– Я скажу про тебя ба. – Но ба только ущипнет Сэм за пухлую детскую щечку. – Я ему пожалуюсь, – добавляет она с внезапным вдохновением, – и тогда посмотрим, не считает ли он, что ты уже достаточно выросла для работы.
– Нет!
Люси складывает руки на груди.
Сэм сквозь сжатые зубы говорит:
– Пожалуй, я прошу прощения.
Ма уподобляет извинения Сэм воде, выжатой из сухой деревяшки. Люси наслаждается победой так, что у нее в животе начинает урчать.
– И все равно скажу.
– Не говори. Если не скажешь… я тебе покажу, что ела ма.
Люси в нерешительности.
– Сегодня вечером, – добавляет Сэм с усмешкой. И тогда Сэм бросается прочь, но натыкается на ба, который появляется в чистой одежде, с топором, на поясе у него висит револьвер. Сэм, как обычно, просит, чтобы он взял ее с собой.
Некоторое время спустя из дверей походкой сомнамбулы выходит ма.
Люси думает, что ма направляется по малой нужде, но Сэм машет сестре, чтобы она шла следом. Люси оставляет свою книгу, не вложив закладку. В любом случае она столько раз перечитала три семейные книги сказок, что все картинки выцвели, лицо принцессы превратилось в пятно, поверх которого она может воображать собственное лицо.
Внизу в долине – точки далеких огоньков. Ма отворачивается от них. Она направляется на клочок земли за их хибарой, где разглядеть что-либо довольно сложно. Там она роется в земле голыми руками, словно надеясь найти овощи в огороде, пока так и не засаженном ба. Низкое неженское кряхтение – потом она вытаскивает что-то.
Невидимые ей, спрятавшиеся Люси и Сэм тоже присели. Вечер теплый, спина у Люси потеет. Она видит белую полоску на шее ма, лопатки, выпирающие под одеждой. Потом она слышит, как ма что-то жует. Ма становится вполоборота, в руке у нее что-то длинное. Морковка? Батат? Из-за налипшей земли не разобрать.
– Что это? – шепчет Люси.
– Земля, – говорит Сэм.
Этого не может быть. Ма корит Сэм за то, что та подбирает еду с пола, ма два раза протирает каждую тарелку – один раз для сухости, другой – для блеска. И все же темные земляные пятна отчетливо видны на щеках ма. Но Сэм не вполне права. Ма лижет, пока не обнажается поверхность того, что она держит в руке, потом появляется круглый сустав, отливает белым светом. Она держит кусок кости.
– Нет, – говорит Люси, говорит громче, чем намеревается. Ее вскрик заглушен хрустом.
Сэм наблюдает за происходящим, кажется, что тьма ей нипочем, нипочем земля и затасканная юбка, распустившаяся косичка. Люси отводит глаза, она не хочет видеть, что еще может съесть ма: земляных червей, камушки, древние прутики, выкопанные яйца и лиственную плесень, скрежет жучиных ножек. Пир из волглых тайн земли.
Прежде ма и Люси хранили секреты друг друга. Каждый день ба и Сэм исчезали в сумерках на фургонной тропе – уходили на разведку или на охоту. И каждый день Люси и ма оставались вдвоем среди холмов, лишенных звуков. В просторную, просторную тишину проливала Люси свои страхи – она боится мула, она украла нож у ба, она завидовала Сэм… Ма впитывала слова Люси, а ее кожа впитывала в себя позолоту предвечерья. Ма знала, как хранить тайны в тишине, иногда приборматывала что-то, иногда наклоняла голову, иногда гладила руку Люси. Ма слушала.
Ма, в свою очередь, рассказывала Люси, как она растирала руки салом, чтобы они были мягкими, какие трюки она использовала, торгуясь с мальчиком мясника, как выбирала со всем тщанием кусочек получше, с кем дружила. В эти мгновения Люси знала, что ма больше всех любит ее. Пусть у Сэм волосы ма, ее красота, зато ма и Люси были соединены словами.
Но в эту ночь Люси замыслила предательство. Она лежит без сна, долго после того, как Сэм начинает храпеть. Ей не уснуть. Стоит ей закрыть глаза, как в них начинает просачиваться, словно лунный свет, сияние зубов ма. Когда внизу скрипит открывающаяся дверь, Люси машет ба, просит его подойти.
– Повтори-ка, – говорит ба, когда Люси заканчивает свой рассказ. Он стоит на прикроватной лестнице, его заговорщицкое лицо вровень с ее. – Мань мань дэ[25]. Что она ела?
На его лице появляется странная ухмылка, когда Люси спрашивает, не следует ли им открыть сундук ма. В сундуке ткани и сушеные сливы, а самое главное – пахучие, горькие лекарства, из которых ма заваривает целительные бульоны.
– Спи, – говорит ба и спускается. – Твоя ма не больна. Я готов поставить на это кучу денег.
Люси дожидается, когда он исчезнет из виду, потом скатывает матрас, чтобы можно было смотреть через отверстие в основании кровати. Внизу она видит ма, ссутулившуюся в кресле, ба, который подходит к ней, собираясь ее разбудить. Первыми открываются глаза ма. Потом рот.
Ма начинает бранить его.
Люси никогда не слышала, чтобы ма бранилась, но теперь она начинает понимать, что ночь – иная территория. Сколько лет и веков были проглочены с теми костями? Достаточно, чтобы в эту ночь казалось, будто из горла ма льется поток чего-то иного. Чего-то неимоверного, неблагородного. «История», – думает вдруг Люси, вспоминая пьяницу, который плюнул на их фургон два городка назад. Пока ба и ма смотрели вперед, пьяница кричал о земле и праве на нее, о том, кому она принадлежит по закону и что должно быть захоронено. Люси не помнит точных слов, сказанных этим человеком, но в разлетающихся изо рта ма брызгах слюны, в срывающемся голосе она видит и слышит то страшное существо. Наверное, это история.
Ма спрашивает, который час. Она называет ба лжецом. Она спрашивает, сколько тут может быть вдов. Обвиняет его в том, что он опять играет в азартные игры.
Когда она замолкает, чтобы перевести дыхание, ба говорит:
– Ты ела землю.
Ма подтягивает одеяло повыше, наверное, чтобы скрыть грязь под ногтями. Ткань, скользя по сухим рукам, издает звук, подобный тому, что слышен, когда змея сбрасывает кожу.
– Ты заставляешь моих собственных детей шпионить за мной? Ни чжэй гэ[26].
– Неужели ты не понимаешь, что это значит? – ба опускается на колени. Ма в удивлении подается назад. – Цинь ай дэ. – Руки ба берут когтистые руки ма, нежно гладят их. – Эта тоска. Эта болезнь. Это напряжение между нами. Это, наверно, ребенок.
Ма отрицательно покачивает головой. Щеки ее темнеют. У нее испуганный вид, она слышит прежний непрерывный поток обещаний. На лице ма появляется нечто похожее на улыбку, а потом выражение на нем снова меняется. Становится жестким. Люси будет вспоминать эту жесткость много лет спустя, пытаясь понять, что это было тогда на лице ма: решительность, или мужество, или холодность. Пытаясь повторить это выражение.
– Я думала, мы не сможем… – говорит ма, хотя задиристость исчезла из ее голоса. – И с девочками меня не тошнило. Голода такого не было.
Ба смеется так громко, что просыпается Сэм. Две яркие щелки в темноте – глаза Сэм жалят Люси. Они обе слышат голос ба, который говорит:
– Это мальчик. Что еще может быть таким прожорливым?
Утром ба уходит на холмы, прихватив инструменты своего прежнего ремесла – золотоискательства, которое он забросил два года назад. Он с любовью затачивает кайло и прикидывает на вес лопату, достает маленькие щеточки.
Кайлом он вскрывает кости на склонах холмов, лопатой выкапывает их. Щетки, от самой мелкой до самой крупной, выскребают лишнее с выкопанного, обнажают древнюю белизну. Ба перетирает кости и смешивает их с водой.
Ма пьет – она снова легла в постель, ее слишком тонкие руки дрожат вместе со стаканом. Ее горло то набухает, то спадает. Часы работы ба, столетия жизни исчезают в младенце.
«История», – думает Люси, и ее пробирает дрожь.
Мясо
Но кость – дело временное; они ждут дня выплаты жалованья. Когда этот день наступает на следующей неделе, в туннелях стоит треск, словно под землей собирается гроза. Вечером, словно какая-то старая грозная звезда, на гребне холма появляется хозяин шахты, он устанавливает там свой столик. Он шуршит бумагами, передвигает ящик с мешочками монет. Считает, пересчитывает. Медлит.
Появляется вереница шахтеров, она такая длинная, что конца ей не видать. Проходят минуты, час, очередь дрожит от нетерпения. Люси держится рядом с ба. Она хочет получить доказательство своего труда в свои руки.
К тому времени, когда они подходят к столику, небо усыпано звездами. Один взгляд на ба, и хозяин шахты кидает ему мешочек и уже смотрит на следующего. Ба развязывает бечевку прямо перед столом и пересчитывает деньги. Хозяин откашливается, и еще раз.
– Тут мало, – говорит ба и кидает мешочек назад. Люди за ним переступают с ноги на ногу, выгибают шеи, сердито бормочут.
– Арендная плата за твой прекрасный дом. – Босс разгибает один палец. – Уголь. – Другой палец. – Твои инструменты. – Еще один палец. – Твой фонарь. – Еще палец. – А девочка получает одну восьмую от жалованья. Давай, хромай отсюда.
Ба сжимает кулаки. Люди сзади подступают плотнее, начинают кричать.
– Ты считать не умеешь, парень?
– Он, скорее, не видит. Эй, открой уже глаза!
Кто-то говорит:
– Все равно что пытаться провести корову через трещину в стене.
Последнее высказывание встречается с одобрительным ревом[27]. Слово передается из уст в уста, наконец оно начинает звучать из темноты со всех сторон. Ба поворачивается к оскорбителям, и Люси начинает дрожать. Ба в ярости ужасен. Когда он шлепает ее, что случается довольно редко, он становится выше ростом, несмотря на больную ногу. Он заполняет собой всю комнату.
Шахтеры, глядя на него, начинают смеяться еще громче.
– Косоглазый! – орут они полусотней глоток. Холмы эхом передают этот звук дальше, пока вся земля вокруг не начинает гоготать.
Для них ба в ярости, ба с прищуренными глазами всего лишь смешон.