Он часто о ней думал, вспоминал, законченный портрет стоял на мольберте. Артем портрет не убирал и по несколько раз в день смотрел в глаза с веснушками. В последний свой приход она была грустной. Что-то расстроило лису и лишило привычного задора. Может, неудачи в личной жизни? Кто-то отказался идти с ней кино? Впрочем, Артема это не должно касаться.
Но и сказать: «До свидания, Анна Мальцева, мы хорошо посотрудничали, и на этом все» он не мог.
Он знал, что она для него сделала. Она не знала, даже не догадывалась, а он знал. Она вытащила его из кризиса. Когда Артем увяз и не знал, куда идти дальше, появилась эта лиса, и они вместе полетели в Крым. А там был вернисаж, а потом балкон… и теперь у него целых три картины с Анной. И желание работать дальше. В Карелии планируется слет, пленэр и выставка по его результатам. Дальше София – современная акварель, там будут представлены две его работы. Артем не считал себя мастером акварели. Объективно, существуют художники гораздо интереснее его, но Серж сумел пристроить работы Артема и был этим очень доволен. Артем, впрочем, тоже. Настолько, что дал свое согласие присутствовать на открытии, а потом забыл. Серж напомнил. Аве ему.
Жизнь идет вперед.
Но вечерами очень хотелось написать лисе Ане какую-нибудь ничего не значащую ерунду. Он несколько раз открывал телефон, собираясь это сделать, а потом закрывал. Зачем?
У нее своя жизнь. Она по субботам с кем-то ходит в кино. А у него правило – не заводить романов с моделями. После Евы это правило Артем не нарушил ни разу.
Он отошел от «Облака света», поставил вариться кофе, нажал на кнопку ноута. Спящий режим перешел в активный. Файл загрузился быстро. Артем начал изучать «Парусник» Ангелины.
Вика снова вышла на работу в бар. Шумиха вокруг Рода утихла, охотники за «жареным» больше не появлялись, синяк практически исчез. Вика замазывала его толстым слоем тонального крема, потом припудривала.
Когда позвонил Валя и сказал, что можно снова приступить к работе в «Роки», Вика ворочалась в кровати до самого утра. Все думала, как ее там встретят, как будут смотреть? Получится ли работать, как прежде?
Валя подсознательно чувствовал свою вину за случившееся, потому что именно он устроил концерт Рода. Первые два дня старый рокер практически не отходил от барной стойки – опекал Вику.
А потом жизнь вошла в привычную колею. Концерт и инцидент постепенно забылись, Валя занимался организацией новых выступлений, завсегдатаи были рады видеть Вику.
А Вика была рада видеть Егора.
В тот вечер, когда она приехала вернуть ему очки, они поговорили немного. Он пригласил ее войти, она прошла в комнату и сразу же наткнулась на ворох бумаг с разными интерпретациями одной и той же линии. Вика не могла идентифицировать линию. Она не знала, что это ее шрам. Она никогда не рассматривала свой рубец в зеркало. Она просто знала, что он есть и что периодически болит. Хотя болеть не может и не должен. Тем не менее порой Вика ощущала его легкое жжение, когда прошлое напоминало о себе.
Она некоторое время смотрела молча на эти линии, взяла один лист, перевернула горизонтально и сказала:
– Похоже на очертание горы.
– Люди по-разному видят одно и то же изображение, – ответил Егор.
А потом Вика перевела взгляд и увидела рисунок длинного ущелья, точь-в-точь такой же формы. Да уж… по-разному. У кого-то гора, у кого-то пропасть. Забавно.
Она продолжала разглядывать рисунок. Егор молчал.
Рисунок отличался по стилю от тех портретов, которые он оставлял в баре. Казалось, этот был упрощен, схематичен и главное в нем не правдивость передачи природы, а само ущелье, которое нужно преодолеть. И неясно: можно его перейти или для человека это конечная точка пути, после которой он повернется и уйдет обратно.
– Почему ты не нарисуешь обычную, понятную всем картину? – спросила Вика. – Ведь ты же умеешь.
– Почему одни играют симфонии, а другие рок? – ответил он вопросом на вопрос.
Это было доходчивое объяснение. Вика кивнула и повернулась к выходу.
Но, прежде чем покинуть квартиру, сказала:
– Спасибо. При случае заглядывай в «Роки».
Через два дня она вышла на работу, а еще через два появился Егор. Он больше не рисовал ее портреты, зато пригласил в выходной в студию на мастер-класс. И Вика приняла это приглашение. Она сидела среди пяти таких же неумех и пыталась нарисовать красками кувшин. Впрочем, вскоре выяснилось, что настоящих неумех было двое: сама Вика и сидящая справа от нее женщина лет пятидесяти. У остальных трех участниц мастер-класса кувшины получились вполне себе приличные. К концу занятия Вика устала так, словно отработала смену в баре. Оказывается, рисование – это работа мысли. И если кувшин коричневый, то коричневый он только на первый взгляд. Там есть и блики, и тень, и отражение. А ручка с орнаментом! Это вообще отдельная история.
– Я где-то читала, что рисование полезно для нервов, успокаивает, – сказала Вика, когда они после занятия шли по городу. – Врут.
– Правда?
– Абсолютно. Я с твоим кувшином намучилась.
– Зато теперь сможешь повесить его на стену и хвалиться гостям.
– После того, как ты его подправил.
Егор был высокий, и все его тело казалось чуточку вытянутым. А по коротко стриженной голове хотелось провести ладонью. А еще узнать, что написано на той татуировке, что начиналась на шее, а потом уходила под футболку. Да и вообще, если не считать картин, Егор был очень обыкновенный. Ничего общего с теми людьми, с которыми Вика общалась раньше. В прошлой жизни.
Она ему нравилась, и впервые за долгое время этот интерес Вику не пугал. Наверное, он видел ее шрам, когда переодевал в свою футболку, но ни словом об этом не обмолвился. Он вообще не задавал вопросов. Зато купил наполненный гелием ярко-оранжевый шар в цветочек и вручил ей. Вика шла по улице с шаром, а потом на горбатом мостике на Пресне запустила его в небо. И они долго смотрели на полет воздушного шарика. Это был лучший Викин выходной за последние почти двадцать два месяца.
И они наконец обменялись телефонами.
Аня: Добрый день, каталог готов.
Артем: Привет, отлично.
Аня: Нужен адрес доставки. В мастерскую?
Артем: Нет. Сейчас пришлю.
Он написал адрес офиса Сержа. Добрый день… как официально. Раньше было «привет».
Аня: Поймала. В течение двух дней доставим. Как картина?
Артем: Которая из?..
Аня: С балконом.
Артем: Почти закончена.
Аня: А портрет? Хорошо себя ведет?
Артем: Не уверен. Когда я в мастерской, то отлично, а вот во время моего отсутствия, возможно, не очень.
Аня:))))) Передавай ему привет.
Артем: Обязательно.
На этом переписка закончилась. А через два дня в офис Сержа доставили каталоги, и вдохновленный Лисицкий позвонил Артему сказать, что альбомы – «огонь».
– Там талантливый дизайнер, – согласился Артем. – И вот еще что, для итальянской выставки будет одна замена. Я решил убрать «Столичный мотив» и заменить его на портрет.
– Какой портрет? – в голосе Сержа почувствовалась хорошо знакомая вкрадчивость.
– Женский.
– Я его видел?
– Нет, это новая работа.
– А «Столичный мотив» – проверенная. О ней всегда пишут с восторгом и часто упоминают в книге отзывов. Мы должны в Италии прогреметь, понимаешь? Это наш старт и задел для других выставок такого уровня.
Серж прав, такого уровня выставки у него еще не было. Акварели в Болгарии – всего лишь небольшая частная галерея. От нее прорыва ждать не приходится. Так, потешить самолюбие, выложить на странице соцсети очередное событие, оповестить об укреплении международного признания. Но на деле… на деле старт будет позже, в одном из крупнейших римских выставочных центров. Серж не хотел рисковать. И Артем его понимал, но решил настоять на своем.
– Я хочу отвезти новый портрет в Рим.
– Слушай, подъезжай ко мне, мы все обсудим, заодно и каталог посмотришь.
– Заскочу ближе к шести.
– Вот и славно.
В шесть Серж оказался не один. К нему на огонек заглянул Пересвистов, тот самый критик, который писал вступительную статью.
– А вот и наш Артем, – приветствовал Вольского Серж, – проходи. Смотри, какие каталоги получились. Я уже парочку презентовал Владимиру Николаевичу.
– Я, пожалуй, у вас еще попрошу парочку, – ответил Пересвистов, – иногда, знаете ли, требуются презенты нужным людям.
– Конечно-конечно, – Серж улыбался так радушно, что блеск его безупречных белоснежных зубов перебивал блеск перламутровой булавки на шелковом платке.
У Лисицкого была новая забава – он носил футболки с затейливо завязанными и закрепленными шейными платками.
– Ну, что скажешь? – спросил он Артема, вручая ему каталог.
Вольский полистал свой экземпляр, ощутил приятную тяжесть в руке, плотность страниц, оценил качество печати и – в который раз – простоту и строгость дизайна. Права лиса Аня – настоящий дизайнер тоже художник. Они коллеги.
– Мне нравится.
– Владимир Николаевич, еще раз спасибо за помощь. Без вашего веского и ценного слова каталог был бы не тот, – Лисицкий выполнял за Артема его работу.
– Ну что вы, – снисходительно улыбнулся Пересвистов, который прекрасно знал себе цену.
– Да, огромное вам спасибо, – присоединился Артем. – Предстоящая выставка очень важна, и то, что вы не отказались…
– Разве я могу отказать таланту? – теперь снисхождение Пересвистова было не только в улыбке, но и во взгляде.
«Да-да, – говорили эти глаза, – я знаю, как важно для вас было получить меня. Кто вы, художники, без критиков?»
«А кто вы, критики, без нас? – захотелось ответить Артему. – Чувствуете себя вершителями судеб? Мы работает, ищем, порой вылезаем из мастерской, только чтобы поспать, а то и засыпаем там, мучаемся, снова работаем, многое не получается, но что-то, бывает, оказывается достойным. А потом приходите вы со своим всезнающим взглядом и цепляете ярлыки “бездарно”, “убожество”, “вот это, пожалуй, даже интересно”, а сами не в состоянии и яблоко нарисовать».