтажное здание с надписью «Biomedica» на фасаде практически полностью выгорело – не приходилось даже надеяться на сохранность клинического материала, оставшегося в лаборатории!
– Ну вот, доказательства снова уничтожены! – воскликнула я, в отчаянии переводя взгляд с несчастного здания на стоящего рядом Тахира.
– Не спеши паниковать, – сухо сказал кашмирец. – Возможно, то, что произошло, и станет самым главным доказательством. Кроме того, не забывай о жителях деревни: я сейчас же подготовлю все, что нужно, и уже к вечеру мы вернемся туда – если повезет, с подмогой.
– Думаешь, твой Жорж согласится?
Тахир ничего не ответил и, оставив меня сидеть на капоте машины, направился в сторону «Биомедики», возле которой суетились пожарные и стояла полицейская машина. Чуть поодаль толпились люди, по виду местные. Один из них, отделившись от группы, подошел к Тахиру. Наблюдая за ними издали, я пришла к выводу, что высокий полный чернокожий мужчина и есть Жорж из Министерства здравоохранения. Тахир говорил эмоционально, отчаянно жестикулируя, в то время как его собеседник оставался спокойным. Спокоен он, черт подери, ведь речь о его стране! Почему мы, иностранцы, переживаем, волнуемся, а этот человек хладнокровен, словно речь идет о Луне или Марсе?! Может, стоит вмешаться? Но что я скажу? Все, что я могла предъявить, погибло в огне, у меня есть только слова Амели, которые невозможно подтвердить… Правда, есть еще десятки людей, умирающих от менингита… или как там назвать эту болезнь – «красная лихорадка»? Неужели этого недостаточно, чтобы выделить группу медиков?!
Я увидела, что Тахир направляется ко мне, и встала.
– Ну? – спросила я, когда он находился еще достаточно далеко, но утерпеть было невозможно. – Что?