— Не можешь скрыть — клади на видное место? — улыбнулся Маркиз. — А вторая ошибка.
— В личном местоимении. Не "ты", а "мы". О тебе Его Величество тоже знает.
— И не одобряет? — скривился Маркиз.
— Может быть, и не одобряет, но, поверь — учитывает. Мы приехали.
Маркиз только головой покачал. Занавески кареты были закрыты, на клепсидру Кот не смотрел, однако, время прибытия к "Генеральскому" дому угадал с точностью до пары мгновений.
Стук колес изменился, с булыжника карета съехала на плиты, и, очень скоро, остановилась. Слуга распахнул дверцу.
Монтрез одобряюще похлопал по руке вассала и ступил на подножку.
К такому Маркиз готов не был… Их встречала вся Кайора: толпа народу, заполонившая улицу: лица и лица. Молодые, старые, мужские, женские. Целое море лиц — и все с широченными улыбками.
От вопля, которым их встретил город, чуть лошади не шарахнулись. Во всяком случае — присели и опытный кучер с трудом удержал их на месте. Но он не злился, на его загорелом, обветренном лице сияла такая же ликующая улыбка. Ния Меори…
Маркиз не сразу сообразил, что приветствия кричат не только Коту. Его тоже узнали. Молодой вассал еще не понял, как к этому следует отнестись, когда кучер с той же шальной улыбкой снял с пояса флягу и выплеснул ее содержимое в воздух, прямо над головой герцога Монтреза.
На голову и плечи обрушился душ… Это была вода, самая обычная ключевая вода, теплая, согретая телом возницы.
…Хвататься за шпагу? Ругаться? Но глаза людей светились такой чистой и незамутненной радостью. Да и — вода же, не кислота, и даже не краска.
Маркиз бросил взгляд на маршала. А тот просиял ответной улыбкой — словно солнце из-за туч выглянуло и коснулось всех и каждого из многотысячной толпы. Площадь стихла. Вся. Сразу.
— Шаатари ния меори, ки руш а ри меори, — звучный голос маршала без труда достиг самого последнего ряда. — Это не моя победа. Это наша победа.
Солнце нашло, таки, самый удачный момент, чтобы выглянуть из плотной пелены облаков — как раз тогда, когда сотни фляг разом опрокинулись и воздух над ковровой дорожкой, расстеленной для маршала, засверкал бриллиантовой крошкой.
…И пока они неторопливо пересекали двор и поднимались по широкой лестнице, небо над ними еще не раз взрывалось радугами.
До парадного крыльца новоявленные дипломаты и народные герои добрались, промокшие до белья…
— Святые Древние! — воскликнул новый хозяин города, местный уроженец, если судить по характерным выступающим скулам, — Здесь же, практически, пустыня. Как вы умудрились попасть под дождь?
Глаза его смеялись.
— Благословение Гуадлаахе, — отозвался Эшери, — надеюсь, нам выделят комнату, чтобы мы могли привести в порядок одежду?
Комната мгновенно нашлась. Она оказалась просторной, с двумя окнами, но почти без мебели.
— Вставай ближе, — велел Эшери, — просушу сначала тебя, потом себя.
Маршал снова был серьезен, но в глазах все еще плясали демоны саари, рожденные благословением Кайоры. Неожиданная ванна здорово подняла Коту настроение. Вот и пойми их, этих аристократов в неизвестно каком колене…
Маркиз встал напротив окна, поднял руки и немедленно ощутил дуновение приятного, теплого ветра.
— Что мы будем здесь делать? — спросил он, — просто ознакомим представителя Фиоля с текстом мирного соглашения, а если он не согласится подписать, пригрозим отвернуть башку?
— О, нет! — рассмеялся Эшери, — Все сложнее. Но ненамного. В распоряжении дипломата всего три средства, ты запомнишь их легко: убеждение, компромисс и угроза.
— И все? — удивился Маркиз, с удовольствием ощущая, что одежда снова стала сухой и приятной, — Но, если все так просто, в чем же тогда состоит то самое пресловутое искусство дипломатии?
— В том, чтобы в каждый конкретный момент выбирать правильное средство. Сейчас будет небольшой фуршет. Мы потолкаемся среди гостей и будем всем мило улыбаться.
— И бритым тоже?
— Этим — в особенности. Тебе придется намазать себе язык патокой с двух сторон. Что бы ты ни услышал и как бы сильно это тебя не возмутило, из твоего рта должен литься только мед, один мед и ничего кроме меда… Ну, в крайнем случае — сироп.
— Но что они могут мне сказать? — пожал плечами Маркиз, — мы ведь не знаем друг друга…
— Может быть. А возможно им что-то о тебе известно. Возможно, даже многое. Я не удивлюсь, если наши противники пройдутся по прошлому твоей матери. К примеру.
— И что, я должен буду им это спустить и спокойно утереться? — ощетинился Маркиз.
— Безусловно — нет. Ты должен их осадить. Но при этом умудриться облечь свою мысль в самую мягкую форму и — чтобы она произвела самое жесткое впечатление.
— Это будет сложнее, чем резать отряды Демона.
— Держись. Последний легкий день был вчера.
Вокруг Эшери тоже завертелась воронка теплого воздуха и через несколько мгновений он поправил воротник абсолютно сухого, безупречного костюма.
— Готов к великим свершениям?
— Нет, но кого это волнует? — криво усмехнулся Маркиз и первым направился в зал.
А он уже потихоньку заполнялся народом. Здесь были местные "главные люди", многих из них молодой командир знал. Точнее — встречал. Они здорово помогали: оружием, припасами, людьми и, главное — информацией.
Но тогда они казались Маркизу своими в доску ребятами, такими же пастухами в бумажных рубахах, грубых штанах и выгоревших на солнце косынках. Сейчас от утонченных гостей из Аверсума и Шариера их отличали только смуглые, сильно загоревшие лица. А в остальном: милорды и миледи — парадные костюмы, чулки и башмаки с драгоценными пряжками, постные лица.
"Бритых" Маркиз заметил почти сразу. Трудно не заметить полтора десятка мужчин в странных, по местным меркам, одеждах. Фиольцы были облачены в дипломатический компромисс между длинным камзолом и коротким халатом с запахом, сшитый из очень плотного шелка, свободные штаны и сапоги из такой мягкой кожи, что видны были пальцы на ногах. Но из толпы их выделяли не одежды, а, прежде всего — головные уборы, похожие на банные полотенца, закрученные хитрым образом.
Имперцы, согласно этикету, в доме с "обутыми ушами" не ходили…
Кота заметили. От делегации бритых немедленно отделился забавный человек: низкого роста, почти на голову ниже своих соотечественников, в очень ярком пурпурном "халате", и с длинной саблей на боку — она почти царапала пол, сверкая изукрашенными ножнами. Но улыбка сверкала еще ослепительнее. Маркиз поймал себя на желании пересчитать его зубы. Не в переносном смысле, а в самом прямом — вдруг их не тридцать два, а сорок восемь или, чем Бездна не шутит, пятьдесят шесть.
— Святой Каспер, — начал фиолец, не дойдя нескольких шагов, — и все ученики его! Глаза не обманывают меня? Ведь вы — герцог Монтрез?
Эшери растянул губы в улыбке и изящно наклонил голову.
— К вашим услугам, господин Тревия.
— Надеюсь, вы простите мне нарушение этикета, я увидел вас и не смог удержаться. Я — поклонник вашего таланта. Страстный поклонник!
На них стали оглядываться. Господин Тревия говорил довольно громко, то ли в попытке привлечь внимание, то ли просто не умел беседовать как-то иначе.
Маркиза так и подмывало спросить, что этому павлину надушенному привиделось, но, усилием воли, он наступил себе на язык и приказал смотреть, что будет. А "пурпурный", теперь уже понятно, работал на публику.
— У нас в стране ваши утонченные стихи пользуются огромной популярностью. Многие знают их наизусть. Особенно ваша изумительная любовная лирика. Такая экспрессия! Такая чувственность, страсть, пожар, соблазн!
Всю одежду с тебя снимаю
Про любовь расскажу губами
Ничего от тебя не скрывая
Как люблю, покажу руками.
Нарисую на теле строчки,
Сверху вниз поцелуй оставлю.
Я люблю на тебе все точки,
И на память их называю…[5]
Народ зашевелился, подвигаясь ближе. На лицах кайорцев появилось недоумение. Назревал скандал.
— Господин Монтрез, — воодушевленный молчанием Эшери, "пурпурный" пошел в атаку, — а, простите мне этот интерес… просто некоторые вещи наводят на мысли… Это правда, что ваши стихи посвящены мужчине? И что вы… хм…
Кот наклонился к уху фиольца и тихо, на грани слышимости, вкрадчиво спросил:
— Господин посол ищет пару?
Бритого шатнуло, словно Эшери применил воздушный кулак пятого уровня. Бормоча вперемешку извинения и ругательства, он счел за благо ввинтиться в толпу.
— И что это было? — с недоумением спросил Маркиз.
— Провокация, — пожал плечами Монтрез, — Обычное дело. На таких встречах обычнее провокаций только слова: "Добрый день" и "Доброй ночи".
Монтрез оказался демонски прав. Светский прием оказался настолько похож на обычный поиск, где нужно добыть информацию, избежать ловушек и не выдать себя, что Маркиз вскоре почувствовал себя легко, в меру собранно. Очень привычно.
И когда в словесном поединке, замаскированном под обычную, светскую беседу, все же сработала ловушка, нацеленная конкретно на него — он даже в лице не переменился. Смысл? На войне стреляют. Пытаются убить, иногда — успешно. Самые обычное дело — что же, обижаться на это? На врагов не обижаются, их просто закапывают.
Выглядело это, как простое любопытство.
— Маркиз Тарьен? Простите, а где находятся ваши владения? Не припомню такой аристократической фамилии…
— На другом континенте, — безмятежно улыбнулся Маркиз, салютуя Эшери нетронутым бокалом, — я принят в семью Монтрезов на правах личного вассала.
— Что же это значит? — озадачился собеседник, — кто ваш отец?
— Герой кайорского Сопротивления, Катиаш Раш. Представленный к награде за поиск в Демоновой Песочнице и взятие базы полковника Респена.
— Вы им так гордитесь… — любопытный мужик счел за благо культурно слиться.
— Он — мой отец, — пожал плечами Маркиз, — разумеется, я им горжусь.