Золото трава золото трава золото трава
Может быть, они перемещаются быстрее благодаря азартным играм, которым Сэм обучает Люси, чтобы убить время. Это должно было бы взволновать Люси – тяга Сэм к богатству, которое зависит от удачи. Но она гонит старые страхи. Она научается игре в покер и шашки, научается наклоняться вперед с прижатыми к себе картами так, чтобы мужчина напротив за столом видел ее груди, а не блеф.
Золото трава золото трава золото
Может быть, они перемещаются быстрее благодаря бизонам. Вот сейчас они скачут, а через минуту становится в два раза темнее. Они вглядываются в темноту. Вот оно в чем дело. Словно часть холмов сместилась, подошла поближе. Кажется, ни одна из них не дышит? Даже ветер повис без движения. Древнее существо со шкурой, выгоревшей сверху, коричневое тело в золотой окаймовке. Его копыта шире ладони Люси. Она поднимает руку, чтобы сравнить. Держит ее поднятой в приветствии. А потом бизон начинает двигаться, в его дыхании сладкий запах трав, и его шкура трется о ее ладонь. Рядом с ней Сэм тоже поднимает руку. Бизон проходит, растворяется в холмах, которые имеют его цвет и контуры. «Я думала, они вымерли. – И я тоже».
Золото трава золото трава
Может быть, они перемещаются быстрее благодаря тому, что земля все более знакомая, формы холмов с каждым утром все более отвечают формам из снов Люси. Как-то днем они выходят на тропу, и Люси, словно удар кулаком в живот, осеняет знание о том, что она увидит за поворотом: скальное обнажение, дикий чеснок в тени, согнутый локоть ручья, где она когда-то нашла мертвую змею.
Люси спешивается, заставляет и Сэм идти на гребень холма пешком, Сэм ругается и потеет, но идет. Она просит Сэм посмотреть вверх. Облака начинают выстраиваться в круг, а они вдвоем оказываются в середине. Когда-то Люси научили смотреть вверх, чтобы не потеряться. Но теперь она учит Сэм искать красоту. Когда нетерпение Сэм сменяется благоговением, земля тоже меняется. Остается прежней, но другой.
Золото трава золото
Может быть, они перемещаются быстрее благодаря тому, что Люси чувствует печаль сродни любви. Потому что, хотя эти сухие желтые холмы не принесли ей ничего, кроме боли, пота и обманутых надежд, она знает их. Часть ее лежит в этих холмах, часть ее потерялась в них, часть ее была найдена и рождена в них – так много ее частей принадлежит этим холмам. А в ее груди что-то ноет, тянет, словно волшебная лоза. За океаном люди будут похожи на них, но эти люди не знают очертаний этих холмов, шелеста этой травы, вкуса заиленной воды – не знают всего того, что формирует Люси изнутри так же, как очертания ее глаз и носа формируют ее снаружи. Может быть, они перемещаются быстрее благодаря тому, что Люси заранее оплакивает потерю этой земли.
Но у нее будет Сэм.
Золото трава
Может быть, они перемещаются быстрее благодаря беспокойству Сэм, которое торопит их. У Сэм два лица: одно отважное и откровенно ухмыляющееся; второе – дергающееся, с вытянутыми губами, бегающими глазами. Рот этой иной Сэм, когда она смотрит на Люси, то распахивается, то смыкается, словно кто-то неуверенно приоткрывает дверь комнаты, в которую опасается зайти. «Тигр ухватил тебя за язык? – Ерунда». Эта вторая Сэм вздрагивает от малейшего шороха, от пыхтения лошадей, устраивающихся на ночь. Эта Сэм мало спит, спит сидя. Входит в салун, чтобы тут же выскочить с выпученными глазами и сказать, что у мужика в другом конце зала – жирного, плешивого, безобидного – нехороший вид. Люси дает себе зарок когда-нибудь – когда слова будут не опасны и вряд ли вызовут у Сэм дрожь – спросить, почему Сэм стала такой осторожной. Но это можно отложить до той поры, когда они окажутся на корабле, а вокруг не будет ничего, кроме океана, и у них появится куча свободного времени, чтобы учить новый язык – тот язык, который не причинил им боли.
Золото
Соль
Край Запада. Здесь. Кулак суши, вдающийся в океан, где люди построили такой большой город, что некоторые называют его мегаполис.
Такой земли Люси не видела никогда прежде. Их встречает туман, он вихрится и заволакивает, превращает побережье во влажный серый сон. Мягкий и жесткий одновременно. Дикие цветы, согнутые ветром кипарисы, галька под ногами и чайки в небе, и гул, который Люси поначалу принимает за рев животного, но потом Сэм говорит ей, что это звук волн, накатывающих на скалы.
Если эта земля не похожа ни на одну другую, то и вода здесь – как никакая другая вода. Сэм ведет Люси вниз к воде. Оставив лошадей, они пересекают песчаную полосу. У океана серый цвет. Океан уродлив под крышкой тумана. Если вглядеться, то можно увидеть синеву, немного зелени, искру солнечного света вдали. По большей части вода равнодушна к красоте. По большей части она бушует и бьется о скалы, и те начинают крошиться, убивая животных, не подозревающих об опасности. Вода пожирает опоры пристаней, ставит дерево на колени. Вода не отражает. Она сама по себе и простирается до горизонта.
Туман наполняет рот Люси. Она облизывает губы. Облизывает еще раз: соленые.
– Все это время, – говорит она Сэм. – Я все это время думала, что принадлежу Cуитвотеру[86].
Позднее она узнает, как трудно живется на краю Запада. Человеческие жизни забирает иногда океан, иногда туман, который скрывает свет маяка. Но чаще всего смертельную опасность таят в себе сами холмы, их в этом городе семь, и каждые несколько лет они стряхивают с себя эти дома, как собака стряхивает блох. Позднее Люси узнает, что внизу в морской пене костей куда больше, чем костей бизона на суше. Позднее она узнает, что, когда туман рассеивается, приходит жесткий чистый свет.
Сэм с приближением к городу стала еще более пугливой. Спешка рано привела их на берег – их корабль тронется в путь только следующим утром.
Им предстоит как-то провести остаток дня. В тумане сверкают фонари. Люси вспоминает истории, которые Сэм рассказывала ей об этом городе, где игорные притоны не отличишь от особняков, где показывают представления, на которых мужчины одеваются женщинами, а женщины мужчинами, где музыка не похожа на музыку. А еда на еду.
– У нас есть время, – говорит Люси. – Пойдем перекусим.
Сэм хмурится. Теперь она начнет говорить об осторожности, о том, что они должны ходить с опущенными головами.
– Да ладно, – подначивает ее Люси. – Не думаешь же ты, что мы весь день будем прятаться в каком-то темном закутке. И потом, в таком тумане нас никто не сможет найти. – Она протягивает руку, чтобы показать, как пальцы исчезают в тумане. – Видишь? Ну, так что, поедим где-нибудь дары моря? Я бы съела что-нибудь горячее. Или приняла горячую ванну.
– Ты и вправду хочешь принять ванну?
Она никак не ожидала, что именно ванна может поколебать Сэм. На тропе они мылись в заиленных ручьях, и Сэм ни разу не проводила в них больше нескольких секунд. Сэм мылась так, словно боялась воды – Люси никогда не видела Сэм голой.
Люси кивает. Она чувствует другой вопрос за этим простым. В воздухе висят секреты, едкие, как соль.
– Не следует это делать, – говорит Сэм. Истома заволакивает ее лицо. Мягкость, которая все реже и реже давала о себе знать на тропе, когда Сэм подгоняла их: быстрее, упорнее, вперед. – Но…
– Мы заслужили отдых, – говорит Люси, прикасаясь к руке Сэм.
Сэм дергает головой. Это не вполне кивок. Потом Сэм разворачивает лошадь, и они спускаются в долину, в которой стоит такой густой туман, что долина становится похожей на чашу с молоком. Люси едва поспевает за сестрой.
Туман окутывает их. Влажные пальцы ветра треплют их волосы. Мир внизу лопочет, напоминая о себе мимолетными, как старый сон, образами: дом с номером 571, ствол дерева среди сверкающего мрамора, желтые цветы на фоне голубой стены. Треснутая дверь. Мяуканье голодного кота. Ждущий экипаж, возница сложился пополам – спит. Запотевшее освещенное окно. Мелькнувшая щиколотка бегущего ребенка.
Сэм останавливается перед красным зданием, таким длинным, что его концы не видны в тумане. Странное здание, без окон, ничем не примечательное, кроме одной высокой двери. Сэм обращается к Люси. Не прищурив глаза, но с мольбой.
– Помнишь, ты спрашивала, – говорит Сэм, и дверь открывается.
Позднее Люси попытается вспомнить это первое впечатление. Каким богатым кажется красный дом, каким бесконечным. Темное дерево, занавеси, ковры, свечи, стоящие так низко, что их свет не доходит до потолка. Интерьер здания исчезает в темноте, так же как фасад исчезает в тумане. В комнате шуршание, хотя окон здесь нет.
Зато здесь есть девочки.
Семь девочек выстроились у стены. Каждая стоит в выкрашенном квадрате. Они напоминают изображения принцесс в книге сказок в золоченых рамочках. И их платья…
Люси подходит поближе. Она никогда не видела таких платьев, даже в журналах, которые Анна получала с востока. Эти платья предназначены не для прогулок, не для беготни, не для сидения, не для сохранения тепла. Только для красоты. Ближайшая девочка вполне могла бы сойти со страниц исторической книги Люси. Печальный рисунок с подписью: «Последняя индейская принцесса». Девочка в той же мере печальна, что и наивна, ее дерзость в той же мере яростна, в какой черны ее волосы.
В комнате стоит запах, спертый, горький и сладкий. Запах сгущается, когда к ним подходит женщина, облаченная в черное. Она наклоняется, чтобы поцеловать Сэм в щеку, потому что вытянута вверх точно так же, как ее юбка вытянута в ширину. Истинные очертания ее тела угадываются с трудом. В этом здании, вокруг этой женщины всегда час шакала. Женщина говорит:
– Саманта.
К удивлению Люси, Сэм не морщится. Они склоняют головы друг к другу, шепчутся. Потом выходят, оставив Люси в одиночестве разглядывать девочек.
Рядом с индейской принцессой – девочка, похожая на смуглокожего бакеро из пустыни на юге. На ней расшитое белое платье с пышной юбкой на осиной талии, с открытыми плечами. Следующая девочка – блондинка с красными кроличьими глазами. Ее платье прозрачнее сорочки Люси, оно настолько прозрачное, что Люси краснеет. Следующая девочка темнее стен, кожа у нее с синеватым отливом. Золотые кольца превращают ее шею в гордую колонну. У следующей девочки густые, пшеничного цвета волосы, сплетенные в две косички, розовые яблочки щек, глаза, как яйца малиновки, у ее ног ведро с молоком. Ни одна из девочек не двигается. Если бы не едва заметное движение груди, их можно было бы принять за статуи. А следующая девочка…