Когда смена закончилась, Диана не пошла сразу на автобусную остановку. У неё было дело поважнее.
В магазинчик Пепиты она зашла в первый раз, ведь раньше ей никогда не приходило в голову покупать всякую ерунду, которая продавалась там. Яркие боа, цветы в волосы, лак с блёстками, перья… Глупости всякие. Но теперь Диана решительно толкнула дверь, мимо которой каждый день шла на фабрику от остановки. Звякнул колокольчик. Пепиту она знала хорошо: в детстве они были соседками. Но за прилавком, по счастью, стояла какая-то другая девушка, очень милая, рыженькая.
Стараясь быть как можно менее запоминающейся, Диана с улыбкой поздоровалась и попросила вон тот белый парик, нет, следующий, который чуть подлиннее, да, вот этот, спасибо.
— Вам пойдёт, — улыбнулась девушка, протягивая ей парик.
— Спасибо. — Диана развернулась, нацепила парик и посмотрелась в зеркало, стоявшее здесь именно для этого. О да, отлично! Впечатление, что это её собственные волосы, просто покрашенные. — Да, я беру его, мне очень нравится.
Она расплатилась и выпорхнула, стараясь не особенно торопиться, но и не задерживаться. Самая обычная покупательница. Её не должны вспомнить.
Ярко-белые волосы, словно бы выбеленные, — это и будет то, что запомнят и о чём станут говорить. Отлично придумано, она молодец.
Автобус подошёл к остановке за несколько секунд до того, как Диана подошла, и она побежала, чтобы не упустить его. Это был тот самый, она помнила: за рулём старой бело-жёлтой машины с треснувшим задним стеклом всегда сидел или толстый, или долговязый. Хорошо, что она не стала снимать парик, только кокетливо повернулась, чтобы продавщица обрезала ценник. Та наверняка подумала, что покупательница торопится на свидание. Да, конечно, именно это она и подумала: Диана ведь забыла снять обручальное кольцо, а замужним женщинам положено маскироваться и прихорашиваться, когда они идут на свидание.
Диана рассеянно покрутила обручальное кольцо на пальце, а потом сердито хлопнула саму себя по лбу. Забыла она, как же! Да не иначе Святая Мария Гваделупская выкинула из её дурной головы эту мысль! Если она снимет кольцо сейчас, всем станет ясно, что она знала о смерти мужа до того, как его тело нашли. Глупая, ну какая же она глупая! Нельзя его снимать. Ни сейчас, ни потом; пусть все знают, что она так скорбит, что не может сделать этого.
Автобус тряхнуло. Что ж, это хорошее место: чуть в стороне две другие остановки, автобусы оттуда, конечно, не идут в нужную сторону, но чем-то придётся пожертвовать. Это мужчины, из-за них вечно приходится чем-то жертвовать.
Мёртвые женщины в её голове закивали головами и одобрительно загудели. Их было столько; многих Диана знала лично, про иных слышала. Как-то она прочла в газете, что количество убитых в Сьюдад-Хуаресе женщин составляет уже несколько сотен, если не тысяч. Об этом писал какой-то мужчина, журналист, а значит, на самом деле их ещё больше.
Мужчины всегда небрежны в подсчётах, когда речь идёт о ерунде вроде женских жизней.
Диана тряхнула головой, поднялась с места и, держась за поручень, пошла вперёд. Никто не удивился: здесь остановка близко. Она шла к водителю, и с каждым шагом её решимость крепла.
Почудилось, что с переднего сидения ей улыбнулась и кивнула Вторая Кончита, та, что красилась в рыжий цвет.
За рулём сидел толстый. У Дианы перехватило дыхание, в ушах зазвенело. Тот самый жирдяй, тело которого после тяжёлого рабочего дня пахло так отвратительно. Он сидел расставив ноги, одна рука на руле, и беззаботно насвистывал модный мотивчик. У него в жизни всё было хорошо. Ему не снились ночами мёртвые женщины.
Он бросил на Диану короткий вопросительный взгляд — мол, выходить будешь? Она стояла не шевелясь и смотрела, как колышется его толстое брюхо. Потом сделала ещё один шаг. Он посмотрел снова, в глазах вопрос, но тратить слова на неё не стал. Сама скажет, что ей надо.
Сказать что-нибудь? О чём можно с ними разговаривать?
И всё же слова слетели с губ — сами. Диана почти сразу удивилась: почему именно эти? Неужели именно это было для неё важно?
— Вы думаете, что вы такие крутые парни, да? — спросила она — или какая-то мёртвая женщина её голосом.
В его взгляде появилось непонимание, но он всё ещё не принимал её всерьёз: смотрел на дорогу, ведь надо было подъезжать к остановке.
Диана достала пистолет из кармана и выстрелила. Это было так… просто. Просто и весело.
Достать. Наставить. Нажать на спусковой крючок. Смотреть, как удивление в глазах превращается в потрясение, страх, отчаяние… Во что угодно, кроме узнавания. Смотреть, как на груди расплывается красное пятно, и правда похожее на цветок.
Так просто.
Автобус завилял, и Диана точным пинком спихнула ногу мёртвого толстяка с педали газа. Вдавила тормоз, нажала на кнопку открытия дверей. Она, в конце концов, умела обращаться с техникой.
Когда в салоне кто-то наконец пронзительно закричал, Диана уже спрыгнула со ступеней и быстро пошла вперёд.
За углом она торопливо сдёрнула парик и сунула в сумку. За ней никто не шёл, даже случайные прохожие заинтересовались тем, что происходит во внезапно остановившемся недалеко от остановки автобусе, а не вышедшей оттуда блондинкой.
Она сделала небольшой крюк, пересаживаясь с автобуса на автобус, и добралась до дома, когда уже стемнело. Когда закрыла за собой дверь, поняла, как отчаянно проголодалась, и пошла на кухню.
На душе было светло и радостно.
3
Хуан Рамирес ненавидел солнце, улицы, на которых никогда не было тени, и необходимость лично заявляться к людям домой, чтобы, отвлекая их от дел, сообщить им, что кого-то из их родни застрелили, зарезали или задушили. Глупая затея, если вдуматься. Это же Сьюдад-Хуарес, в конце концов! Любому ясно, что если человек две ночи подряд не явился домой, значит, его уже нет в живых. О чём сообщать? Тоже мне новость.
Хуже было только если те, с кем ему приходилось говорить, принимались страдать напоказ, чтобы их не обвинили в убийстве. Это представление приходилось досматривать до конца; ужасно на самом деле.
Сеньора Мендес оказалась дома. Хуан воздвигся перед ней, загородив собой дверной проём, страшно недовольный тем, что Пепе Рохас пыхтел ему в спину, пытаясь встать на цыпочки и рассмотреть новоиспечённую вдову.
Молодой ещё, суетится много.
— А, это вы, — устало сказала сеньора Мендес. — Ну, проходите.
— Сеньора, — сказал Хуан, шагнув в крохотную прихожую, — вы, наверное, знаете, зачем мы пришли.
Она посмотрела на него безразлично. Знает, конечно, кто бы не знал? Лицо знакомое, интересно, где он её видел?
— В общем, вашего мужа сегодня нашли мёртвым. Простите. Хоронить будете или передать в службу?
Она поколебалась. Перевела взгляд с него на Пепе, потом обратно.
— Буду. Спасибо, что… сказали, офицер.
— Он когда пропал-то?
— Да позавчера. Вечером, вышел в магазин и всё. Я тогда две смены подряд проработала, устала очень и не заметила, что пива в доме нет. Он сказал, что сам сходит в магазин. Я легла спать, не дождавшись его, а он так и не появился.
Хуан кивнул.
— Ясно. Мы вас отвлекли, да?
Судя по влажным волосам и одному накрашенному глазу, она куда-то собиралась.
— Да не очень, я на работу скоро ухожу. На швейную фабрику. Ничего, время есть ещё. Когда и куда за ним зайти?
— Я вам сейчас запишу всё, адрес, номера… Номер дела, вам понадобится. — Хуан достал блокнот, привычно вырвал листок. — Если будут какие-то вопросы, внизу мой телефон.
— Спасибо, офицер.
— Всего хорошего, — буркнул Хуан и пошёл к выходу.
Уже на улице его догнал Пепе, дёрнул за рукав.
— А почему ты даже не спросил её ни о чём?
— О чём её спрашивать, о отрыжка пьяного матроса?! — простонал Хуан.
— А вдруг это она его убила?
— Нафига?
— Ну посмотри, какая она спокойная! Может, они ругались. Может, он ей надоел давно!
— Ай, не мели чушь. Его застрелили, понимаешь ты, дурная голова? Застрелили! Жёны обычно режут мужей кухонными ножами или забивают толокушкой. Стреляют мужчины.
— А если? Ты же даже не…
— Послушай, Пепе, я её вспомнил. Она приходила ко мне, лепетала что-то про то, что её изнасиловали, а сама целёхонька, платье только в песке извозила. Поеблась с кем-то не тем, потом испугалась, что на работу опоздала да муж заругает, попыталась оправдаться. Ей только на пользу, что мужа грохнули, шлюхой честить не станет. Но сама она… Нет. Слишком труслива для такого. Она ведь даже побоялась мужу сказать, мол, так и так, встретила хорошенького мучачо, а ты бы задницу подкачал, если не хочешь, чтобы твоя жена от тебя налево бегала. А тут всё так славно само разрешилось. Не она это, успокойся.
Пепе приотстал; Хуан слышал, как он что-то ворчит себе под нос. Молодой, глупый, суетится не по делу. Чего суетиться? Жарко, пот градом, и во рту давно ничего не было.
— Ты как хочешь, а я в такерию заверну. Должна же быть хоть какая-то польза от этих прогулок.
— Не, я на работу.
Хуан хохотнул.
— Всё ждёшь, что там что-нибудь серьёзное случится? Ну, жди, жди. Надейся. Детективов ты насмотрелся, вот что.
Солнце припекало всё жарче. Хуан Рамирес чувствовал себя грешником на адской сковороде. Ох, Хесус и Мария, за какие же грехи его поселили в этом пекле?
В такерию, срочно в такерию. Там хоть немного тени есть.
Диане очень хотелось сесть и рассмеяться. Хохотать во всю глотку, как в дешёвом фильме про психов. Они же пришли к ней, пришли, прямо домой! Она уж думала, её поймали, а оказалось, просто нашли Мигеля. Святая Мария Гваделупская хранит её, не иначе.
Всю ночь она стреляла. Это была прекрасная ночь и великолепные сны. Диана снова и снова заходила в автобус, смотрела в лицо водителю, поднимала пистолет… Все места в автобусе были заняты женщинами, и во сне Диана твёрдо знала: среди них нет живых. Они тоже хотели выстрелить, и она отдавала пистолет то одной, то другой.