— Да, моя госпожа, — немного растерялся он, — если хочешь. Но нам сказали, что ты нема.
Он бережно взял девочку у Квентина и незаметно бросил "Диагност", проверяя, все ли с ней в порядке, не больна ли, не ранена.
— С кем тут было говорить? — девочка повела плечом полупрезрительно — полудерзко, — с разбойниками да родней разбойников? Много чести. Пусть в ноги поклонятся, что лечила.
— Вот это — кнопка! — рассмеялся Квентин, — сколько ж она молчала, пока достойного не встретила! Ай, умничка! Как тебя зовут-то, кроха?
— Марша, — девочка чуть наклонила голову, словно маленькая королева, знакомясь с подданным.
— А командир наш, значит, тебе приглянулся, что ты с ним заговорила?
Девочка повозилась на руках у Эшери, устраиваясь поудобнее и объявила:
— Он хороший. Станет отцом моей будущей дочки.
Эшери едва не споткнулся, но, хвала Небу, устоял на ногах.
А парни уже вовсю улыбались, хитро переглядываясь.
— Что, Кот, нежданно-негаданно жену на дороге нашел? Бывает… Теперь, смотри, не потеряй.
Кот еще думал, как бы отшутится в ответ, чтобы не обидеть ребенка, когда девочка его снова удивила.
— Не жену, — она строго глянула на Квентина с друзьями, — А жрица я самая настоящая. Посвященная Змею.
Кот вздрогнул.
— Вот как? — тихо проговорил он, внимательно рассматривая симпатичную смуглую малышку, худенькую, но совсем не истощенную. То ли разбойники берегли лекарку, то ли сила Покровителя питала, — Тебя нужно вернуть в Храм Змея? Или… ты останешься в моем доме?
— Ты меня совсем не боишься? — удивилась Марша.
— Моя мама — бывшая жрица Змея, — так же тихонько признался Эшери, — так что — нет, маленькая пророчица, не боюсь. Ты ведь лишнего не скажешь.
За спиной парни стаскивали в кучу мертвых разбойников. Решили сильно не мудрить — испепелить, а на месте костра траву поднять — погуще. Концы в воду — нехорошо, всплыть могут. В землю — куда как надежнее.
А Эшери стоял с крохотной жрицей на руках, бережно прижимал ее к себе и про себя, но страстно благословлял обычай, позволяющий Змеюшкам не идти замуж. Даже если вдруг — ребенок. Да хоть пятеро — будет в храме пятеро новых жрецов. Или жриц. Всех накормят, оденут, обучат. Как бы не повернулась жизнь — этой девочки его проклятье не коснется, ее ждет другой венец, не супружеский.
— Ты думаешь о том, что один из нас отнял у тебя будущее счастье? — голос Марши был тих. Почти неслышен.
— Нет, маленькая, — Кот через силу улыбнулся, — жрецы Змея ведь не врут, так зачем мне его винить? Он сказал то, что увидел. Скорее, стоило бы винить моего отца… Но я не виню никого. Надо искать не виновных, а решение.
— Оно найдется, — отозвалась Марша. То ли напророчила, то ли просто успокоила. И мгновенно уснула на руках у герцога Монтреза, палача Атры, исчадья огненных равнин, чьим именем скоро начнут пугать непослушных демонов.
Уснула — и сон ее был спокоен и глубок.
Так, с крепко спящей девочкой на руках, Эшери и появился в шатре Кера четыре длинные клепсидры спустя.
Была глубокая ночь, но палатку освещал едва тлевший, слабенький огонек талисмана. Его Не спящее Величество сидело за столом, подперев руку ладонью. Кот пригляделся — бутылки рядом не было. Значит, император изволил просто грустить.
— Что-то случилось? — тихо спросил он, предавая девочку на руки адъютанту.
— Дайстри дезертировал. И увел с собой почти шесть сотен… Вот и стало нас еще меньше. Но это же не проблема? — Император сверкнул черными глазами в полумраке, — Как ты сам сказал: если врага нельзя разбить с тремя тысячами, то нельзя и с двумя…
— Не говорил, — покачал головой Кот, присаживаясь рядом. Он зверски устал, вытянутся и отдохнуть хотелось больше, чем жить долго и счастливо… вообще, когда ты толком не спишь третьи сутки, понятие "счастливо" как-то размывается.
Но император, впавший в депрессию был проблемой. Гораздо большей, чем почти треть армии, слинявшая в закат.
— А чего грустите, повелитель? — мягко улыбнулся он. — Это же хорошо, когда уходит предатель.
— Да-да, — кивнул Рамер Девятый, — наши ряды становятся сплоченнее и чище… вот только все меньше и меньше. Но это ведь тоже хорошо, да? Армия не должна воевать с собственным народом. Маршал, какие шансы, что мы удержим Аверсум? Только честно?
— Мы, — Эшери задумчиво пожал плечами, — Повелитель, вы хотите правды? Пятьдесят на пятьдесят. Но вот на то, что Они его удержат я не поставлю и одного фальшивого эра. Можно взять власть на религиозной истерике, но на ней нельзя править. Тут работают экономические факторы. И поэтому… Темные Боги с ней, со столицей. Нам нужно удержать две вещи: Кайору и Алету.
Глава 36КОСТЕР В НОЧИ
Костер в ночи горел, потрескивая и рассыпая искры. Сосны возвышались вокруг поляны бессонной стражей, а над головой висело небо, затянутое пеленой. Небо без звезд…
— Знаешь, я ведь прочитала ту книгу. Про маршала Эркона и императрицу Кассию… Между прочим, он стал ее мужем и следующим императором. Пленный!
— Да, только до того, как попасть в плен, у себя в стране он был младшим принцем, — К этой кривой, ироничной улыбке она уже привыкла и научилась ловить ее оттенки. Улыбки Марка бывали очень выразительными. Эта означала: "Мне нравятся твои слова… но не нравятся свои мысли".
— Ну, так и я не императрица, — легкомысленно пожала плечами Алета.
Марк со свистом выпустил воздух из легких. И произнес низким странно-вибрирующим голосом:
— Если я сейчас сделаю то, что безумно… до тьмы в глазах хочу сделать, ты никогда ей и не станешь. Я просто не отдам тебя Императору.
Она подняла голову. В зеленых, загадочных глазах плясали отсветы пламени костра.
— Не отдавай…
— Что? — ему показалось, что он ослышался.
— Не отдавай, — повторила Алета. И улыбнулась так, что у Винкра окончательно и бесповоротно снесло крышу. Больше он ни о чем не думал.
Она любит. Он любит. О чем тут думать? Об Императоре? Перебьется.
…Она спятила! Окончательно и бесповоротно! Точно, ничем другим это быть просто не могло. Непонятный "воздух" и сумасшедшие, шальные, нетерпеливые губы на лице, на шее, на ладонях. Кажется, у нее не осталось ни кусочка открытой кожи, не зацелованной до темного огня.
И темные глаза, в которых смешались в адской пляске голод и нежность…
Как она оказалась лежащей на спине? Он? Нет, это Алета пока еще помнила — это она сама его потянула, а сейчас чувствовала тяжесть его тела и обмирала от ненормального, явно нетрезвого восторга.
Может, в воду было что-то подмешано?
Ряса пока еще спасала, этот мешок просто так не снимешь… Все же жрецы кое-что об этой жизни знают… Но какие у него руки горячие! Обжигают даже сквозь несколько слоев толстой ткани.
Сквозь туман пробилось тихое, срывающееся, умоляющее:
— Алета, останови меня!
Смешной демон. Разве же просят жертву вернуться на путь добродетели таким огненным шепотом? Да если и была такая мысль, здесь бы и сдохла.
— Марк, — хрипло отозвалась она, цепляясь за него руками и со стоном, изо всех сил вжимаясь в его тело, — ты же не будешь требовать от слабой девушки того, чего не можешь сам?!
— Девочка моя, я пока еще хреновый дворянин… я не ношу амулета.
…Амулета? Пылающая голова с трудом сообразила — амулет против случайного зачатия, вот он о чем беспокоится. Нашел причину!
— Даже если бы ты его носил, я бы потребовала снять, понятно, Винкер?
Тихий смех в самое ухо — и снова поцелуи, и его дыхание меняется, а она, кажется, уже не дышит, только тихо стонет от невозможного, почти невыносимого удовольствия. Что там за ерунда в этом трактате написана, что первый раз — очень больно? Кто его, вообще, писал?
— Моя? — темные глаза затягивают в горячий омут с золотыми искрами внутри.
— Твоя, — Алета прижимается к любимому и тихо, счастливо смеется. Выбрала? И сама отвечает себе — выбрала!
Внезапно их словно окатило леденящим холодом, мгновенно выстудив кожу. Руки любимого, теперь уже понятно — любимого, только что беспорядочно блуждающие по ее телу, вдруг замерли и стали жесткими.
— Ай-яй-яй, — услышала девушка. Голос был мужской, негромкий, но язвительный, — Жрец со жрицей среди белого дня! Что ж это делается, люди добрые, а?
Марк выпрямился, одернул рясу и одновременно, ловко задвинул Алету за спину. Из-за его широких плеч она увидела четверых незнакомых мужчин в одежде небогатых горожан. Все — вооружены легкими арбалетами.
— И вам здравствуйте, — насмешливо поприветствовал их Винкер, — Во-первых, какой день, любезный, глубокий вечер давно. А во-вторых, где тебе тут добрые люди померещились?
— Ох, твоя правда, прохожий, маловато добра в людях, — неожиданно согласился не званный гость, — А вот отдашь добром золото и девку, глядишь, его и прибавится.
— Логично, — усмехнулся Марк, и предложил, — ну, поди, возьми.
Компания самозваного сеятеля добра уже давно подозрительно косилась на свои ноги, но соблюдала субординацию. Похоже, кулак у вожака был быстрым.
— Бездна! Что ты сделал с нашими ногами?
— Ничего, — честно ответил Марк, — это вы сами. Я вообще-то на зверя ловушку ладил. Хотел вот с утра жаркое сделать, а дичь, досада какая, попалась совсем несъедобная! Ну, да ладно. Как говорится, с чужой коровы только "му", зато и не кормить…
Раньше, до знакомства с Наставником, до Южного, до дуэли с Абнером выпустить сразу четыре воздушных жгута для Марка было немыслимым — не удержать же! Сейчас он сделал это даже не задумываясь — прищелкнул пальцами и четыре воздушные змеи устремились к ночным гостям и с силой дернули арбалеты из спутанных рук.
Алета немедленно вцепилась в один, проверила зарядный короб, довольно улыбнулась и наставила его на главаря.
— Слышали, почтенные, что за добро нужно платить добром? — спросил Винкер и, не приближаясь к разбойникам, тем же щупом ловко выдернул из-за пазух четыре кошеля разной толщины. Взвесил их на руке.