Ма отталкивает руку ба. Тарелка падает, но не разбивается, перекатывается и перекатывается со звоном.
– Прекрати, – шипит ма, глядя на ссутулившегося ба. Его протянутая рука чиста, как и его лицо, под ногтями розовая кожа. Давно ли ногти у него были черные от угля? Люси не может вспомнить. – Где вы были?
– На шахте.
– Фэй хуа.
– Может быть, мы остановились на полпути посмотреть. Не могу точно вспомнить…
– Лжец.
Ма срывает с окна грязную клеенку, открывается вид на призрачный горизонт.
– Я могу объяснить, – говорит ба, глядя в окно. – Мы ушли рано. Тин во.
– Я думала, вы погибли.
– Мы были в безопасности, цинь ай дэ.
Ба делает движение к ней, собирается обнять.
И опять ма говорит:
– Я думала, вы погибли.
Она делает шаг назад. Ее плечи касаются двери. И Люси впервые видит, что глаза ма могут быть, как говорят дети, маленькими, противными, злобными. Ма разглядывает ба, а ба разглядывает порченную еду, прикидывая, что еще можно съесть, а что нужно выкинуть.
– Я думала, вы погибли. – Она уж три раза повторила эти слова, откровенные и странные, словно заклинание. – Что тогда настоящее? На гэ[48] снаружи настоящее? Ни нэ?[49] Что это для тебя? Какое-то привидение?
– Позволь, я тебе объясню. Мы не хотели тебя пугать. Мы работали, чтобы… чтобы ты была довольна.
– Я? – Слова скрежещут на губах ма. – Так ты меня хочешь обвинить? Цо ши во дэ?[50] Не на шахте? – Неразбившаяся тарелка оставила в воздухе обещание катастрофы. – Что тогда настоящее? Какие из твоих обещаний? Ни бу ши дунси, ни чжэй гэ…[51]
Ма из их нелегкой жизни сделала что-то упорядоченное. Среди травы и грязи ма из фургонных кроватей и ветхих домов соорудила для них жизнь мягких голосов и чистых речей. Жизнь косичек и подметенных полов, подстриженных ногтей и отглаженных воротничков. «Люди относятся к тебе так, как ты этого заслуживаешь своим видом», – снова и снова твердила ма. Теперь что-то сорвалось в ней, ее волосы расплелись и упали на грязное лицо, ее слова расплелись и превратились в брань.
Ба сделал шаг к ней. Бежать ма некуда – разве что за дверь. Ее пальцы вцепляются в ручку двери, а ба прижимает кулак к ее рту.
Ма замолкает.
Когда ба отступает, между губ ма остается что-то желтое. Что-то такое, что притягивает к себе весь свет в комнате.
– Кусай, – говорит он.
Пальцы ма все еще на дверной ручке. Одно движение – и она может исчезнуть из комнаты.
Она кусает.
Она выплевывает камушек в ладонь. На его мягкой желтой поверхности отпечатки ее зубов.
– Это настоящее, – говорит ба. – Я должен был убедиться. Я только собирался держать это в тайне, пока не удостоверюсь, что этого нам хватит.
– Ты искал золото, – говорит ма. Запретное слово разносится по комнате. Горячий едкий запах. – Ты обещал бросить. Вдовы? Валка леса? – ба отрицательно качает головой. – Кань кань? – вот что я думаю о поисках золота.
Ма подносит шарик ко рту и проглатывает его. Как кость и как земля, еще один кусочек материка соскальзывает в нее. Сэм вскрикивает. У ба потрясенный вид. Но потом он усмехается.
– Меи вен ти[52], – говорит ба. – Там, откуда этот, много таких.
– Я его съела, – говорит ма, ссутулившись. В этой неловкой позе живот у нее выпячивается, округлый, как холмы.
– Он его съел, – говорит ба, и на сей раз ма позволяет ему прикоснуться к ней. – Слушай, он будет богатым. Подойди сюда, Сэм. Покажи твоей ма.
Сэм подходит, в руках у нее старый грязный мешочек. Люси узнает в нем тот самый мешочек, в котором у нее лежали тряпица и свечной огарок, когда она ходила в шахту. В руках Сэм тот же самый мешочек испускает яркое сияние. Люси думает о сказке: хорошая сестра и плохая. Одна прошла в дверь, и сажа прилипла к ней. Пометила на всю жизнь. Другая вошла и вышла сияющая.
Чей-то голос:
– Золото.
Первые семь лет жизни Люси ба был золотоискателем. Семь лет, прожитых так, словно их носил ветер – с одного места на другое следом за слухами о золоте.
Ма топнула ногой два года назад. Как-то вечером она оставила Люси и Сэм в фургоне, и они с ба несколько часов проговорили на открытых холмах. Обрывки разговора доносились до фургона, голос ма, рассуждающий о голоде и глупости, гордости и везении. Ба молчал. Утром инструменты золотоискателя были убраны. Ба целый месяц ходил мрачный, играл в притоне, пил. Первой об угольных шахтах заговорила ма.
С тех пор ба почти бросил азартные игры и выпивку. Он теперь разглагольствует о состояниях, сколоченных на угле, так же как он прежде разглагольствовал о состояниях, сделанных на чем-то другом. Запретное слово не произносилось – до этого дня.
Этим вечером в их окно залетает пепел из горящей шахты, а ба рассказывает им о золоте.
О том, как дошли до него слухи об этих холмах, принесенные старыми золотоискателями и охотниками-индейцами. О плато, на котором расположилось высохшее озеро и где до сих пор еще можно встретить одиноких бешеных волков. О том, как ба сообразил, что землетрясение, случившееся год назад, и проходка штреков большой шахты, вероятно, обнажили нечто такое, чего здесь не видели целое десятилетие. Он искал там золото втайне, делая вид, что по вечерам ходит валить лес.
– Я почти сразу наткнулся на золото, – говорит ба. Он опустился на колени и смывает грязь с ног ма. – Второе жалованье – это было золото. Я прошел десять миль на юг, чтобы обменять золото на деньги в одной маленькой фактории – поэтому я отсутствовал всю ночь. Разве я не обещал тебе состояние? Мы можем купить что душа пожелает, цинь ай дэ. Все, чего он заслуживает. Мы особенные. – Ба обращается к Сэм и Люси. – Девочки, вы знаете, что единственное на этой территории сильнее револьвера?
– Тигры, – говорит Сэм.
– История? – говорит Люси.
– Семья, – говорит ма, держась за живот.
Ба отрицательно покачивает головой. Закрывает глаза.
– Я собираюсь купить большой участок на этих холмах. Такой большой, чтобы нам никого не видеть. У нас будет целый мир, где мы сможем охотиться и дышать. Я хочу, чтобы он вырос именно в таком месте. Вообразите это, девочки. Вот она – истинная сила.
Все они смолкли, отдались воображению. Наконец ма нарушает молчание. Она не говорит ни «да», ни «нет».
Она говорит:
– Ты больше никогда не будешь мне лгать.
Соль
Теперь утра другие.
Ма так и не вернула на прежнее место сорванную с окна клеенку, в хибарке стало светло, между ними и солнцем нет никаких преград. Они снова завтракают как семья, жуют вчетвером, дразнятся, выдвигают предложения, бранятся, планируют, мечтают. Озаренные – каждый жест в это утро освещен обещанием. Наконец ба и Сэм надевают ботинки, берут инструменты золотоискателей, спрятанные в футляр для скрипки. Они неторопливым шагом направляются на золотоносное поле. С обманом насчет приработков на шахте покончено. «Жизнь легче, когда у тебя нет тайн, правда?» – говорит ба.
Каждое воскресенье, как только уходят ба и Сэм, Люси оставляет дом и отправляется в собственное путешествие. Об этом знает только ма: Люси идет к учителю Ли на дополнительные уроки.
Урок хороших манер. Как пить чай и изображать сытость. Как отказываться от угощения – печенья, пирогов, сандвичей без корочек. Как не глазеть на соль, которую приносят в серебряной шкатулочке. На эту белую сияющую горку. Как не хотеть ее чистого жжения на языке.
Урок ответов на вопросы.
«Чем питается твоя семья?»
«Можешь ли ты описать лекарства в сундуке твоей матери?»
«Как долго путешествовала твоя семья?»
«Соблюдаешь ли ты правила гигиены? Как часто ты моешься?»
«В каком возрасте у тебя появился первый коренной зуб?»
Люси нравится не столько отвечать на вопросы, сколько смотреть, как учитель записывает ее ответы. Новое перышко, такое скрипучее и тонкое. На пустой желудок у Люси этот чернильный запах вызывает головокружение.
«Что пьет твой отец? Сколько пьет?»
«Ты можешь описать его отношение к насилию?»
«Ты бы назвала это дикостью?»
«Из какой семьи твоя мать?»
«Может быть, в ней течет королевская кровь?»
Учитель улучшает ответы Люси. Нахмурив лоб, скрежещет пером, переписывает, останавливается, чтобы попросить Люси повторить еще раз. На этой пустой странице он словами, аккуратными, как аккуратна сама школа, эта гостиная, кусты бакхариса, закрывающие неприятный вид, приводит в порядок историю семьи. История Люси стала частью монографии учителя, посвященной западной территории. Настанет день, и она возьмет в руки эту книгу, которая тяжелее бухгалтерской книги Джима. Она положит книгу перед ма. Она разгладит страницы, послушает хруст ее живого корешка.
Уроки улучшения мнения о себе.
Ночами ма считает. Каждая золотинка, каждый камушек проходят через ее руки. Она взвешивает их на весах, записывает их цену в монетах. Потом она раскладывает золото по мешочкам – большим и маленьким, пухлым и тонким, – а потом прячет их по всему дому.
И она, несмотря на щедрые дары, становится скаредной. Ма объявляет, что время стейков, соли и сахара закончилось. Они возвращаются к костным срезам. Всего одно новое платье для Люси. Удобные ботинки для ба и Сэм. У Сэм эта новость вызывает бешенство, она настроилась на обещанные ковбойские сапоги и лошадь.
– Мы копим, – говорит ма, голос ее звенит так сильно, что вопль Сэм резко смолкает.
Мешочки в дымоходе плиты, за жестяным зеркалом. В ящике под уголь, в каблуке старого ботинка. Хибарка, которая прежде была курятником, приобретает новый блеск. Сны Люси сияют почти невидимым светом. Ма тоже, кажется, смотрит на что-то невидимое. Она часто ничего не делает, сидит у окна, выставив подбородок, задумчиво выгнув шею.