– Что мне до безопасности? Это безопасный город, так и смотри на него. Я иду.
– Ты не понимаешь. Тут никакого смеха не будет. Тут…
– Будет приключение. К тому же, если тебя упекут в какую-нибудь тюрьму для должников, кто-то ведь должен будет тебя выкупить.
Она хотела только пошутить, но Сэм продолжает смотреть холодным взглядом, она наблюдает за провожатым, чьи шаги становятся все ближе и ближе, он уже совсем рядом – за углом. Сэм, похоже, изготовилась к прыжку.
– Пожалуйста, – говорит Люси. – Меня не интересует какой-то старый долг – я о нем не буду спрашивать, если ты настаиваешь. Пошли.
– А твои вещи?
– Это всего лишь вещи.
Произнеся эти слова, Люси понимает, насколько они верны. Она думает про тридцать жемчужных пуговиц, разбросанных по ковру Анны. Вспоминает, с каким звуком они ударялись о дверь.
– Что делает семью семьей?
Она думала, что уж эти слова заставят Сэм улыбнуться.
Кровь
На безопасном расстоянии от Суитуотера Сэм объявляет привал. Они шли всю ночь и все утро. Как и предсказывала Сэм, на ногах Люси появись волдыри. В глазах у нее словно песок. Она дремлет на ходу, вспоминая свою пуховую кровать. Она хочет отдохнуть, перекусить. Но Сэм присаживается у ручья, вдоль которого они шли, погружает руки в ил.
– Сейчас не время играть в войну с боевой раскраской, – говорит Люси, видя, как ил стекает по щекам Сэм.
– Это чтобы скрыть наш запах. Если пошлют собак.
Утро пришло, но решение Люси приняла еще в темноте. Быстрые облака несутся над головой. Без зданий, которые держат небо в узде, Люси чувствует себя ужасно незащищенной. Эта земля лишена границ, она не знает купчих, она огромная, свистящая и неудержимая. Люси стоит, отдавая себя на милость ветрам и погоде. Она больше не отважная и не шальная, какой чувствовала себя вчера вечером, – она теперь слабая, ошалевшая от солнца, усталая, голодная. Она перебирает ногами, пытается не отстать от Сэм, чей шаг становится все свободнее, по мере того как они удаляются от Суитуотера.
Пять лет Люси отрывала от себя части своего истинного «я». Погружалась в неторопливую жизнь Суитуотера, как погружается в трясину мул, слишком глупый, чтобы понять, что происходит, пока его наполовину не засосет топь. А Сэм в своих похождениях все больше становилась самой собой. Она научилась убегать, выживать, скрываться от собак, чуять, кто желает им зла.
– Ты еще можешь повернуть назад, – говорит Сэм.
Люси недовольно смотрит на нее. Она погружает руки в ил. Ее обволакивает знакомый запах, похожий на запах воды в земле, изрытой шахтами. Когда-то она воротила от него нос. Теперь она заставляет себя сделать глубокий вдох. Она выбирает этот ил, как выбирает и эту жизнь. Она больше не в силах закрывать глаза на жестокие истины.
Она спрашивает:
– Ты и правда тогда целилась мимо этого банкира?
– Нет.
– Почему же ты солгала?
– Я думала, ты меня бросишь, если я скажу правду.
Теперь настала очередь Люси произнести:
– Прости меня. – Но одни только слова кажутся ей недостаточными. Вспомнив, что сделала Сэм в общежитии, она протягивает руку. – Напарники?
Она отчасти произнесла это в шутку, но на взрослом лице Сэм выражение торжественности. Сэм берет руку Люси, нащупывает вену на запястье. Люси в свой черед находит вену Сэм. Она дожидается, когда успокоится их кровь, когда биения их сердец будут совпадать. Они начинают с чистой страницы.
– Я обещаю, что не уйду, – говорит Люси.
– Теперь я это знаю. Просто… – Сэм сглатывает слюну. – Я думала, ты тоже убежишь. Потому что ты так похожа на нее.
– На кого? – В голове у Люси странный свист, хотя сейчас безветрие. Ее руки и ноги холодеют. Она отпускает руку Сэм.
– Я тебе сто лет назад пыталась объяснить. У реки. Ба мне сказал, и я думаю, ты тоже заслуживаешь правды. Ма бросила нас.
Люси смеется. Ей не удается напустить на себя беззаботный вид. Тошнотой к горлу подступают ее детские ха-ха-ха – звук растрескавшейся жары. Сэм начинает говорить, но Люси закрывает уши руками и идет вниз по ручью.
Люси в одиночестве бросает камни в воду. Когда усталость заставляет ее прекратить, она смотрит на свое отражение в бездвижной воде и начинает снова.
Она становится похожей на себя.
Люси много лет знала, что ба три года был мертвецом, хотя после той грозы еще жил. Теперь она знает, что его убило с такой же неизбежностью, как виски, как угольная пыль в легких. Ма нанесла ему рану, которая гноилась три года.
– Прости, – говорит Люси. Если призрак ба и слышит ее, то никак не дает ей знать об этом.
«Красота – это оружие», – говорила ма. «Не ставь себя в положение обязанной», – говорила ма. «Умница моя», – говорила ма. «Богатство выбора», – говорила ма. Ма, которая дробила золото так же, как она дробила семью. Люси помнит мешочек, спрятанный между грудей ма. Он оказался пуст, когда шакалы добрались до него, но так было не всегда.
Медленно и неповоротливо, с опозданием на восемь лет, Люси вспоминает, как ма достала носовой платок из этого мешочка тем вечером, когда пришли шакалы. Как она поднесла его ко рту. Как раздулась ее щека с одной стороны, и как она больше в ту ночь не открывала рта. Как быстро прошла эта припухлость – припухлость размером с небольшое яйцо, размером с золотой самородок за щекой женщины, которой хватило ума спрятать его там. Шакалы так и не нашли самородка Люси, которого хватило бы больше, чем на один билет.
Все эти годы Люси носила любовь ма, как оберег от тягот жизни. Теперь этот оберег превратился в тяжкий груз. Неудивительно, что Сэм умалчивает о некоторых вещах. Люси опускает голову между колен. Почему Сэм сказала ей об этом сейчас?
А потом она с тяжелой головой, слыша гул крови в ушах, вспоминает сундук ма. Его тяжесть, когда Сэм в одиночку поднимала его на Нелли. Сэм тоже несла в себе груз любви ба, а Люси не подставила ей плечо в тот день. А должна была. Она должна была оставаться верной себе. Она должна была остаться – в тот день, и на следующий день на берегу реки пять лет назад, и в этот день. Она всегда должна была оставаться с Сэм. Она остается. Она кидает в воду последний камень, разбивает это изображение на части. Это всего лишь вода. Она бежит назад тем путем, которым прибежала сюда.
Она чуть не опоздала. Сэм собирает вещи.
– Я подумала… – говорит Сэм, и между ними витают старые укоры, старые обвинения, старые тайны, старые призраки. Как их похоронить?
Люси достает нож из мешка Сэм. Просит Сэм подрезать ей волосы.
Люси боится, становясь на колени с Сэм за спиной. Боится не ножа – боится себя. За последние годы ее жесткие волосы выросли наконец прямыми и блестящими, как и говорила ма. Что, если она станет такой же тщеславной, как ма? Такой же эгоистичной?
Она закрывает глаза, чтобы не видеть. Падают пряди, открывается ее шея. Легкость.
Она начинает понимать, что существует место между миром, к которому стремился ба, и миром, которого хотела ма. Его мир в сравнении с миром ма – потерянный, обреченный, его настоящее и будущее погружено во мрак. А ее мир настолько узкий, что может вместить лишь ее одну. Место, куда Люси и Сэм могут прибыть вместе. Чуть ли не новый вид земли.
Сэм замирает.
– Мне перестать? Я не вижу.
Полная темнота. Час шакала, час неопределенности – это прошлое. Люси не может вспомнить, какому существу принадлежит этот час.
– Продолжай.
Когда Сэм заканчивает, Люси встает. Огромный груз упал с ее головы. Срезанные волосы соскальзывают с колен. Она вспоминает: это час змеи. Ее волосы лежат на земле, безжизненные, и они вовсе не так дороги для нее, как она думала. Она хочет пнуть их. Сэм удерживает ее.
Сэм начинает копать.
Люси, поняв, присоединяется к ней. Ма не ошибалась, но и права не была. Красота – это оружие, никто не может победить обладателя красоты. Красота обернулась против Сэм и против Люси. Они опускают в могилу эти длинные, отливающие блеском волосы, которые ма намеревалась передать обеим своим дочерям. Прежде чем утрамбовать землю, Сэм роняет туда серебряную монетку.
Люси просыпается рано. Вскидывает руку к голове. Осторожно приближается к ручью.
Волосы ее подстрижены до дюйма ниже ушей, длина их повсюду одинакова. Стрижка не мужская и не женская. Даже не девчоночья. Словно горшок, перевернутый дном вверх. У Люси и Сэм до пяти лет были такие стрижки, потом ма стала заплетать им косички.
Она улыбается. Ее отражение улыбается ей в ответ. Ее лицо изменило форму, подбородок выглядит более сильным. Это бесполая стрижка ребенка, который может стать кем угодно. Теперь она понимает Сэм.
Покачивая головой с новой стрижкой, Люси достает завтрак. В мешке Сэм мясо, корнеплоды, сушеные ягоды. Несколько леденцов на палочках. И два сюрприза.
Первый сюрприз – револьвер, такой похожий на револьвер ба, что Люси чуть не роняет его. Она заставляет себя взять его покрепче. Удивительно, как он подходит к ее ладони, как охолаживает и успокаивает. Она осторожно возвращает его на место.
Из второго сюрприза она готовит завтрак.
Сэм вздергивает бровь при виде каши, приготовленной из овса, но не сетует. Они по очереди едят, передавая кастрюльку с безвкусной кашей друг другу.
– Я опять думала о земле за океаном, – говорит Люси, когда они заканчивают с едой. – Что делает дом домом? Расскажи мне историю, чтобы я могла помечтать.
Если бы Люси была игроком, она бы поставила на то, что сейчас их сердца бьются в унисон.
– Там есть горы, – неуверенно говорит Сэм. – Они не похожи на эти горы. Там, куда едем мы, горы мягкие и зеленые, старые и наполненные туманом. Города вокруг гор обнесены низкими красными стенами.
Голос Сэм звучит все громче, все более переливисто. Словно в комнате, где раньше не было ни одного окна, кто-то прорубил сразу несколько. Как-то Анна показала Люси инструмент, присланный ее отцом. Трубу, один конец которой был тоненьким, а другой расцветал раструбом. По всей ее длине располагались клапаны и отверстия. Первая нота, которую выдула Люси, проскрежетала резко, словно тормозящий поезд. Но вторая – когда Анна сделала что-то с клапанами, очистила инструмент от пыли, – вторая нота получилась высокой, чистой и певучей. То же делает и голос Сэм. Он