нулся. Она не согласится. Более того, даже если кто-то из критиков это оценит, цена не взлетит. Нет спроса – нет цены. И только лет через десять… Артем подумал о том, что Ван Гог вообще стал продаваться лишь после смерти. Если бы он только знал тогда, как дорого будет стоить через полтора века, если бы знал, что обгонит в цене в разы своих любимых Курбе и Делакруа, а также обожаемого Гогена, перед которым долгие годы благоговел…
Едва ли Егора устроит повторение пути Ван Гога. Очень хочется прижизненного признания своих работ. Отклик здесь и сейчас питает художника, дает ему силы и веру в свое предназначение. А предназначение Егора у Артема сомнений не вызывало.
Они встретились в «Рок-и-бар» и заказали еды. Голодны были оба. Через пятнадцать минут официантка принесла им по огромному сэндвичу с ветчиной и бокалу светлого пива. Пока ждали заказ, Артем делился своими впечатлениями, и Егору было приятно слушать, что его работы поняты. В некоторых местах Вольскому не хватило цвета или композиционного решения. Но это были мелочи. Егор же в большинстве случаев соглашался, но в двух отстаивал свою точку зрения. Это была очень плодотворная беседа.
Оба знали, что перспектива у ДекARTа в ближайшем будущем только одна – работать и пытаться выставляться. Говорить о заработке пока не приходилось. Но Егор не собирался сдаваться и переставать экспериментировать, полностью посвятив себя рисованию того, что всегда можно продать туристам.
«Пока не сдается», – поправил себя Артем. А что будет дальше… он сам попал в плен к натюрмортам и потерялся в них во имя гарантированной прибыли.
– Как твои дела? – Егор допивал пиво. – Готовишься к выставке?
– Да. Сейчас идет работа над каталогом. Еще я решил написать пару новых картин. Надо успеть.
– Интересные идеи?
– Для меня – да. А как для других – увидим. Нельзя все время ориентироваться только на желания других.
В этом они были похожи.
Вечером народа в баре было достаточно. Становилось шумно. Вскоре к человеческим голосам прибавились звуки бас-гитары и общаться стало невозможно. Артем неторопливо потягивал свое пиво, а Егор, бросив взгляд на барную стойку, быстро вынул из рюкзака альбом и начал рисовать.
Артем проследил за взглядом друга. Сегодня работала та же девушка, что и в день их прошлой встречи.
На бумаге появился ряд спин. Люди сидели за барной стойкой. А лицом к ним стояла девушка. Множество безликих мужчин и одно женское лицо.
Когда через полчаса они покидали «Роки», Егор положил лист на столешницу прямо перед ней.
– Не оставляешь надежду? – спросил Артем уже на улице.
– Она мне очень нравится.
Вика вернулась домой ночью. Как и всегда в свои рабочие дни. Привычно включила в прихожей свет, привычно разулась, сняла куртку и направилась в ванную мыть руки. Потом вспомнила про рисунок и вынула его из сумки. Это уже пятый. И все они разные. И на всех – она.
У нее появился поклонник. Снова… творческий. Вика положила рисунок на полку в компанию к остальным и пошла на кухню. Обычно после смены она падала на кровать, но в последние два дня было не до сна. Род вернулся, а вместе с ним и прошлое. То прошлое, которое Вика так отчаянно хотела забыть. И вроде ничего особенного, обычная история. Рок-группа, харизматичный солист, быстро вспыхнувшая влюбленность юной девчонки, а потом чудо – знакомство после концерта. В тот день Вика в компании других таких же поклонников группы ждала музыкантов у черного входа в надежде получить автограф, а Род не просто оставил росчерк в блокноте, но и согласился на интервью. Вика тогда была студенткой, училась на журналиста, и как раз намечалась практика. Взять интервью у такой звезды – это мечта! На этот счет есть одна очень мудрая поговорка: «Бойтесь своей мечты, она имеет свойство сбываться».
Их роман начался с того интервью. Бурный, стремительный. Вике казалось, что до этого она никогда никого не любила и даже не знала, что это такое – любовь. Всецело принадлежать человеку, жить им, только им, его стихами, музыкой, его телом. Род не любил долгие занятия любовью. Он любил быстро и по существу, с напором. Это ей тоже в нем очень нравилось. Ведь по-другому с Родом невозможно. Она тогда чуть не бросила институт, в последний момент решила все-таки перевестись на заочный. А дальше – бесконечные гастроли. И тему диплома не надо придумывать. «Журналистика как пиар на примере рок-музыки». Чем не тема? И практики хоть отбавляй. Пресс-релизы, официальные заявления, общение с журналистами на правах пресс-секретаря. А главное – всегда быть рядом с Родом. Ну а толпы поклонниц – это же нормально, Вика сама одна из них. Какую-то девочку поцеловал? Так это осчастливил. Затяжные застолья после концертов? Непременный атрибут гастролей. Они же рок-группа! Алкоголь? Норма. Загулы? Вот гастроли закончатся, и пройдет. Но загулы не прекращались. К алкоголю прибавились энергетики и синтетические смеси. Вика любила, понимала, прощала, входила в положение, верила обещаниям и ждала лучших времен. Вместо лучших времен пришла пора измен. С такими же влюбленными дурочками, как она сама. В туалетах, в номерах гостиниц, на вечеринках. Почему-то терпела. Страдала, рыдала и… снова верила в светлое будущее. Неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если бы однажды под действием наркотиков Род не поднял на нее руку. Ударил сильно. Вика упала, стукнувшись головой. С лица потом долго не сходил синяк, она отделалась легким сотрясением мозга. Род тогда, придя в себя, плакал, называл «деткой», клялся, что не понимал, что творил. Все это она знала, потому что в тот вечер Род ее не узнавал. Вика снова взяла с него обещание завязать. Род снова его дал. До следующего раза. В следующий раз все было намного страшнее. Он гонялся за ней по квартире с ножом. Это был ужас. Животный, дикий, безумный ужас. Вика кричала от страха. Она не могла выбежать в коридор, чтобы найти ключи и открыть дверь. Род все время преграждал выход. А когда все же удалось и Вика дрожащими руками поворачивала ключ – он успел ее ранить. Дико крича, она выбежала на лестничную клетку. Дальше – провал. Очнулась в больнице. И это был конец истории.
За двадцать прошедших месяцев жизнь, казалось, пришла в норму. Взяв академический, Вика все же написала и защитила диплом, устроилась работать в бар, с журналистикой завязала. Надеялась, что временно. Часто думала, почему в бар, где тот же самый рок и те же самые концерты? Может, желала доказать самой себе, что не боится? Это как вызов. И до вчерашнего дня Вика искренне считала, что справляется. Ночные кошмары не в счет. Они тоже со временем пройдут. Однажды ей перестанет сниться Род, он перестанет бежать за ней по огромному лабиринту, из которого Вика пытается выбраться, но всякий раз попадает в тупик, Род настигает, замахивается ножом, Вика кричит от ужаса и просыпается.
Когда-то же это должно закончиться? Вика верила, что закончится. И родителям по телефону рассказывала, насколько все у нее хорошо и что работа бармена прилично оплачивается.
– Но, дочка, как же твоя мечта? Как же журналистика? – робко интересовалась мама, которая ее, семнадцатилетнюю, решилась отправить в Москву на обучение из маленького городка Воронежской области.
В школе Вика писала лучшие сочинения, на ЕГЭ по русскому языку набрала девяносто семь баллов – успех для их местной общеобразовательной невиданный.
– Очень трудно пробиться сейчас в журналистике, но я пытаюсь, – убеждала она маму. Врала. Потому что не пыталась.
Сейчас вся ее жизнь – это бар, пиво, общение с Валей и рисунки на полке от непризнанного гения.
Вика пила на кухне чай, ожидая рассвета. Она боялась заснуть в темноте.
У искусства нет худших врагов, чем торговцы картинами.
Глава 7
Сверсткой Аня управилась за три дня, все отредактировала, отцентрировала, завершила каталог присланным этюдом с балконом, а в начало вставила хвалебную статью Пересвистова и даже ее прочитала. И даже с ней согласилась. Все так. Артем Вольский – очень талантливый художник.
Готовую верстку она отправила на согласование и, пока ждала ответа, занималась другими заказами: сражалась с обложкой, которая все никак не получалась, разрабатывала оформление для историко-литературного исследования (авторской версии самоубийства Маяковского).
Ответ пришел только через два дня. Верстку каталога для итальянской выставки Вольский утвердил, теперь все материалы уйдут в типографию. За эту неделю, кроме его скупого «Согласовано», Аня не получила ничего. И почему-то было обидно. Хотя почему? Что их связывает, кроме типографского заказа и его чисто делового предложения позировать? В том-то и дело, что ничего. И все же… Аня вспомнила его мастерскую – просторную и светлую. Ему, конечно, для работы надо много света. И места. Надо же где-то хранить все эти мольберты, краски, растворители, а еще картины. Картины висели на стенах, толпились на полу, аккуратно прислоненные к стене, лежали на стеллажах в углу. Аня успела многое заметить – она старалась. Старалась смотреть по сторонам и не смотреть на него. Страшно было признаться самой себе, что соскучилась. А ведь ничего особенного в Вольском и нет. Ну высокий, ну симпатичный. И только. А еще талантливый и понимает ее шутки, и все дни в Крыму вел себя с ней не как с подчиненной, а как… с напарником. Они делали одно общее дело – искали сюжеты для картин. Глупости, глупости, глупости…
Вон уже и Лена косо посматривает. В обед сказала, что Аня стала слишком задумчивой. Пришлось срочно переводить тему на БЖУ, тем более что обе заказали овощные салаты и отказались от пирожных.
Задумчивая. Будешь тут задумчивой. Скупое «Согласовано» и больше ничего. А что он должен еще написать? Как дела? Как настроение? Чем занимаешься? Он, наверное, очень занят предстоящей выставкой и работой в мастерской. Аня же занята обложкой и новой версией самоубийства Маяковского. Однако это не мешало ей скучать и вспоминать. Так что, наплевав на все, в пятницу Аня отправила сообщение.