– Смотри, – сказал Артем. – Ощущай.
Из динамиков зазвучала тихая музыка, причем музыка механическая. Вика начала оглядываться. Сначала она ничего не понимала. Краски с добавлением фосфора светились в полутемном помещении, в центре зала на лесках висели картины, они прикреплялись к балке на потолке. Ну, как картины… на белом фоне маркером изображенные спирали. Где-то спирали-лестницы, где-то спирали из цифр, где-то спирали из глядящих вверх заводских труб. Через динамики продолжала слышаться механическая музыка. Постепенно Вика почувствовала атмосферу и вдруг поняла, что все это ее завораживает, что она словно переселяется в другой мир, входит в нечто, созвучное трансу. Вика медленно сделала несколько шагов и приблизилась к фосфорным рисункам на стекле. Эти рисунки, состоящие из разноцветных линий – розовых, синих, желтых, зеленых, – напоминали непонятные механизмы. Музыка сменилась, зазвучала пронзительная электронная скрипка. Она что-то оплакивала. А нарисованные механизмы показались старыми, заброшенными и никому не нужными. На противоположной стене появился прожекторный свет. Он освещал стену, на которой размещалась такая же белая панель, как и те, что свисали с потолка, только большая. И на ней были изображены дома. Много домов. Десятки, а может, и целая сотня, в виде маленьких кубов и параллелепипедов. Вся картина представляла собой эти застроенные коробками разной величины кварталы, между которыми черными лентами были обозначены дороги. Черные ленты и коробки с точками окон. Тотальная урбанизация. И плачущая электронная скрипка. В левом нижнем углу Вика увидела зеленое пятно. Это дерево. Одинокое дерево, зажатое между домами. А потом свет погас, и картина исчезла.
Несколько секунд темноты и тишины перед тем, как зазвучал барабан и снова появился луч света, уже чуть в стороне, являя перед глазами другую картину – увеличенный фрагмент предыдущей. Как раз то самое одинокое дерево, зажатое между домами. Под деревом стояло множество крошечных горшков с ростками – такими же зелеными и яркими. А вокруг – длинная вереница людей, опоясывающая толстый ствол и уходящая дальше – на черную ленту дороги. Стало ясно, что это место паломничества. Люди приходят сюда поклониться дереву и забрать с собой росток – символ жизни в этом перенаселенном каменно-асфальтовом лабиринте. Звук барабанов придавал происходящему ощущение ритуала.
Тотальная урбанизация и жизнь.
А потом музыка резко оборвалась, и луч погас. Через пару секунд зажегся обычный тусклый свет. Вика продолжала стоять посреди зала. Увиденное произвело на нее впечатление. Не сказать, что идея нова.
Но как все это было представлено, как преподнесено… Вике казалось, она побывала в мире будущего. Не очень радостного и светлого будущего.
– Ну все, – сказал Артем. – Пошли на воздух.
Когда они снова сели в машину, Вика еще находилась под впечатлением от увиденного и ощущала легкую внутреннюю дрожь. Потрясающе.
Ни в подвале, ни после она не произнесла ни слова. Ей надо было все это уложить в голове. Лишь когда Артем остановил машину на Октябрьской, Вика спросила:
– Почему ты решил мне это показать?
– Не хочу, чтобы ты продолжала думать, что Егор – подозрительный парень, подкатывающий по вечерам. На самом деле он очень талантливый художник.
– Понятно.
– То, что ты сегодня увидела, – это не живопись в чистом виде. Это инсталляция. Современное искусство. Каждый в нем видит что-то свое.
– Современное искусство для меня слишком сложно, – призналась Вика. – Вот нарисованные в баре портреты понятны, а это… Как понять, где настоящее, а где «палка-палка-огуречик»?
– Мой старый преподаватель по искусствоведению, профессор, говорил на лекциях, что искусство и его качественный уровень можно научиться оценивать посредством созерцания, переживания и познания. Что-нибудь из этого тебе сегодня удалось?
– О да… – Вика немного помолчала. – Если честно, я впечатлена. Никогда не думала, что такие вещи способны что-то затронуть во мне…
– Значит, ты соприкоснулась с искусством. Современное искусство дает возможность зрителю домысливать. Оно не настолько явно преподносит свою идею, как, например, библейский сюжет Возрождения или парадный портрет эпохи барокко. Ты смотришь на картину – там все ясно и понятно. Современное искусство скорее говорит «А», а к «Б» ты должна прийти сама, домыслить и даже довоображать.
– Довоображать?
– Ван Гог говорил, что воображение – это способность, которую необходимо развивать в себе. Правда, он говорил это применительно к художнику, но мне кажется, что по отношению к зрителю действуют такие же правила.
– Ты искусствовед? – Вика посмотрела на Артема.
Почему-то на «вы» с ним общение сразу отменилось.
– Нет, – он улыбнулся. – Я тоже художник.
– О-о-о… тоже говоришь «А»?
Он засмеялся.
– К сожалению, нет. Я представитель более классической школы живописи с некоторыми отклонениями.
Вика вспомнила Рода, его непереносимость других рок-групп, успеха музыкантов, которых он считал конкурентами. Она видела и хорошо понимала изнанку жизни всех этих деятелей искусств, поэтому сказала:
– Удивительно. Ты привел меня не на свою выставку.
– Егор мой друг.
– Разве в вашем мире есть друзья?
Артем усмехнулся. Он ее понял.
– Редко, но бывают.
– Я его очки принесла. Передашь?
– Ты можешь это сделать сама. Если захочешь.
– Я подумаю.
Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Эта истина Ане была известна. А еще ей было известно, что англичане сильны своими традициями. Не сказать, что Аня была англоманом, но долю правды в этом высказывании признавала. А значит, надо традицию поддержать, пусть и в последний раз, поэтому на финальный сеанс она пришла в мастерскую с булочками. Ведь будет же прощальный кофе?
Мастерская встретила привычно. Для Ани она уже стала немного своей. Вот мольберты с незаконченными работами, вот куб, на который предстоит сесть, вот портрет актрисы. И сегодня ее взгляд был особенно понимающим. «Да-да, – словно говорила дама с портрета, – все хорошее когда-нибудь обязательно заканчивается».
«А что же дальше?» – молчаливо спросила ее Аня.
«А дальше кто как сможет».
Эта дама знала, о чем говорила.
– Привет, – поздоровался Артем, принимая у Ани бумажный пакет из французской пекарни.
– Привет, – сегодня почему-то совсем не хотелось шутить и острословить.
Аня начала раздеваться, усаживаться, правильно поворачивать голову, а потом он подошел и стал привычно поправлять драпировку голубой ткани.
«Тёма, – пронеслось у нее в голове. – Для кого-то ты не Артем, не Артемон, а Тёма. Для кого, кроме Евы? Кто еще тебя так называет? Какая женщина?
И вообще, это нормально, когда натурщица влюбляется в художника? Такое ведь очень часто бывает, правда?»
А он ничего не замечал: ни того, что его имя изменилось и больше не имеет ничего общего с кличкой пуделя из «Буратино», ни ее влюбленных печальных глаз. Он просто деловито поправил ткань, потом отошел, посмотрел, как инспектор, кивнул сам себе и приступил к работе.
День был грустный. Всезнающий взгляд актрисы с портрета, молчаливый Артем, тихая музыка. Сегодня он поставил что-то классическое. За окном – июньская жара, которую Аня ненавидела. Каждый год лето в Москве было для нее испытанием. Плавящийся асфальт, городское пекло, липкие потные люди в метро и постоянное желание уехать к морю или за город. Мечта об отпуске.
Сегодня Аня даже не устала. Она готова была сидеть так дополнительный час, а то и два, лишь бы потянуть время, лишь бы еще немного понаблюдать его за работой.
Как глупо. Глупо-глупо-глупо. А еще совсем недавно казалось – здравомыслящая женщина.
– Все, – объявил Артем. – Закончил. Кофе будешь?
– Буду, – Аня села удобнее и начала крутить шеей. Все-таки затекла. – Покажешь?
– Да, конечно, подходи.
Пока она одевалась, он колдовал над кофе, потом оба разглядывали получившийся портрет. Аня на нем себя не узнавала. Нет, фотографическая схожесть присутствовала, несомненно. Ее глаза, ее волосы, ее рот и овал лица… но это была не она. Это была очень красивая женщина с озорным и немного хитрым взглядом. Аня никогда не считала себя ни красивой, ни хитрой. Откуда он взял этот взгляд?!
– Это я? – на всякий случай спросила она.
– Мне так кажется, – ответил он, протягивая кружку с кофе.
– Как неожиданно ты меня увидел. Но… мне нравится.
– А вот это?
Артем подвел ее к маленькому мольберту в углу, и Аня снова столкнулась со своим изображением, но уже совершенно другим. Четкий профиль на фоне изумрудной зелени. И эта зелень оттеняла цвет волос, делая их почти огненными. И взгляд, впившийся в рассматриваемую картину. А картина эта была еще не нарисована. Но в бледных наметках-штрихах Аня узнала парусник, что висел в столовой в доме Глеба и Евы.
– Такое чувство, что она, – у Ани не получилось произнести «я», – увидела другой мир и хочет в него попасть. А рамка рассматриваемой картины – это окно в другой мир, в другую реальность. Почти фэнтези. Очень гармоничная композиция и отличное цветовое решение.
– Как профессионально ты изъясняешься.
– Ну, мы же с тобой в некотором роде коллеги, разве нет? Я все-таки дизайнер книг. Почти художник.
– Точно, все время упускаю это из вида.
– Угу, и булочку тоже зажал.
– Забыл. Пошли за булочками.
Они вернулись к мини-кухне. Аня вынимала булочки, Артем варил вторую порцию кофе.
– Куда ты пристроишь мой портрет? – спросила она, откусив румяную сдобу.
– Думаю, на итальянскую выставку.
Аня чуть не подавилась булочкой. Ее портрет? На ту самую выставку? Для которой они делали каталог? Аня закашлялась.
– А разве там не четкое количество работ? – спросила, запив новость кофе.
– Все правильно, четкое. Да ты отлично подкована. Просто я думаю о замене картины из ранее утвержденного списка.
– А-а-а… – протянула Аня. Добавить больше было нечего.