- Красивое.
- Ты едешь отдыхать?
- Нет. Работать.
- Разве на Черном море работают?
- Как и везде.
- Конечно. Я понимаю. Ты будешь ловить рыбу? Я говорю глупости.
- Ты говоришь хорошо.
- Значит, ты будешь ловить рыбу?
- Нет. Я не умею ловить рыбу. Буду снимать фоторепортаж.
- О рыбаках?
Сдались ей эти рыбаки и рыба.
- Нет. Там в городе Туапсе живет на пенсии один интересный человек, ветеран, герой. Мне поручили сделать о нем репортаж.
- Интересно, - прошептала Агнеса завистливо. Потом спросила: - Как его фамилия?
- Восточная. Не помню точно. Таиров или Каиров… У меня все в блокноте записано…
Ему снились снежные вершины: голубые, с яркими переливами и пятнами светлых облаков набекрень. Ему снилось, что он летел над ними. А вернее, парил в крутом воздухе, раскинув руки, словно паруса. И был ветер, пахнущий морем, но моря не было видно. А шум, который он слышал, глухой и раскатистый шум доносился снизу, рождаемый ручьями. Они сползали вниз гибкими, искрящимися нитками, нежные, но шумели, как море.
Ему снилась Агнеса в заиндевелом, словно окно, платке, закрывающем и подбородок, и рот, и нос. Только одни глаза, крупные и ясные, глядели в объектив грибановского «Зенита». И Грибанов знал, что назовет этот снимок «20 градусов ниже нуля». И что снимок выйдет отличным, и что его запросто возьмет «Смена», а может, и «Огонек», может, «Советская женщина». И Грибанов обязательно напишет короткий текст, укажет имя и фамилию девушки. И, совершенно точно, к Агнесе придут сотни писем от хороших парней. И тогда она не станет встречаться с Саниным, потому что «здесь больше никого нет».
Ему снилось железнодорожное полотно. длинное и желтое. Перрон. Человек в тулупе, толкающий тележку с посылками. Зеленые вагоны, треугольные номера над входом… И всю ночь, словно наяву, он слышал последние слова Агнесы:
- Но почему же она сказала, что никогда не жила в Таллине? Ведь у меня в паспорте записано совсем другое. Я уроженка Таллина. А в Пярну мы переехали после того, как погиб отец…
И ему так хотелось ответить:
- Ты читала Горького, Агнеса… Помнишь: «А был ли мальчик? Может, мальчика и не было?!»
Печенга